Составитель

С.-Петербург, 1 февраля 1904 г.

Первое издание предлагаемой книги разошлось очень быстро, несмотря на то, что выход ее случайно совпал с неожиданно начавшейся войною, поглотившей все внимание общества.

Краткость срока послужила, вероятно, причиною, что наши критики и даже рецензенты не откликнулись по поводу книги, тогда как немецкая печать высказала свое мнение.

Из отечественных отзывов внимания заслуживают немногие.

Г-н Демчинский сделал такое лестное для меня вступление:

Всегда любил я его прекрасное, полное жизни, остроумия перо. Даже когда вступали мы с ним в пререкания, приятно было читать его ответы; они всегда жизненны и интересны. С ними можно сцепиться зуб за зуб и все-таки, как мне кажется, не услышишь ни одной оскорбительной пошлости, оскорбительной не только для оппонента, но даже и для самого читателя.

Но затем в целом фельетоне он осыпает меня всякого рода язвительными упреками за попирание будто бы всего святого и т. п. Еще резче отзыв «Московских Ведомостей», которые полагают, что книжка моя порадует японцев! Японцы по-русски, однако, не читают, а если в означенных словах заключалась инсинуация, то она не имеет ровно никакого смысла, потому что хрестоматия была напечатана, а тем более составлена до войны.

И от частных лиц я успел получить на словах и в письмах те же наивные замечания, зачем выбираю только отзывы критические и сатирические. Но не те ли же замечания делались и всем нашим сатирикам, зачем, мол, описывали они только отрицательные стороны?

Буквально то же говорилось и по поводу картин покойного Верещагина.

Действительно, я избирал отзывы отрицательные, помня русскую же пословицу: «Хлеб-соль ешь, правду-матку режь», но не возбранял никому собирать и положительные. Из моей же хрестоматии видно, что у нас были уже попытки такого собирания. Нельзя, однако, обвинять меня в односторонности и тенденциозности; русское общество обширно и сложно, и, конечно, физиологию его в одной книжечке не исчерпаешь.

В заключение скажу, что пример резкой критики отрицательных сторон русской жизни подавало, к чести его, само правительство. Я привел несколько подобных резолюций и изречений. Известно, что многие страницы петровского «Регламента духовной коллегии» сатирического содержания.

Вот еще подобные же образчики из XVIII столетия. По поводу злоупотребления у нас с казенными деньгами в указе Анны I Иоанновны адмиралтейской коллегии говорится, что начальник, допускающий злоупотребления, «есть невольник всякому своему подчиненному, принужден будет терпеть, манить, потакать и всяческие пакостные их дела, кражи и воровства, елико возможно, попускать и закрывать, боясь того, чтобы на него самого доносить не стали… а плуты и хищники охотно по его фарватеру следовать станут… понеже обыкновенно то чинится по древнему присловию: за что игумен, за то и братия…».

Еще сильнее критика нашей страсти к сложению ответственности при помощи разных совещаний и комиссий, сделанная Елизаветою I в высочайшем повелении главнокомандующему: «Этих бесплодных совещаний в нынешнюю кампанию Семилетнюю войну столько было, что наконец самое слово совет омерзит».

О своей книге могу сказать то, что Монтень говорит о своих знаменитых «Опытах»: C’est un livre de bonne foi[10]. Мнений я не искажал и добросовестно группировал их, конечно, по тому плану, которого держался[11]. Это признает и А. С. Суворин в своих маленьких письмах, говоря, что

составитель до конца остается человеком со вкусом, знающим цену истинного остроумия и хорошо чующим недостатки русской жизни. Такие достоинства в собирателе, скажу кстати, в подобных книгах необходимы, придавая им свой отпечаток и оригинальность.

Утомление при чтении книги, по мнению г. Суворина, является не столько от самого однообразия собранных мнений, сколько от однообразия русской жизни:

Да, наша Русь страна малокультурная, в этом отношении Петр Великий и гр. Закревский одинаково мыслят. Как Петр думал, что «наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут», так и гр. Закревский думал спустя более ста лет, и многие думают так и доселе. И от этого-то именно, от этого «приневоливают» русская жизнь, смею думать, и остается малокультурной. Дали бы ей свободу развернуться, не втискивали бы ее в рамки «приневоливания», может, совсем другое было бы. Даже большинство тех несомненно почтенных и значительных людей, мнения которых приводит К. А. Скальковский, иначе бы выражались, в более свободном и содержательном и менее ругательном тоне, и, вероятно, более бы дали русской жизни своими способностями.

Составитель

С.-Петербург, 1 февраля 1904 г.

Босоты да наготы изнавешаны шесты, а холоду да голоду амбары стоят.

Народная пословица

Народная пословица

On n’a pas idée de ce qu’est la Russie quand on ne l’a pas vue[12].

Павел

Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом.

А. Пушкин

Все мы рождены под каким-то бедственным созвездием. Не только общественное благо, но и частное не дается нам. Черт знает, как живем, к чему живем! На плахе какой-то роковой необходимости приносим в жертву друзей своих, себя, бытие наше.

Кн. П. Вяземский

Кн. П. Вяземский

Да как же не ложиться парам на желудок, сердце и ум на этой гнилой и смердящей почве! Ничего целебного, чистого, благовонного из нее не курится, а все дрянь, вонь и густота.

Кн. П. Вяземский

Что за жизнь наша здесь, где небо пасмурное, а земля еще пасмурнее, где нельзя греть ни брюха на солнце физическом, ни сердца на солнце нравственном!

Кн. П. Вяземский

Вся наша Россия, если стереть ее крайности, стереть очень богатых и очень голодных, очень знатных и очень ничтожных, очень ученых и очень невежественных, есть бедный армейский офицер, мечтающий о великих подвигах и осужденный на темную, серую ежедневную работу без конца и начала…

С. Сыромятников (Сигма)

Я узнал Россию: все, что полезно, умно, касается общего дела и направлено к возвышенной цели, и при этом не имеет в виду мелких интересов и выгод, встречает лишь препятствия и затруднения, между тем как все противоположное идет быстрыми шагами.