Когда человек с минуты на минуту ожидает беду и знает, что она вот-вот придет, тогда ему легче сталкиваться с нею, легче бороться, он готов на все. Но если она подкрадывается сзади, неожиданно, а человек в это время весел, счастлив и беспечен — тогда беда быстро берет верх, ее трудно одолеть. В первую минуту я не поверил девушке.

— Не может быть! — пробормотал я и так посмотрел на Айжан, что она не выдержала моего взгляда и отвернулась. — Ты шутишь? Да как же так? Разворачивай машины, поедем в город. Там все решим.

— Успокойся, Иван. Зачем в город? Рогачев приказал, директор. Значит, все решено. Он хозяин, ему виднее. Уже ничего нельзя изменить. Машины ждут.

— Здесь пару часов назад был Василий Федорович, — хватался я за соломинку. — Он говорил другое. Ты-то как думаешь: нужна совхозу пасека?

— Конечно! Нынче столько меда накачали. Каждый рабочий купил.

— Вот видишь! Поехали к начальству! — скомандовал я и решительно забрался в кабину. Айжан села рядом. Остановились в городе у белого управленческого здания. В приемной встретила прежняя миловидная секретарша, только без огромного медальона на шее, строгая, подтянутая, деловитая. Она узнала меня, приветливо кивнула и, как говорят, «с ходу» пропустила в кабинет начальника. Там сидели Василий Федорович и первый секретарь райкома Григорий Ильич. Начальник сразу заметил, что я взволнован.

— Что случилось? Я только от тебя.

— Да, Василий Федорович. Утром мы с вами мечтали о комплексе, а Рогачев уже продал полпасеки. Приехали… забирать. Что делать?

— Не в курсе, — он переглянулся с секретарем, пожал плечами. — Опять ЧП?

— Не надо продавать! — Нарушил я тишину. — Нынче такой доход…

— Пригласи-ка Рогачева сюда, — сказал Григорий Ильич. — Выясним. Эдак весь район продадут.

Василий Федорович позвонил Рогачеву. Пока мы ждали его, я, волнуясь, доказывал, что сейчас никак нельзя продавать пчел. По многим причинам. Во-первых, в ульях полно меду, надо откачать его, иначе в дороге все рамки оборвутся, мед вытечет, и пчелы погибнут. На откачку уйдет несколько дней. Во-вторых, донник, подсолнечник и луговые цветы хорошо выделяют нектар. Можно собрать еще много меду. Да и зачем дробить пасеку, ее надо укреплять. Ясное дело…

Вскоре в дверях показался Рогачев. В куртке, в сапогах, миниатюрненький, подвижный и напористый. Он стремительно промаршировал вперед, к столу, чуть не запнулся о мои ноги, почтительно пожал начальству руки. Меня не заметил, вернее, сделал вид, что не заметил.

— А с ним почему не здороваешься? — спросил Василий Федорович. — Нехорошо, брат. Ты директор, он твой подчиненный. Этикет надо соблюдать, уважать людей. Самолюбия у тебя чересчур много.

— Спасибо за нотацию. Этот подчиненный снова что-то затеял.

Григорий Ильич спокойно сказал:

— Затеял, видно, ты, Петр Яковлевич. Догадываешься, о чем будет речь? Вот и объясни свою затею: зачем продаешь пчел?

Рогачев поморщился и присвистнул:

— Я думал, разговор будет о серьезном деле. С пчелами одна морока.

— Тебе-то какая морока? Они что, работать мешают? Ты был хоть раз на пасеке? Вникал?

Рогачев вспылил:

— Слушайте, я, в конце концов, директор или кто? У меня более важных дел вот так, по горло. — И он провел пальцем по своей тонкой шее. — Вот!

— Да, ты директор совхоза, но не частной лавочки. Улавливаешь разницу?

— Имею я право на инициативу? Могу самостоятельно решать вопросы?

— Безусловно, — спокойно подтвердил Василий Федорович. — Иначе какой ты руководитель? Но инициатива всегда должна быть разумной, полезной…

— Дайте мне сказать, — закипятился Рогачев. Он начал объяснять, что решил завести в совхозе хорошую черно-пеструю породу молочных коров. Послал человека в Казахстан. Там нашел хозяйство, где можно купить таких коров. Но хозяйство просто так не продает, хочет завести свою пасеку и просит, чтоб ему уступили ульев пятьдесят. Как им откажешь?

Григорий Ильич снял очки и внимательно посмотрел на Рогачева.

— Смотри, какой коммерсант! А свой план куда денешь? Сколько пчелиных семей должно быть в совхозе к концу года?

