— Какое впечатление на вас, Николай Николаевич, произвела телеграмма генерала Алексеева?

   — Самое удручающее, ваше сиятельство.

   — Почему?

   — Государство и ранее сталкивалось с беспорядками, как то было в 1905 году, но тогда армия в своей массе оставалась верна долгу и присяге.

   — После Маньчжурии столица не сидела на голодном пайке и в магазинах всегда лежал хлеб.

   — В России с хлебом проблем быть не должно. Если не уродился урожай в одних губерниях, значит, он был в других. Кроме того, есть же и государственные запасы.

   — По моим данным, Кубань и Дон, южные губернии полны запасов хлеба. Страна четвёртый год не кормит им Европу.

   — Ваше превосходительство, развал на железных дорогах любые запасы может превратить в ничто.

   — Николай Николаевич, мы сейчас превращаемся в доморощенных политиков. А наша с вами задача — удержать Кавказский край, Кавказскую армию от анархии и беспорядков. Что мы можем сделать здесь, в Тифлисе?

   — Здесь что-либо сделать нам сложнее, чем на передовой.

   — Почему? Ведь там войска и здесь войска.

   — Я уже второй год, ваше сиятельство, замечаю, что пополнения приходят к нам всё более и более ненадёжные. В тыловые казармы к нижним чинам, как в гости, сегодня ходят какие-то комитетчики, агитируют против существующего строя, против войны.

   — Но это здесь, в Тифлисе и Баку. Фронт же стоит и сражается.

   — То, что полки в бой ходят — это верно. Вот только настрой солдат стал совсем иной.

   — Причина этого настроя?

   — Люди устали от войны. Из деревень и особенно из промышленных городов в армию приходят нерадостные письма. В них рассказы то о неурожае, то о беспорядках, то о голодании семей, то о гибели родных и близких.

   — По данным командира Отдельного жандармского эскадрона армии шатания на фронте пока нет.

   — Да, это так. Надеюсь, что ситуация не изменится к худшему.

   — Николай Николаевич, что мы будем делать, если политические беспорядки перекинуться на Кавказский край?

   — В отличие от Петрограда и генерала Хабалова у нас достаточно надёжных воинских частей, верных долгу.

   — Но сейчас трудно положиться даже на кавказское казачество. Не так ли?

   — Так. Казаки тоже люди, и они тоже устали от войны. Но есть и другие верные присяге войска, кроме батальонов пластунов, казачьих полков и батарей.

   — О ком вы говорите?

   — Об армейских школах прапорщиков — Тифлисской, Горийской и прочих, о военном училище. Найдутся, кроме казаков, и верные стрелковые полки. Драгуны наконец.

   — Но будут ли они стрелять в бунтовщиков на нефтепромыслах Баку или на железной дороге?

   — Трудно сказать. Всё зависит от ситуации и твёрдости Офицеров. С последними тоже не всё в порядке, как вы хорошо знаете.

   — Знаю. В полках всё меньше становится кадровых офицеров-дворян. Офицеры из запаса и после краткосрочных курсов — совсем не то, что нужно армии. В этом беда.

   — Ваше сиятельство, в телеграмме начальник штаба Ставки обязывает нас позаботиться о железных дорогах.

   — Да, это его настоятельная просьба.

   — Тогда я дам указание начальнику штаба армии и тифлисскому коменданту в случае беспорядков на станциях и остановки движения использовать армейские железнодорожные эксплуатационные батальоны.

   — А смогут ли они поддержать нормальный ритм движения поездов?

   — Думаю, что смогут. Но придётся выделить для обеспечения безопасности их работы охрану.

   — Из кого?

   — Из отдельных казачьих сотен, пограничной стражи, тыловых пехотных батальонов, если нет признаков, что они распропагандированы комитетчиками.

   — Хорошо. Я одобряю ваши предложения и даю согласие на использование таких мер, но только прошу об одном, Николай Николаевич.

   — О чём?

   — Если возникнут беспорядки и вам придётся использовать военную силу, то обходитесь, ради Бога, без пальбы по людям. Не надо крови.

   — Я тоже против крови. Но если бы обстоятельства зависели только от нас с вами.

   — Вы думаете, что мятежники не остановятся ни перед чем?

   — Думаю, да. Помните гурийские красные сотни? А революционеров-бомбомётчиков в Грузии с их Камо? Не войска в них стреляли, а наоборот.

   — Да, было много чего в наместничество Воронцова-Дашкова. Но тогда держава устояла и поднялась.

   — То-то, что устояла. А сегодня в столице в драгунских солдат стреляют из толпы, не с баррикад…

   — Ладно, будем стараться держать порядок в Кавказском крае, насколько это будет возможно...

Из дворца наместника Юденич возвращался в глубокой задумчивости. Он ехал по тифлисским мостовым верхом в сопровождении адъютанта и десятка казаков-кубанцев из конвойной полусотни штаба командующего. На улицах было многолюдно, работали магазины и трактиры. Поражало обилие извозчиков, уличных торговцев и людей в военной форме.

Юденич, проезжая мимо, приглядывался прежде всего к военным. Офицеры и нижние чины привычно отдавали честь генералу, а тот ловил себя на том, что делается это как- то не молодцевато, принуждённо. И тревожило то, что многие встреченные им на тифлисских улицах солдаты имели неряшливый вид...

Прибыв в штаб армии, командующий приказал усилить охрану вокзалов и железнодорожных мостов, складов с провиантом. Впервые в гарнизонах вводились офицерские патрули. Было приказано не допускать в казармы гражданских лиц, которые назывались представителями различных комитетов и партий.

Секретной депешей командирам тыловых частей и начальникам гарнизонов Юденичем приказывалось принять все меры для недопущения участия военнослужащих в любых митингах и политических собраниях. Подобные приказы отдавались главнокомандующими всех фронтов. Но в последних числах марта 1917 года они выполнялись не везде и не всегда.

В10 часов 15 минут утра на стол кавказского наместника легла очередная телеграмма из штаба Ставки. Её содержание поразило великого князя — император Николай II терял власть на глазах:

«Его величество находится во Пскове, где изъявил согласие объявить манифест идти навстречу народному желанию учредить ответственное перед палатами министерство, поручив председателю Государственной Думы образовать кабинет.

По сообщению этого решения главнокомандующим Северного фронта (генерал от инфантерии Н. В. Рузский. — А.Ш.) председателю Гос. Думы, последний, в разговоре по аппарату, в три с половиной часа второго сего марта, ответил, что появление манифеста было бы своевременно 27 февраля в настоящее же время этот факт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций; сдерживать народные страсти трудно; войска деморализованы. Председателю Гос. Думы хотя и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет невозможно.

„ Что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находится фактически в руках петроградского временного правительства.

Необходимо спасти действующую армию от развала; продолжать до конца борьбу с внешним врагом; спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценой дорогих уступок. Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно свою верноподданнейшую просьбу его величеству через сверху.

2 марта 1917 г., 10 ч. 15 м.

№ 1872.

Алексеев».

Великий князь, срочно вызвавший к себе во дворец Юденича, ещё не успел вчитаться в содержание первой телеграммы, как с телеграфного аппарата сползла новая лента, продолжающая первую:

«Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальниками действующей армии нужно установить единство мысли и целей и спасти армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом, и решение относительно внутренних дел должно избавить её от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху.