– Но какого хера тогда ему вообще нужна была эта встреча?
– Не знаю, – отвечаю совершенно искренне. – Но обязательно узнаю. Возможно, увижу во сне, когда лягу спать. А может, проснусь и пойму на свежую голову. Все, что мне нужно было услышать, я уже услышал. Осталось только переварить и понять, что мне с этим делать. Но я разберусь, ты не думай. Я разберусь.
Эрик с минуту сидит, отковыривая от пальца заусеницу. Рядом стоит Maker’s Mark, о котором он, судя по всему, забыл. Должно случиться нечто действительно выдающееся, чтобы редактор журнлала «Гедонист» Эраст Пророков забыл об алкоголе; и, по-моему, он наконец-то начинает это понимать. Впрочем, неудобные мысли сии он от себя по-прежнему гонит:
– Дёнко, ты… псих. Ты долбанный, на хрен, псих. Тебя доконала эта история, а тут еще и наркотики. Ты сошел с ума.
– Да? Ну тогда скажи, откуда я знаю, что у тебя «макарыч», – улыбаюсь я самой гаденькой и ехидной из своих улыбок. И, глядя, как на его и без того не самое умное лицо находит тень абсолютного непонимания происходящего, ернически добавляю: – И принеси мне уже кока-колы, если хочешь, чтобы я когда-нибудь отсюда ушел. Лед отдельно, пожалуйста.
…но не убивал на войне. Вообще никогда не убивал. Ни до, ни после войны. Ни разу в жизни. Так уж вышло. Не потому что я такой… знаете, типа, благородный, человеколюбивый и так далее. Просто так уж сложилось. Если приходилось убивать, кто-то делал это за меня. И я не горжусь этим. Потому что ничего не сделал для того, чтобы одни люди перестали убивать других.
Но кое-что я для себя определил. Не сказать, чтобы это была такая жизненная позиция. Просто однажды я сел и крепко подумал, и как-то все очевидно стало. Никому не навязываю, серьезно. Это исключительно мое мнение, и если хотите, можете считать его бредом чувака с ожогом в голове.
Когда вспоминают о войне, гадают, с чего же это она началась. Мусульмане напоминают христианам о периоде нетерпимости. Христиане в ответ выкладывают старое видео с лезгинкой на Манежной площади. Буддисты называют гиперактивными уродами и тех и других. Ну и мелкие конфессии тоже подтаскивают мешки с бетоном и связки арматуры, чисто для того, чтобы поучаствовать в великом деле единения через разъединение.
Так вот, я как-то смотрел со скуки одну передачу на НТВ. Так там чувачок такой суетливый в модных очочках выдал на-гора шедевральный спич, сутью которого являлось следующее: стены, как хирургические швы, стягивают тело разваливающейся цивилизации, позволяя людям сохранять свободу и безопасность. Понимаете – стены объединяют и позволяют людям быть свободными. Ну не бред ли, а?
Только вот в чем проблема, братья и сестры, – нет, не бред. Я тоже смеялся тогда, чуть пивом не подавился. Но, мать вашу, это не бред. Это безумие, которое стало нормой, причем не сегодня, а еще задолго до войны. Это – правда. Люди действительно не могут нормально жить без этих стен. Как только они могут беспрепятственно видеть лицо соседа, они тут же плюют в него. А сосед хватает кирку. А на кирку в огороде откапывают «калаш». А над «калашом» поднимается знамя. А за знаменем идут все новые и новые люди. Так это работает. И да, вся эта ерунда – ни разу не правильная. Но по-другому не бывает. Потому что мы, люди – плохие.
А знаешь, в чем фишка? Вся эта религиозная ботва вообще не имеет значения. И война началась не из-за нее. По крайней мере здесь, в России.
Войну начали две небольшие группы людей, между которыми не было забора. Эти группы почти не выделялись сначала на фоне толпы, а потом толпа перестала выделяться на фоне этих групп. Я бы назвал их… ну, тут нужно что-то гротескное и пафосное, в духе американских комиксов, всего этого Марвела и ДиСи с их «Лигами справедливости» и «Мстителями»…
Формации презрения.
Да, это клево, пусть будет так.
Я не знаю, какая из них появилась сначала, но это и не важно.
