Она притащила также и чековую книжку. Поступили счета, требующие срочной оплаты. У него не было медицинской страховки, поэтому больничная администрация, всячески расшаркиваясь, тактично попросила его об авансе. Белинда выписала чек на тысячу долларов, и Крейг послушно поставил подпись. Далее последовали чеки на оплату аренды за офис, счетов телефонной и телеграфной компаний, членских взносов в «Дайнерс-клаб», и по «Эйр-тревел кард». Мертвый или живой, он должен всячески поддерживать рейтинг своей кредитоспособности. Оставалось надеяться, что профессор психологии из колледжа Энн никогда не увидит его подписи.

Теперь, когда, по мнению Белинды, он вновь вернулся в бизнес, она подсунула ему рукописи двух пьес известных авторов, присланных в офис на прошлой неделе. Она прочла их, была не в восторге, но выдающиеся авторы хотели бы получить его личный отзыв. Завтра она принесет свой блокнот и все запишет под диктовку. Крейг пообещал прочитать произведения двух выдающихся драматургов. Она восхищалась цветами, присланными четой Мерфи, супругами Томас и Уолтом Клейном – роскошными цветочными композициями из самых дорогих магазинов на Пятой авеню, – и была ужасно шокирована, когда он сказал:

– Из-за них я чувствую себя так, словно присутствую на собственных похоронах. Отправьте их в детское отделение.

Белинда с мрачным видом предостерегала его относительно мисс Белиссано, утверждая, что последняя жестока и бессердечна и в то же время маниакально бдительна. Белинде якобы каждый раз приходится брать палату штурмом. Фанатическая бдительность опасна. И всему этому причиной негативное мышление. Крейг пообещал не предаваться негативному мышлению и подумать о замене мисс Белиссано.

В этот момент в комнате возникла мисс Белиссано, и Белинда процедила:

– Вижу, мое время истекло.

Тон при этом был такой, словно ее с размаху ударили по лицу. Она поспешно удалилась, и Крейг впервые за все время искренне обрадовался мисс Белиссано.

Той оказалось достаточно одного взгляда на рукописи и альбомы, громоздившиеся на столике, чтобы свалить их на пол, подальше от его глаз. Видно, она все же кое-чему научилась в Корее.

Когда вошла Энн, Крейг лежал с термометром во рту. Серый денек клонился к вечеру, и в комнате было темно. Энн нерешительно приоткрыла дверь, словно готовясь упорхнуть при первом его слове. Крейг молча махнул рукой и показал на градусник. Она робко улыбнулась, подошла к постели и, нагнувшись, осторожно чмокнула его в лоб. Он взял ее руку.

– О, папа, – пробормотала она и тихо заплакала.

Тут вошла мисс Белиссано, включила свет, вынула термометр и сделала отметку в температурном листке. Она наотрез отказывалась говорить, какая у него температура.

– Это моя дочь, мисс Белиссано, – представил Крейг.

– Мы знакомы, – мрачно буркнула сиделка. Впрочем, она всегда пребывала в мрачном настроении. Не обращая внимания на слезы Энн, она поправила подушки, сказала: – Доброй ночи. Хорошего вам сна. Не задерживайтесь долго, мисс.

И строевым шагом вышла из комнаты под не слышные никому, кроме нее, звуки воображаемой артиллерийской канонады. Скоро ее сменит медбрат – молодой пуэрториканец, студент Сити-колледжа. Все ночи он просиживал в углу палаты, штудируя учебники при свете тщательно затененной лампы. Его единственной обязанностью было вызвать дежурного врача, если ему покажется, что Крейг умирает. Пока ему не довелось исполнить эту самую обязанность.

– О, папа, – дрожащим голосом пролепетала Энн, – не могу видеть тебя таким.

Юношеский эгоизм ее слов вызвал у Крейга легкую улыбку. Я, я, я…

– Это ведь не из-за меня, папа?

– Конечно, нет.

– Если тебе трудно говорить, лучше молчи.

– Мне не трудно, – раздраженно бросил он. Раздражала его не Энн, а болезнь, но, судя по глазам дочери, она во всем винила себя.

– Мы приехали, как только Йан получил телеграмму мистера Томаса. Мы были в Лондоне.

Крейг едва не спросил ее, у кого Уодли занял денег на поездку, но решил промолчать.

