Но лейтеха почти интеллигентно не поддержал идею с гранатой. Он сразу как-то потускнел, уставился в свои бутылки и задумался. Наверное, он достиг той самой точки в своем мозгу, которой обычные люди достигают лет в двенадцать.

— Россия… Родина… Но если есть армия, значит, хоть кто-то должен же в ней умирать за Россию… — мужественно пробормотал он.

Дальше — больше.

Увидев, что рядовые в своем прекрасном отдыхе уже поотрубались, лейтенант искренне рассказал, что считает своих подчиненных совершенными гадами. И даже жалеет, что эти двое возвращаются целыми и невредимыми, не павшими, как большинство.

Кстати, я запомнил его фамилию. И немного позже случайно ее нашел в одной известной центровой газете. Они там додумались «Книгу Памяти» составлять, жалели всех мертвых и надежду выражали, что, мол, может, теперь-то у них, у мертвых, все и хорошо. На том свете типа реабилитируются.

А те, кто вернулся? Им тоже здесь, на земле, ловить уже нечего. И всего два варианта: либо убивать всех направо-налево по привычке, либо окончательно и бесповоротно настроиться на синюю волну, врубиться в нее до упора и уже никогда не слезать.

Но если нужно быть патриотом, я тоже могу прикинуться. Могу кричать, как мечтаю расправиться с этническими и как жажду самолично отправиться в Чечню и уж на месте победоносным маршем перепугать всех чернявых. Несмотря на то что мои внутренности мне, ясный пень, дороже, готов без колебаний рискнуть ими за Родину.

Но что мешает? Ах да, забыл совсем. У меня же справка стоимостью тысяча двести тридцать баксов, а в ней сто двадцать шесть различных диагнозов.

Жаль. А то бы я несомненно отправился воевать. Готов умереть за Россию.

Если вдруг объявят, что Родина в опасности, я первый яростно закричу с больничной койки изо всех силенок: «Мы победим!».

Россия — это очень много. Россия — пространство, заселенное тяжелыми и тупыми особями, которые сами никогда ничего не понимали. Им, правда, всегда помогали прекрасные выходцы с родины Иисуса Христа, так как болтают, они самые умные. А время от времени на помощь величественному русскому народу приходят татаро-монголы, поляки, немцы, французы. Теперь американцы. Но бесспорно, мы самые клевые и приятные. Потому как хозяева.

Сидим все в одной помойной яме. Куда-то смотрим, чего-то ищем. Но уже совершенно напрасно.

За окном светло.

Лежать на полке. Засыпать.

Везде враги. Все всем всегда желают зла.

«Но уж в Большом Городе все не так. Там все иначе», — вымученно подбадриваю я сам себя на всякий пожарный. Только для того, чтобы доказать себе самому, что я еще трепыхаюсь. Прошлое развалилось на куски и отпало от меня, настоящее тоже. Оно исчезло, растворилось где-то там, за холмами, за алчным горизонтом. И единственное, что остается — ползти вперед, барахтаться, перемещаться из города в город. Надеясь на лучшее.

Когда я проснулся, солдатни уже не было. Ни одного героя. Они, видимо, продолжили свой крестовый поход немногим раньше. Удачи! Я был только рад.

Есть такие обманчивые мгновения, когда тебе кажется, что еще немножко — и все. Мир обрушится тебе на голову всей своей радостью, добротой и великолепием. Вот и мне сегодня с утра перепал такой денек.

— Большой Город, — сладко зевнул я, брякнувшись со своей полки.

Солдатня покрала, конечно же, у меня различную мелочевку: складной нож, зажигалку, пачку «Camela». Любители Родины, блин. Быдло тупое. Чтобы уметь защищать Родину, всегда нужно что-то выкинуть. И что-нибудь гаденькое, типа мелкого воровства. Я даже не удивился.

Между тем по трэйновому радио залечили, что мы уже в окрестностях Большого Города и через тридцать минут будем на Белорусском вокзале.

— Большой Город, конечная станция! Желаем приятно провести время! Добро пожаловать! — вот как заманивали из динамика.

Приникнув к окну, я стал подозревать, что меня опять околпачили и завезли в какую-то конкретную дыру и тьмутаракань.