Первая Формация презрения – не в смысле первичная, а в смысле первая, о которой я говорю, – изначально состояла исключительно из выходцев с Кавказа. И они же оставались ее центром до самого момента начала войны. Сейчас много говорят о том, что нецивилизованная молодежь, приехавшая с Кавказа, вела себя агрессивно по отношению к коренному населению России. Только это дважды неправда. Во-первых, основой этой формации были как раз молодые люди, прожившие долгое время в России, и в частности, в Москве, получившие тут образование, видевшие образцы воспитания как российского, так и европейского. Помимо всего прочего, у этих молодых людей была серьезная финансовая база, полученная также на территории России. То есть – они были и цивилизованы и воспитаны. И, во-вторых, они не вели себя агрессивно по отношению к русским. Они вели себя агрессивно по отношению ко всему, что не принадлежало Формации. К русским, украинцам, казахам, американцам, евреям, не важно. Эта Формация презирала все, что к ней не относилось. Какое-то нейтральное отношение сохранялось к другим выходцам с Кавказа (а чуть позже к азиатским мигрантам), но только по причине сохранения возможности присоединения этих людей к Формации. Как только кавказец давал понять, что присоединяться к Формации не намерен, он тут же определялся в группу презираемых, то есть – чужих.
Вторая Формация презрения действовала по тем же самым принципам. Она состояла в основном из молодых людей славянской наружности, и в ней, разумеется, постулировалась изначально ненависть к выходцам с Кавказа. Просто потому что кавказцы были символом, они были – силой. Любая сила стремится к действию, а любое действие влечет противодействие, не мне вам это объяснять. Однако это был именно постулат, фактически же презрение этой второй Формации точно так же, как и у первой, направлялось на все, что к ней не принадлежало. Если молодой человек славянской принадлежности давал понять, что не желает иметь отношения к Формации, он отгребал вполне сравнимое с теми же кавказцами количество неприятностей.
Так сложились два полюса, которые притягивались друг к другу, давили друг на друга, порождая недоверие и отторжение к себе подобным. Вскоре даже обычные роботяги, едущие в метро на работу, начали воспринимать любого кавказца как источник вероятных неприятностей. А значит – врага. Так вокруг второй Формации стала сосредотачиваться сила, не принимающая лиц с неевропейскими чертами. И уж так получилось, что большинство этих самых лиц принадлежали к мусульманам.
С другой стороны, заинтересованные силы, включая криминалитет и боевые организации, стали подпитывать первую Формацию. Общее презрение, нежелание становиться врагами аборигенов страны в одиночку, а также разительное статусное отличие погнало к ним же азиатских мигрантов. Главной чертой образа врага для членов этой Формации стали европейские черты лица. Так уж вышло, что большинство людей, имевших европейские черты лица, были христианами.
А дальше пошла обычная геодезия, или как там называется эта наука. В общем, знаете, когда две земные плиты давят друг на друга. Сначала копится напряжение, а потом наступает момент, когда напряжение реализуется.
Рано или поздно это случилось бы, все понимали, что эта самая реализация неизбежна, и готовились: кто-то морально, кто-то физически в качалках и на турниках, а кто-то материально, переводя часть активов за границу, а другую тратя на приобретение огнестрельного оружия и укрепленных участков за МКАДом.
Но тут пришел Азимут. И на какое-то время выросшее напряжение ушло в долбанный слэм. Ингушские водилы отбивали ноги на танцполах вместе с рязанскими кровельщиками. Чеченец и татарин сидели с одним плеером, поделив наушники, потому что больше им, как, оказалось, делить нечего.
И напряжение, которое вот-вот должно было обратиться в реки крови, обратилось в реки кайфа. Впрочем, об этом вам тоже известно, в этом вы разбираетесь даже лучше меня.
Но вот потом… потом кто-то выключил музыку, и оказалось, что старые навязки никто не отменял. Просто сделали паузу, глобальный такой твикс планетарного масштаба. К тому времени люди были собраны в одном месте, на одном танцполе, и всем вдруг разом стало не в кайф. А кто же выключил музыку, а, парень? Не в действительности, а с их точки зрения? Кто лишил их такого мощного, всеобъемлющего, всезаменяющего кайфа любви и прощения?
