— Сезам, откройся! Сезам, откройся!

Это была снова не та формула, а довольных разбойников было далеко за сорок. Однако, если так получилось, можно немало сокровищ в пещере надыбать. Раз уж так вышло, теряться не следовало.

Но попавшийся все ждал, ждал помощи. И помощь пришла. Наконец-то приехали парни в спецодежде из 911, которые могли справиться с хаусом запросто. Они-то его сразу обнадежили:

— Не волнуйтесь и сохраняйте спокойствие! Сколько бы временных отрезков вы там ни просидели — все бесплатно! Пользуйтесь моментом и наслаждайтесь. Пользуйтесь услугами фри! Берите бумаги фри! Все — фри!

Попавшийся же не понял столь доброжелательного отношения к своей персоне и продолжал вопить пуще прежнего.

Парни тоже просекли, что разговаривать с ним по-доброму уже по позднякам. Поэтому стали обещать, что, мол, скоро подъедут спецтехники компании и вызволят бедолагу из столь необычного заключения.

— Вытащите меня наконец! В суд! Сразу в суд!

Вот как он осмелел, пес. Парням это явно не понравилось.

— Что он там гонит? В суд? Пусть и живет теперь там!

— Нет! Я пошутил… Согласен на все… Помогите!

Но стучать во все стороны он продолжал. Я даже подумал, что если он будет продолжать в том же плане, то вскорости избушенция чебурахнется набок и станет как ковер-самолет.

А сколько ж все-таки впечатлений за полбакса он черпанул! Хоть какое-то по жизни развлекалово.

В акустической системе чудо-сортира что-то прещелкнулось, и из динамиков полилось:

— Налево пойдешь — мозги потеряешь! Направо — все свои сто четыре головы!

Для меня же получилось типа как променял свои столь познавательные лекции на хлеб — рыбный шоп — и зрелище в плане избушки. Наконец, подъехала и техническая группа компании. Провозившись минут сорок, они все же взломали вход в пещеру, применив секретные, известные только им коды.

Наблюдающие загудели, засмеялись даже, посыпали оживленными приветствиями, поздравлениями и комментариями, под которые освобожденная особь вырвалась из чудо-сортира.

И вот так номерок! Оказывается, это был наш Директор! Весь измочаленный, изнуренный, но тем не менее, видимо, безмерно довольный своим героическим поведением во время заключения. Видимо, не дойдя до стен Академии, он и попал в домик. Теперь же скорей-скорей поспешил в альма-матер.

И как получается, Директор в очередной раз пытался применить свое блестящее философское течение имитационизм на практике. В данном случае неудачно. Как всегда, он все сделал через жопу. И в прямом, и в переносном смысле. Но ничего. Ведь по крайней мере он попытался.

Я же отвалил к химерам в противоположную сторону, а в Академию Философии более не вернулся. Мы столкнулись с мировой философией лоб в лоб, напрямую, и отлетели друг от друга, как шарики для пинг-понга.

Видать, Могила меня направила немного не туда, надо корректировать курс и выходить на верный фарватер.

Оптимизм, романтика и прочая лабудень не могут подпитывать тебя постоянно. У меня остатки положительных эмоций стали улетучиваться вместе с остатками баксяток. Таяли они прямо пропорционально движению последних. Все же в чем, в чем, а вот за монеты мне Ларри верно башкетничек компостировал. Пора было начинать сшибать монеты хоть с кого-нибудь. А пока для начала я перестал жрать по дорогим кабакам. «Редкие блюда — редкие болезни», — так я себя успокаивал. И даже начал сам себе готовить жратву. Можете представить, какой она была расприятной на вкус…

Вот тогда мне и замечталось в очередной раз плотно схлестнуться с какой-нибудь шалаверцией, на которую к тому же можно было до упора вывалить свои горести. Да, давно пора развернуть хищническую женскую психологию: что взять, что отнять, на что развести. Здесь, ясен пень, меня бы хрен околпачили.

Дело, однако, оказалось раз плюнуть и растереть. Богатых клавенок для потрошения в плане баков было вагон и маленькая тележка.