Поезд дергался всеми потрохами, пытаясь из последних сил довезти нас, путешественничков туда, к конечному пункту следования.

«Где же Большой Город?» — пригорюнился я. Кроме тусклых заборов и разваливающихся зданий заводских цехов, я не увидал пока ничего. А мне-то наболтали: театры, музеи, архитектура, немыслимые в своем благодушии люди.

Опять не то.

На всякий случай в плане психологического хэлпа я прямо с утреца закинулся по экстази — на сей раз белым «элефантом». Я-то хитрый, набрал немного экса из бывшего Города. А то пока я еще пушера нарою в Большом Городе, сколько нервишек и времени-то прокатит…

Чуть позже все встало на свои места. Надеюсь, до вечера.

На солнце блеснули большие желтые крышки какого-то старинного гигантского замка с перекладинами, как реи у древних кораблей. «Вокзал!» — догадался я. Там еще какая-то бестия в черном балахоне, почесывая брюхо, стояла. «Встречают!».

Я снова ошибся.

Воздух стал как-то гуще и тяжелее.

— Проезжаем исторические места, — расслышал я голос из коридора.

Нас трясло всех вместе в этом бреду еще минут двадцать. А потом реальный трип закончился. Поезд остановился. Свершилось.

Я даже слегка раскрыл рот. Мрачный свежеотремонтированный вокзал и немыслимые в своем благодушии люди. Словом, повезло.

— Приехали! Все на выход! — орала проводница, подталкивая всех, уставших и обалдевших, к выходу.

Да, меня не обманули. Все-таки я добрался до того места, куда меня принесло на молодых дурках и иллюзняках.

Как оказалось, меня никто не встречал. А я-то надеялся, что меня ждут. Но ничего не было: ни оркестра, ни фанфар, ни сотен людей, приветствующих меня своими криками и овациями. Совсем ничего. Я даже расстроился.

Да ладно. Что взять с «чужих»?

Дышать было тяжеловато. Мириады запахов, сплоченные целью обеспечить людей информацией о выпивке и жратве, парикмахерских и уборных, жадно и вязко растекались по всем закоулкам. Путешественнички, вылезшие вместе со мной из нашего временного пристанища, волокли груды своих сумок куда-то по направлению к тоннелю, в котором дружно и исчезали. Ради развлечения они уже начали, переругиваясь, общаться, чтобы продемонстрировать уверенность в своих силах и умудренность жизненным опытом. Самые пронырливые оседлали носильщиков и таксистов и продирались к будущему, посматривая свысока. Весь вокзал надрывался от криков и визга, которыми они, видимо, приветствовали Большой Город.

Чего уж. Люди они и в Африке свиньи.

Выйдя на привокзальную площадь, я отважно врезался в самую гущу толпы и прислушался к биению своего тревожного сердца. Но ничего не почувствовал.

Видимо, усталость и некоторая скромная и сугубо личная зашторенность выдали во мне субъекта с неместными повадками. На площади Белорусского вокзала ко мне тут же ринулся лег. Лапки расставил, глазки жадно заблестели, все такое.

— Документы, господин Приезжий!

С плохо скрываемым раздражением я ткнул ублюдку железнодорожный билет.

— Местный? — спросил он настороженно.

— Нет, — махнул я рукой. — Русский. Русский человек.

— Настоятельно рекомендую вам в трехдневный срок стать временным местным или подместным, — вякнул лег.

— Пока что не считаю нужным безо всяких видимых причин менять свою национальность, — веско и уверенно ответил я, выхватил у пэтэушника доки и пошел по своим делам, оставив легавого в туманном смятении.

«Да, — подумалось мне. — Первый человек, с которым мне пришлось вступить в контакт в Большом Городе, и тот легаш».

Люди были грустные и озабоченные. Местные жители воняли и отталкивали от себя, так же как и все остальные люди во всех частях света. В сущности, путешествие в поисках лучшего — выдумка.

Заприметив неподалеку непонятное радостное событие, ломанулся из любопытства туда. Там в центре внимания был представительный жирный человек. Все окружающие выказывали ему открыто знаки уважения и даже преклонения. Рядом с ним копошилась большая стая телохранителей и коммерсантов.