Времена года перемешиваются окончательно.
Музыка резко рвется.
Я просыпаюсь в бреду и поту. В ясном уме, но абсолютно изможденный. Бегу шементом в ванную комнату и долго-долго, насвистывая «Времена года» Вивальди, оттираю мылом и шампунями свое истерзанное Богом тело. Голова в порядке, крылья Бог, конечно, скрысятил. Но главное — пока жив.
А вот бы проникнуть в эпицентр хаоса. Чтоб мозги там органично зафосфоресцировали. Чтоб все зацвело вокруг. Чтоб все зашелестело. Чтоб все разлетелось на мелкие куски. Чтоб дышать не имело смысла.
* * *
Утром солнце, вечером звезды. Теперь я точно знаю, что привычного течения времени больше не будет. Я смотрю на часы, окно, зеркало. Когда я подхожу к зеркалу через два часа, то вижу себя постаревшего на десять миллионов лет.
Меня выдергивает во внешний мир телефонный звонок. Голос из другой галактики. Я даже и не понял сначала, что это звонит телефон, и смотрел, смотрел на него тупо, догонял.
Ладно, взял.
Полная неожиданность. Это мне звонит Соня, та самая подруга Родиона с факультета философии МГУ, от которой он противоядие искал. Просит помочь с дипломной работой, типа коли мы в разных учебных заведениях учились, то не палево. Было крайне странно, что она мне позвонила — мы не общались. Значит, Родик слил.
Ну, я объяснил Соне, что у меня только маленькая статья «Шоковое столкновение «Я» и «чужих» — единственно возможный путь продолжения существования». Атак-же выбранная тема, обоснование, тезисы, разбивка по пунктам, словарик и список литературы. Как таковой работы нет.
— Вот такой полуфабрикат мне как раз и по мазе для скорости, — говорит.
Здесь я предупредил ее, что даже такое начало работы не принесло ничего хорошего ни мне, ни всем, кто меня окружал. Люди думают, что все когда-нибудь наладится. Но все только разлаживается, разлетается в клочья и валится в тартарары.
А ей параллельно.
Ладно, встретились в центре. Я передал Соне диск и тоже попросил:
— Там несколько файлов, разберешься. Правда лишний есть один, не стер. Называется «Дионисово Решение». И откуда он взялся, что означает, неизвестно, как будто он из моего бреда ночного выполз. Как попадешь на комп, уничтожь его, не открывая. Его ни в коем случае нельзя открывать, просто сотри. Иначе что-то очень нехорошее будет, чувствую. Так ты обещаешь?
Соня смотрит на меня как на полоумного. Тем не менее клянется чуть не созвездием Гончих Псов, что так и поступит. Интересуется, не я ли это подогнал Родиону «Творческую эволюцию» Анри Бергсона? Конечно же нет. Я и имен-то таких не знаю.
— Убила бы ту мразь, которая ему «Творческую эволюцию» впарила»! — добавила Соня.
Докудахтались — поприветкались.
Хай так хай. Пока.
А я снова сожрал «желтую». И бесцельно брожу по городу. Ничего из меня не получилось. А в городе больше нет ни Ларри, ни Латина. Ни Альфы, ни Романа Гнидина.
Перехожу с одной станции метро на другую. Вокруг плотный человеческий фарш. Вокруг «чужие». Напрягаю когти и клыки.
Вдруг в переходе я разглядел малозаметный ларек, а за ним коридорчик в помещение. Но главное — рекламная надпись. «Начни с УЗИ». Наверное, за коридорчиком меня ждут честные интеллигентные люди, которые давно уже все поняли. Понятно, я догадался, что УЗИ — это автоматы израильские, а реклама призывает с них начинать. А под надписью изображен мужик на плакате. За бок держится и морщится. Пулю получил в бок, наверное.
Короче, иду в коридор. Там очередь. Оказывается, немало людей уже все поняли. Правда, в нашей очереди преобладали какие-то старые и больные.
А неплохая контора! Сюрреализм по Андре Бретону. Выходи на улицу и стреляй во всех подряд. Но не сюрреализм, а самая наиреальнейшая реальность. Стреляй во всех без разбору. В конце концов если попадешь в плохих людей, то так им и надо, если попадешь в хороших, то поможешь им. Они очень устали.
Наконец, подошла и моя очередь.
— Мне УЗИ. Сколько будет стоить?
Женщина посмотрела на меня так пристально и говорит:
— Это смотря на что. Вам что надо проверить?
— Да все на свете! Я им так проверю — закачаются!
Она захихикала, как дура, и на стенку пальцем показывает. Мол, туда лукай.