– Хорошо, что приехала, – только и сказал он.

– Вчера я разговаривала с доктором Гибсоном. Пошла к нему сразу, как прилетела. Они разрешили навестить тебя только сегодня, а когда я спросила о тебе, доктор Гибсон не сказал ничего определенного. «Только время покажет» – вот и все, что я от него услышала. Ненавижу докторов!

– Он прекрасный врач, – возразил Крейг. Он испытывал огромную симпатию к доктору Гибсону. Спокойный, знающий, скромный спасатель людей. – Просто не любит, когда от него требуют пророчеств.

– Ну и что? – по-детски обиделась она. – Мог бы по крайней мере хоть чуточку обнадежить.

– Видимо, он считает, что это не по его части.

– Не нужно так стоически ко всему относиться, – заявила Энн. – Йан говорит, что ты именно такой, настоящий стоик.

Крейг отметил, что она уже цитирует своего любовника.

– Он утверждает, будто в наше время такая позиция совершенно бесполезна и никому не нужна.

– Налей мне стакан воды, пожалуйста, дорогая, – попросил Крейг. Он больше не желал слушать изречения из сборника мудрых мыслей Йана Уодли. Пить ему вовсе не хотелось, но Энн казалась смущенной и пристыженной, и просьба о крошечной услуге, даже такой ничтожной, как налить воды из термоса, пробьет брешь в разделившей их стене отчуждения. Кажется, обращение «дорогая» ее обрадовало.

Он отпил несколько глотков из поднесенного стакана.

– У тебя будут еще посетители, – сообщила она. – Завтра приезжает мамуля, и…

– О Боже! – простонал Крейг. – Откуда она знает?

– Я позвонила ей, – вскинулась Энн. – Она ужасно расстроилась. Ты ведь не против, что я ей сказала?

– Нет, – солгал он.

– В конце концов это простая человечность, – настаивала Энн.

– Согласен, – нетерпеливо отмахнулся Крейг, – простая человечность.

– Гейл тоже едет.

– Ты и ей звонила?

– Да. Я всего лишь поступила, как считала правильным, папа. Ты не сердишься на меня?

– Нет.

Крейг, смирившись с неизбежным, поставил стакан, лег и обессиленно закрыл глаза, пытаясь показать Энн, что он устал и хочет остаться один.

– Мне нужно кое за что извиниться, папа. Я так спешила, когда писала письмо, что даже не упомянула о твоем сценарии. Не уверена, значит ли что-нибудь для тебя мое мнение, но я была в восторге, и следовало бы сказать тебе об этом…

– У тебя на уме было совсем другое, – перебил он.

– Думаю, у тебя есть полное право иронизировать, – почти униженно признала Энн. – Но так или иначе, а мне сценарий ужасно понравился, и Йану тоже. Он просил меня так и передать.

– Прекрасно.

– Он уже поговорил с мистером Томасом. Их мнения во многом совпадают. Оба надеются на успех.

– Прекрасно, – повторил Крейг.

– Правда, мистер Томас пока ничего обо мне не знает. – Энн замялась. – Йан опасается, что из-за меня ты будешь против него. То есть против его работы над сценарием.

Она явно ждала ответа, но Крейг молчал.

– Я все твержу Йану, что ты слишком благороден, чтобы становиться ему поперек дороги только потому, что… – Она осеклась.

– Я теперь далеко не так благороден, как на прошлой неделе, – буркнул Крейг.

– Йану позарез нужна эта работа. Он говорит, что она поможет обрести себя. Ему пришлось так худо… Ты ведь не откажешь ему, папа? – умоляюще прошептала она.

– Нет, – вздохнул он, – не откажу.

– Я так и знала! – оживилась она, вновь превратившись в его счастливую малышку, ждущую обещанного лакомства, безразличную к миру больниц, крови, боли. – Йан внизу, – сообщила она. – Он хотел бы подняться сюда, поздороваться с тобой. Он ужасно тревожится за тебя. Можно, я позову его? Хотя бы на минуту?

– Передай, пусть идет на… – выругался Крейг.

У Энн перехватило дыхание. Если ему не изменяет память, он никогда не выражался при ней.

– О, папа! – охнула она. – Как ты можешь быть так несправедлив?!

Она повернулась и выбежала из палаты.