Вместо ответа он подошел к ней, наклонился и поцеловал в макушку.

Энн улыбнулась, вдруг став похожей на хорошенького мальчишку.

– В один прекрасный день из тебя получится чудесный отец для одной девушки.

Зазвонил телефон. Крейг глянул на часы. Почти полночь. Он не пошевелился. Снова звонок.

– Не хочешь отвечать? – осведомилась Энн.

– Вряд ли я стану счастливее, если отвечу, – буркнул он, но все же взял трубку. Звонил портье. Он хотел знать, не у него ли в номере мисс Крейг. Ей звонят из Соединенных Штатов.

– Это тебя, Энн. Из Штатов.

Лицо Энн мгновенно погасло.

– Хочешь говорить здесь или в спальне?

Энн, поколебавшись, встала и осторожно поставила стакан на столик у кресла.

– В спальне, пожалуй.

– Переключите на другой телефон, пожалуйста, – попросил Крейг портье.

Энн вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Минуту спустя послышались звонок и ее невнятный голос.

Захватив с собой стакан, Крейг вышел на балкон, чтобы ненароком не подслушать, о чем говорит Энн. На набережной было еще полно людей и машин, но холод прогнал завсегдатаев с террасы. Море катило длинные валы, тяжело разбивающиеся о берег; белая пена призрачно светилась в отраженных огнях города.

«Давным-давно Софокл слышал такое на Эгейском море, – подумал Крейг. – И на память ему пришли тяжкие превратности судьбы, властители страданий человеческих».

О каких превратностях судьбы вспомнил бы Софокл сегодня, слушая шум прибоя в Каннах? Кто радуется, кто страдает? Интересно, Софокл – это настоящее имя или он тоже пользовался nom de plume? «Эдип в Колоне» Малкольма Харта, ныне почившего.

Читала ли Пенелопа сегодняшнюю «Трибюн»? Что почувствовала, если вообще способна чувствовать, когда наткнулась на имя Эдварда Бреннера, еще одного умершего писателя?

Уловив стук двери, Крейг вернулся в гостиную. Лицо Энн было по-прежнему мрачным. Она молча подняла стакан и одним глотком осушила.

«Видимо, – заключил он, – не я один в нашей семейке много пью».

– Что-то серьезное? – выдавил он.

– Не совсем, – отнекивалась она, хотя выражение ее физиономии противоречило словам. – Просто парень из моего колледжа.

Она налила себе виски, почти не разбавляя содовой, как заметил Крейг.

– О Господи, ну почему они от меня не отцепятся!

– Не хочешь объяснить подробнее?

– Он воображает, что влюблен в меня. Хочет жениться. – Она со злостью плюхнулась на стул, все еще сжимая ладонями стакан, и вытянула длинные загорелые ноги. – Приготовься принимать гостей. Он заявил, что летит сюда. В наши дни авиабилеты так безобразно дешевы, что просто кошмар. Каждый, кому взбредет в голову, может тебя преследовать. Я просила позволить мне приехать еще и поэтому. Хотела слинять от него. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Причина как причина, не хуже остальных, – равнодушно бросил он.

– Мне казалось, я тоже его люблю, – продолжала Энн. – Целый жаркий месяц. Накал страстей и все такое. Мне нравилось с ним спать, возможно, нравится и сейчас. Но замуж… Господи помилуй!

– Я сознаю, что безнадежно отстал от жизни, – возразил Крейг, – но что такого ужасного в желании парня жениться на любимой девушке?

– Все! Вот Гейл Маккиннон не рванула под венец с зеленым недоучкой спортсменом! И не собирается сидеть дома и разогревать в печи полуфабрикаты, дожидаясь, пока дорогой муженек прибудет из офиса пятичасовой электричкой!

– Верно, – признал Крейг.

– Прежде всего я должна стать самостоятельной, – объявила Энн. – Как она. А если потом пожелаю выйти замуж, то выйду за человека, который примет мои условия.

– Неужели замужняя женщина не может сохранить самостоятельность?

