Я так разволновался и забеспокоился, что сразу накупил в кассе кучу билетов на будущее. Мало ли кто меня потом как задумает околпачить? Теперь все законно.

На улице закурил «Camel» уже абсолютно увереный в себе. Окружающий мир, конечно, стал немного более приветливым. Ждать нечего, я готов хоть сейчас, давайте мне груду любых музык. А заманивали, кстати, на проплату и духовность раскрученные уже давно Шопен, Рахманинов и Скрябин.

А тут и сегодняшний концерт закончился. И особи в большом количестве повысыпали на стрит. Закуривали, жевали сэндвичи, лакали пиво и оживленно переругивались. Видимо, ошопенились на концерте по самые баклы.

«Эх! — пригорюнился я. — Опять я ничего не соображаю». Девки, обещавшие всем подряд «незабываемый массаж хоть по-пингвиньи», тем временем подтянулись к моменту окончания концерта к выходу. И ловко растаскивали одухотворенных и наслушавшихся музыки особей мужского пола по тачкам. Что ж, каждому овощу свое время.

Появлявшиеся особи женского пола беседовали друг с дружкой на весьма замысловатым диалекте. То есть перескакивали с пятое на десятое. С последних аккордов музыки они перешли на своих подрастающих и вечно обнаглевших личинок, с Шопена — на последнее повышение цен подземки.

«На целых три рубля, прикинь, да?» — возмущенно кричали они, чтобы показать, типа и они не лыком шиты и уже знают самые важные пренеприятнейшие события, происшедшие в Большом Городе за последнее время.

А тут опять, видимо, развлекалово. Так как толпа моментом расступилась, образовала круг, но никто и не думал уходить. Все обрадованно и одобрительно загудели, как будто наконец дождались дополнительного акта представления. А что? Я тоже готов открутить кусок развлекалова на халяву. Если уж что-то привлекло внимание особей, значит, там конкретно неслабенький экшн. Когда внезапно сечешь, как честные порядочные особи обратили блестящие, горящие от нетерпения и любопытства таблоиды на что-нибудь, старайся подобраться поближе. Не зря же они что-то сканируют там, верно?

Теперь-то уже из здания повыкатывались самые ошопененные и окультуренные. Это было заметно невооруженным взглядом. Сперва весь в крови вылетел первый парень. За ним другой, постарше, и еще более окультуренный. У него был такой яркий отпечаток ненависти на морде лица, что все в партере еще шире расступились. И по второму было заметно, что очень уж он хочет разделаться с молодым до конца, так здорово он размахивал тяжеленьким сумкарем. Хотя тоже весь раскрашенный в красно-бордовые тона.

Поначалу я решил, что вот нашелся достойный человек, раскусил на концерте особь, неуважительно отнесшуюся к музыке, и теперь разъясняет все ей за концерт, классику, а в особенности за Шопена. Но потом из рева, девизов и лозунгов этих современных гладиаторов я подвкурил, что они там какое-то шалавье у выхода не поделили. А особи из партера на болельщицкие фан-клубы уже поделились относительно гладиаторов.

Но тут, конечно, пунктирчики-то у меня перещелка-нулись неслабо. Вдруг сейчас самые радикальные окультуренные и ошопененные распознают во мне особь не столь одухотворенную и тоже для порядка угостят меня аналогичными пирогами и пряниками, а?

Времени не было — сматываться, поскорее сматываться. Обойдусь уж как-нибудь без концертов, музыки и всего такого. Лишь бы меня сейчас не разделали на орехи. Это единственное, что стучало у меня тогда в кумполке-то отходняковом, перестреманном.

В немом ужасе я поспешил вниз по Садовому кольцу, энергично размахивая руками и рассматривая сквозь пелену заливающей зенки слизи, кусочки стекла в синем небе. А люди сочувственно расступались, потому что они видели, в каком настройняке я передвигаюсь сейчас в пространстве и, кажется, все отчетливо догоняли.

Вскоре очнулся в какой-то подворотне. Тупик, идти некуда. Теперь короткая передышка. Сейчас особи там посовещаются, а потом уж кто его знает.

Словом, быстротечный антракт и вызов на сцену.

Жертва одна. Это, несомненно, милый я.