— Не успел еще поинтересоваться, Григорий Ильич. Это — мелочь. Есть посерьезнее дела. Не знаю, за что хвататься…

— Сто двадцать, — выручил я Рогачева. — И продать государству две тонны меда.

— Вот видишь! Серьезные дела складываются из мелочей. А ты от них отмахиваешься. И не хвататься надо, а капитально решать вопросы. Без суеты! Ты разве забыл, что твой совхоз мясного направления?

Рогачев стушевался.

— Как же. Помню.

— А если помнишь, то зачем заводишь молочную породу? Где логика?

— Деньги на эту покупку совхозом не запланированы, — вступил в разговор Василий Федорович. — Где он возьмет средства?

— Деньги найдем, — упрямился Рогачев.

Секретарь нахмурился:

— Ты, Петр Яковлевич, всегда действуешь поспешно и потому часто опрометчиво. Надумал, загорелся и трах-бах… Выясняется, что тебе вовсе не нужна молочная порода коров. А ты уже куплю-продажу затеял. Несерьезно.

— У вас намечается расширять посевы донника, — опять вмешался Василий Федорович. — А кто будет опылять его? Без пчел плохо. Ты же агроном…

— Ладно, ладно. Убедили, — замахал руками Рогачев.

— Нет, мне твои замашки и отмашки не нравятся. Несерьезно это. — Секретарь побарабанил пальцами по столу, раздумывая о чем-то.

— А что тебе, Петр Яковлевич, мешало прийти сюда и посоветоваться с Василием Федоровичем? Опытнее его у нас в районе никого нет. Я вот не стесняюсь, захожу частенько. А тебя гордыня заедает, не в обиду будет сказано. Кстати замечу: с людьми ты по-прежнему жестковат. Жалуются. Подумай об этом. Скажи: почему ты всегда на дыбы встаешь?

— Не могу, Григорий Ильич, побороть себя, переломить. Натура такая, — сказал Рогачев, покосившись на меня.

— Не можешь перестроиться? — переспросил секретарь. — Худо! Тогда не получится из тебя руководителя… Василий Федорович! Я присмотрелся к товарищу Веселову: деловой, трудолюбивый, порядочный и принципиальный человек. Ты посмотри, как он стоит за государственное добро: и тогда, с донником, и сейчас. Ведь иной бы махнул рукой. Может быть, его поставить директором совхоза? Уверен: не промахнемся. Толк будет.

Рогачев побледнел. Да и я растерялся, очень уж это было неожиданно…

— Я не сомневаюсь, Григорий Ильич, — сказал начальник управления. — Но повременим. Пусть Рогачев подумает обо всем.

— Добро! Дадим ему испытательный срок. А вы, Иван Петрович, поезжайте, работайте спокойно, — сказал мне секретарь.

Отстоял я пасеку! Выскочил на улицу сияющий…

— Ну что, Иван? Что ты там долго был? — спросила Айжан. — Люди ждут.

— Отправляй их домой. И сама иди домой, не надо со мной ехать. Отвоевал я пасеку. Никакой продажи. Работать буду.

— Вот хорошо! Не врешь? Дай поцелую. — Кинулась ко мне Айжан.

— Ну-ну! А то Хайдар узнает. Или Марина…

Она лукаво погрозила мне пальчиком.

Наконец-то я собрался навестить Кузьму Власовича. Запряг лошадь и поехал в город. Железнодорожный переезд был закрыт. У шлагбаума, в ожидании, когда пройдет товарняк, скопились грузовые и легковые машины, мотоциклы, конные упряжки. Рядом оказалась машина Сергея Дмитриевича Шабурова. Я подошел к ней. Инженер высунул из кабины голову.

— А-а… Веселов! Здорово, здорово, — он крепко пожал мне руку. — Что не заглядываешь к нам? — поправил роговые очки и сладко зевнул. Видно, не спал ночь.

— Некогда, Сережа. Откуда едешь?

Он не ответил, а задал новый вопрос.

— Работы много, говоришь?

— Да, хватает дел. Мед качаю. Скоро взяток кончится.

Он улыбнулся иронически, замотал головой:

— Ну и шутник ты. Какая может быть на пасеке работа? Ульи стоят на месте. Пчел ты не пасешь, сами летают на цветы и возвращаются домой. Там только спать и глупеть.

— Я это уже слышал от тебя.

— Я не знаю хорошо, чем вы там занимаетесь, но Тоня говорит, что лично ты умираешь от скуки. Я бы давно оттуда сбежал.