– Только не с этим олухом, – отрезала Энн. – И спортсмен-то он никудышный! Ему дали стипендию от футбольного клуба, в старших классах он играл то ли в сборной штата, то ли в какой-то другой кретинской команде или что-то в этом роде, и на первой же тренировке в университете он повредил коленку и даже в футбол теперь играть не способен! Милый мальчик, ничего не скажешь! Ах, может, я и вышла бы за него, будь он умен или хотя бы честолюбив и собирался бы чего-то достичь в жизни. Но его отец торгует зерном и фуражом в Сан-Бернардино. О Боже, Сан-Бернардино! Не дам похоронить себя в какой-то пыльной прерии! Он твердит, что не имеет ничего против, если женщина работает. Пока не появятся дети, естественно. Подумать только, в наше время, когда в мире ежедневно происходит столько всего: войны, революции, безумства с водородной бомбой, убийства негров… женщины наконец решили возмутиться и потребовать, чтобы с ними обращались, как с людьми. Понимаю, я кажусь наивной и глупой, и не знаю, какого черта мне предпринять, но уверена в одном: не собираюсь кончить свои дни, обучая малышей умножению, только потому, что какой-то калифорнийский болван втрескался в меня. Говорю тебе, папа, секс – самая большая ловушка, изобретенная человечеством, и я постараюсь ее избежать. Хуже всего то, что, когда я услышала по телефону его голос: «Энн, я этого не вынесу», – мои внутренности мгновенно превратились в сладкий вязкий сироп. Дерьмо! Мне плевать, даже если он последний нищий, если ходит босиком, лишь бы стремился к чему-то: вступить в коммуну, выпекать соевый хлеб, выставить кандидатуру в конгресс, стать физиком-ядерщиком или путешественником. Конечно, крыша у меня еще не едет, но и не такая уж я мещанка. – Она осеклась и глянула на отца: – Или все-таки мещанка? Ты как думаешь?

– Не похоже, – успокоил Крейг.

– Просто не хочу жить в девятнадцатом веке. Ну и денек! – горько вздохнула она. – Нужно же было ему подсесть ко мне в читалке! К тому же он припадает на ногу из-за своего проклятого колена! Длинные волосы и светлая борода. В наше время по внешности трудно судить о человеке. И теперь он явится сюда и начнет есть меня своими голубыми глазищами, играть чертовыми бицепсами и слоняться по пляжу с видом человека, место которого на мраморном пьедестале где-нибудь во Фракии. И что, по-твоему, мне делать? Бежать?

– Это зависит только от тебя, – пожал плечами Крейг. – Не так ли?

Значит, вот что происходило с ней последние полгода.

Энн почти бросила стакан, расплескав виски по столу, и встала.

– Не удивляйся, если, вернувшись в Канны, увидишь, что меня здесь нет.

– Только оставь записку с адресом, – предупредил он.

– У тебя есть снотворное? – спросила она. – У меня нервы так натянуты, что, пожалуй, не усну.

Современный отец, весь вечер накачивавший дочь спиртным и без всяких комментариев, не моргнув глазом выслушавший ее описание плотских игрищ с молодым человеком, за которого она считает ниже своего достоинства выйти замуж, Крейг безропотно направился в ванную и вернулся с двумя таблетками секонала, гарантировавшего крепкий сон. Сам он в двадцать лет и без всяких таблеток дрых без задних ног даже под бомбежкой и артиллерийским обстрелом. Кроме того, тогда он был девственником. Бессонница – неотъемлемая спутница свободы.

– Возьми. И спокойной ночи, – сказал он, вручая ей таблетки.

– Спасибо, папа, – поблагодарила она, бросая снотворное в сумку и беря сценарий. – Разбуди меня утром перед отъездом. Позавтракаем вместе.

– Это было бы прекрасно, – кивнул он, не упоминая, что за завтраком, кроме них двоих, будет кто-то еще. Или что официант может наградить ее многозначительным взглядом.

Он проводил Энн до двери и смотрел ей вслед, пока она не исчезла в лифте вместе со своими таблетками и проблемами. Даже сейчас она чуть подражала походке Гейл.

Спать ему не хотелось. Он налил себе виски, задумчиво оглядел стакан, прежде чем сделать первый глоток. Неужели Энн права и он действительно много пьет? Ах эта придирчивая молодежь!

Он взял «Три горизонта» и принялся читать. Прочел тридцать страниц, но не увидел в них особого смысла. Вероятно, он слишком часто читал рукопись, и мозг уже отказывается ее воспринимать. Теперь уж совсем трудно сказать, должен он стыдиться своей работы или нет.