Вот те раз! Там расценки в баксах. И относительно недорогие. «Печень — 96. Почки — 92. Молочные железы — 88, матка — 91, сердце — 98». Сердце, понятное дело, самое дорогое. Для инвалидов скидка имелась 30 %. Интересно, а инвалид ли я? Да и как выбирать-то?
— Откуда же я знаю куда попаду? В какую часть тела и кому?
— За это не беспокойтесь, — удивилась женщина. — Попадем мы за вас сами. Мы же специалисты. Выписки вам дадим после.
Ага, понятно, выписки — это обоймы. Тогда надо брать побольше.
— Нет-нет, — заволновался я. — Попадать я хочу только сам.
— А справитесь?
— Спрашиваете! Уж расстараюсь!
Еще какое-то время мы тыкались словами друг в друга. После того как все прояснилось, расстроился. Нет в мире правды. УЗИ — всего-навсего ультразвуковое исследование. А я-то думал.
Чтобы не расстраиваться, решил прессануть «желтые» алкашкой. Забрел в кабак. Вроде сидел, пытался думать о чем-то. Ехать никуда не стоит. Все везде крутится по одному нелепому кругу. Вокруг повторы. Ничего не меняется.
Тут, что меня искренне обрадовало, драка в кабаке завязалась. Какие-то очередные отчаявшиеся в своей жизни парни вдруг стали ловко насаживать друг друга на свои конечности. И вроде без всяких видимых причин, но с крайней озлобленностью. Они били даже не в другие жизненные субстанции, а били прямо в себя, в свое конкретное одиночество. Наверное, они заранее сюда собрались именно для этой цели. А их девки так откровенно радовались за открытое проявление их космической тоски, как будто они сидели на какой-нибудь комедии или водевильчике. Они, видимо, считали их мальчиками что надо. Но это пока их не трогали. Тогда они сразу визжать начали. Хватит, мол. Но поздняки… В них уже летели тарелки, стулья… рушились стены… мимо пролетали люстры… кометы… облака… моря и целые континенты… Что-то захлюпало… Они все уже были среди звезд. Как оказалось, это было запросто. И лишь когда брызнула красная гниль, я немного забеспокоился. За свою шкуру, разумеется. С пылу с жару эти отважные люди могли принять и меня за такого же, как и они, скота. Тут же вполне определенно цифранулось — пора сваливать. Рвать когти! И немедленно!
Волнуясь, я выскочил на улицу. И вовремя. За спиной что-то рухнуло, кто-то что-то заорал, поднялся еще больший шум. Наверное, их захлестнула очередная волна скотства.
Я облегченно отдышался.
На улице было свежо, хорошо, тихо так и умиротворенно. Машины и асфальт. Все было абсолютно нормально.
А вот сзади нормально не было. Там горело и дымилось. Вылетали стекла и обваливались перекрытия. Кто-то осатанело и радостно выл.
Возбуждение открыто заворачивающегося брэйна поднесло меня к дороге. Я быстро поймал такси и поехал домой.
Жизнь пока продолжалась.
Дни распускаются и вянут, снимая с меня очередной слой кожи. За окном, конечно, светит солнце, а рядом вечная тревога туч.
Конечно, все никчемно.
Конечно, все глупо и безысходно.
Ползу, ополаскиваю водой свои отростки, впадины, рытвины и клыки. Бреюсь. Я использую какие-то необходимые предметы. Затем что-то съедаю.
Наверное, я совсем съехал. Я пытаюсь хавать печатные знаки из свежей газетенки и ничего не просекаю. Это окончательное опингвинение.
Я включаю ящик. Кудрявый кулинар в переднике с надписью «Смрад» готовит громадные куски мертвых зверушек. Чтобы потом их жрать, жрать и жрать. Переключаю канал. Там целая толпа. Чему-то радуются, кричат и рукоплещут. Ведущий неприятный такой с рожей, с усами, с руками, все вроде на месте, в «Поле Чудес» Буратин запускает, спрашивает, задает вопросы, волосатый умница в синем костюме победоносно отвечает. Он ответил правильно, все ловят неслабый приход. Ему место в Сорбонне или на край — в Академии Наук. Умнице выносят приз: бочку варенья и ящик печенья. Это от спонсоров… Но это уже не Плохиш… Это уже сам Кибальчиш бросается наземь… благодарит… лопочет… целует ноги, крестик и шины тачки в студии… Бочка с вареньем падает на стол, лопается, разлетается ящик с печеньем… Кибальчиш кидается и кричит: «Мой приз!»… залезает на стол… начинает есть… Остальные сыплются с трибуны… бегут… Раздаются норманнские боевые кличи… Все в варенье и крошках… Смуглый азиат хватает кого-то за ногу.. Довольные айзера… Парнишка лет четырнадцати крутит над головой Останкинскую башню… Лопаются узорчатые витражи и барабанные перепонки… В зал врываются легавые…