Сейчас со мной разберутся. Я отчаянно выглянул, чтобы выяснить, когда же они начнут свой последний акт, посвященный разделке моей персоналии. А особей я уже и не интересовал, про меня забыли. Признаюсь, мне было даже в какой-то степени обидно.

Не мешкая, я поспешил вдоль по кольцу в надежде найти еще хоть что-нибудь, что могло привлечь мое внимание.

Выходит, немало впечатлений можно черпануть за маленькую, но очень новую порцию жизни. Бывают такие дни, когда понимаешь так много и вроде на ровном месте, что, кажется, целую неделю можно отлеживаться, переваривая информацию. Вот ради этого и стоит хотя бы иногда раскрывать утром глаза. Брякаешься в реальную жизнь, как акробат пространства, балансирующий на дольках времени и вереницах автомобильных трасс.

Ладно. По инерции прошел еще через весь Набат. Это улица такая пешеходная. Я так устал на отходах, что если бы кто-нибудь подошел ко мне, ударил и отобрал бы у меня доки и монеты, я бы принял это как должное. Меня можно было вывернуть наизнанку, выжать, как тряпку, и даже отрезать особо приглянувшийся кому-нибудь кусочек. Я бы совершенно не удивился.

Было непонятно, чего так много нудят про эти совершенно обыкновенные набатские дворики. Разве что здесь было малость почище, а коммерсантов побольше.

Интеллигенции, косящей под творческую, было тоже предостаточно. Художнички в основном писали лучезарные портреты залетных коммерсантов, богатых туристов и их клавенок, а в придачу выклянчивали у всех проходящих мимо монеты для несокрушимого творческого удара по синей волне.

Там-то я и познакомился с местным картонным представителем, Романом Гнидиным, как он мне представился вкрадчиво. Из Суриковского института, дуралей. Это было даже интересно, прикольно и все такое.

Резонно заприметив, что с деньгами у меня порядок, Роман, не стесняясь, прямо сказал, что неплохо было бы отхватить немного радости. Почуяв халяву, эта особь приклеилась ко мне, стала беспричинно гнать и надоедать.

— Хоть что-нибудь да внутрь влить, — так он сказал. Его взгляд вроде бы равнодушно плавал по всему Набату. Но иногда взгляд хищно останавливался на моем невидимом лопатничке, спрятанном во внутреннем кармане пиджака.

«Ну вот, — бодро сказал я себе. — Вот и первый достойный человек, которому я реально понадобился».

«Радость», как он выразился, мы взяли в первом попавшемся шопе. Так как мне «радости» на отходах и так сегодня уже хватило по самые не могу, я залил «радостью» своего свежезнакомого собеседничка. Он сначала потемнел и сосредоточился внутренне, а потом засчастливился, как три копейки, выбросил пустой полуторалитровый флакон из-под пивка стронгового и уже развязно сообщил, типа «радость», конечно, дело хорошее, но чем больше «радости» внутри бултыхается, тем мазовей. И было бы неплохо ему еще хлебнуть. Еще он сообщил, что стыдно ему быть в такой нечаянной радости одному, и хочет он, типа для моей же пользы, чтоб я тоже «порадовался» на славу вместе с ним. В каком-нибудь неплохом кабачке, скромно намекнул он.

Но этот творческий господин совсем за рамки дернулся. Топить его в радости я не собирался. К тому же он стал неадекватно размахивать руками, выкрикивать нэймы каких-то распиаренных древних художников и непризнанных мазил вместе с ругательствами к столь несправедливому по отношению к ним и к нему миру.

Впрочем, нужно же было мне хоть с кем-то начинать общаться, верно? Мы договорились с ним встретиться позже. «Радости тебе будет, хоть лопни». Сказал, тороплюсь, мол, жестоко и опаздываю неслабо.

Я ничего больше не хотел и не мог. В метро и хоть сейчас спать. Утро вечера мудренее.

Еще пока плелся услышал краем уха самые настоящие стихи. Они так неожиданно на меня обрушились, что я снова удивился. Ладно, рифмованную фигню можно и послушать. Тем более в Большом Городе. И на Набате.

Там их какой-то грязный стихотвортыш как раз и зачитывал громогласно целой толпе особей. С чувством таким особенным декламировал. А я мимо, значит, проплываю.