В паутине ночничков и я отхватил очередную порцию счастья в лице маразмотки приемлемой симпатяшности. Пару раз прокэшировал заходы по клубешничкам, а потом деликатно намекнул, мол, она при своей респектабельности вполне может проспонсировать и сама наш совместный жизненный трип. Но по-настоящему мы сблизились, когда солидарно открыли для себя триппачок. Теперь мы уже не колготились по раскуражным местам, а торчали у нее дома, проводя время в спорах, кто кого заразил, а также в обсуждении лекарств, микстур и курсов лечения.

Я-то в принципе был весьма доволен новой спокойной жизнью. А ее наше нехитрое заболевание сильно огорчало. Кстати, звали ее Лали. Это типа насмотревшись какого-то молодежного телесериала, она себе такое новое имя в паспортняк задвинула. Я не шучу. Она действительно выправила себе такие документы. Что ж, за монетки уж все реально. Каждый дрочит, как он хочет.

Меня все устраивало. Во-первых, она жила одна. А во-вторых, ясен пес, с монетами у нее было все ОК по тематике. Это ей папашка; большой человек из префектуры ЦАО, отстегивал. Я, конечно, с радостью помогал Лали их тратить. А избавившись от материальных затруднений, продолжил учебные занятия самостоятельно. И конкретно погрузился в исследование творчества такого знакового греческого общественного деятеля, как Герострат. Там, на уютной квартирке Лали, я мучительно размышлял, почему же Герострат взорвал только храм в Эфесе и не нашел в себе мужества покончить затем со всеми остальными чудесами света. Были ведь времена! Не переводились тогда богатыри на земле греческой. По сильным зашторкам я активно посвящал Лали в некоторые свои жизненные позиции. Почему-то ее эти мои позиции сильно огорчали.

Слава ангелам, квартирка Лали была довольно обширная. Чаще всего я бродил из комнаты в комнату, где-то в итоге притыкался и размышлял, почему же все ИМЕННО ТАК получилось. Но ведь всегда необходимо с кем-нибудь общаться и спать. А так как ловить было особенно нечего, это был не самый худший вариант. На безрыбье и она могла встать раком. Тинушечку отсатисфачить — дело нехитрое.

Вечером она традиционно впихивала себя в кресло и залукивала по ящику миллионную серию какого-нибудь телесериала. Смотрела она все подряд, иногда мне казалось, что ей и по фигу, что там сейчас мониторится. Если ее рот не был раскрыт в удивлении от показываемого, то, значит, набит съестным. Иногда, потрясенная очередными благородными и возвышенными выходками представителей Нового Света, Лали вскакивала и бежала на кухню, чтоб набрать очередных эклеров и йогуртов, которые для нее активно рекламировали.

— Расскажешь мне, что там! — умоляла она, мчась за очередной дозой сладостей.

Я смотрел в окно, думал о своем. Вполне реально, что мир — это воплощение какофонии, а особи в нем пытаются играть на шести миллиардах расстроенных музыкальных инструментов, а получается тафтология абсолютных случайностей.

Общение с тинсами — словно громадный жизненный лабиринт. Бредешь по лабиринту, а впереди сто двадцать шесть закрытых комнат. Открываешь дверцу, и тут же девка говорит тебе ласково: «Иди сюда». Веришь как дурак, идешь, а позже все расплывается, «Я» фокусируется, и видишь, что это просто такой же «чужой», как и все остальные. Тогда вырываешься и бредешь дальше. Открываешь с шумом и трепетом следующую дверь, а там снова: «Иди сюда…» Со временем привыкаешь, конечно, и уже знаешь, что врать.

— Мерзавка! Скотина! Снова нагадила! — прерывает мои мысли Лали. Так она общается со своей кошкой. В отместку она бьет кошку, выворачивает лапы, дергает за хвост. А может, она так играет?

— Правильно, вмажь! Научи ее уму-разуму! А лучше убей ее, — советую я от души. Беру книги, тетради и иду в другую комнату, чтобы спрятаться и не слышать душераздирающего кошачьего визга.

Что ни говори, а я пытался относиться к Лали хорошо. Но для того чтоб нашпиговать ее своими гнилыми изначально комплиментами, мне каждый день приходилось юзать драгз. Хотя вообще люди делятся на две категории: тех, кто на драгз глаз кладет, и тех, кто синюю педаль давит. Ну и, понятно, есть еще исключения — живые трупы и нищие духом, которых ни на наркоту, ни даже на синево не прошибает. Говорят, еще встречаются такие юродивые, конченые особи. Мне же в данный период жизненного прозябания почти удалось убить сразу двух зайцев.