Неподалеку от берега, ощетинившись крупнокалиберными пулеметами, курсировали бронекатера, отряд прикрытия.

Некрасов стоял перед коротеньким строем минроты, оглядывая бойцов, оружие, снаряжение. Как и у всех десантников, у него за спиной был набитый патронами вещмешок и автомат, на плечах — видавший виды ватник, на голове — пилотка. Многие офицеры батальона надели гидрокостюмы. Но Леопольд отказался:

— Не сахарный, не растаю, — может, при этом он вспомнил Москву-реку и свою Стрелку.

— В моем батальоне, — рассказывает Конов, — насчитывалось около 200 человек. Вооружены мы были автоматами, ручными и станковыми пулеметами. Взяли самое необходимое: сухой паек на двое суток, патронов, ручных гранат — как говорится, по силе возможности, мин — два комплекта. У минометчиков груз оказался самым тяжелым.

Моряки-катерники приглянулись пехотинцам — спокойные, ловкие, шутливые, будто каждый день десанты доставляли: «Довезем — не растрясем».

Пожалуй, тогда не все десантники знали, что среди морских офицеров, обеспечивающих этот поход, было три Героя Советского Союза: командир дивизиона торпедных катеров С. А. Осипов, капитан третьего ранга В. М. Старостин и капитан-лейтенант Свердлов, а командовал ими мастер торпедных ударов капитан первого ранга Кузьмин. Ему и поручено было доставить на косу Фрише-Нерунг Западный отряд пехотинцев, который возглавлял гвардии полковник Белый.

— Спокойно, — приговаривали моряки. — Тихо. Слушаться команд. Не курить.

Началась посадка. Комбат Конов оказался на торпедном катере, в рубке, рядом с флотским лейтенантом. Роты разместились по суденышкам, и в полутьме гвардии майор их едва различал. Минометчики со своими «самоварами», ящиками боеприпасов находились на трех катерах-тральщиках КТ. Вместе с Некрасовым были Воронков, Шабанов, Ковалев, Гусев, еще несколько номеров и пехотинцы.

За низким, присадистым бортом колыхалась тяжелая вода почти так же близко, как на знакомой для Леопольда восьмерке, спортивной лодке. Но та вода была своя, москворецкая, в знакомых гранитных берегах. А эта — чужая, неизвестная, уходящая к невидимому темному горизонту.

Урча моторами, катера один за другим отвалили от причалов, забрали мористее и вытянулись в кильватерную колонну. Как свидетельствует запись в истории 83-й гвардейской Городокской дивизии, Западный отряд отошел от Пальмикена в 23 часа 15 минут.

Море было тихое, едва зыбило. Ничто не напоминало пехотных боев с грохотом, свистом пуль, облаками дыма. Прохладный, влажный ветер обвевал лица и был приятен. Но щемящая тревога не покидала пехотинцев и минометчиков. Тишина, бескрайнее море сулили всякие пугающие неожиданности. Полная луна освещала морскую гладь холодным и предательским светом.

Исчез, будто потонул, берег. Бойцы притихли. Даже быстрый на язык Воронков помалкивал. Его чубчик уныло упал на лоб. На земле-матушке каждый кустик примет, бугорок укроет, ямка-воронка спасет. Там можно и побороться за свою судьбу, бешено работая лопатой, отрыть окоп, а тут что поделаешь? Ну как завяжется морской бой, а эта деревянная скорлупка перекинется от первого разрыва, а ты окажешься в посеребренных луной темных водах? Окунешься — и поминай как звали. Пучина. Где он, берег-то?

«Сухопутные солдаты, провоевавшие не один год, — понимал Некрасов, — робеют в этой таинственной морской стихии». И как частенько бывало на привалах, в перерывах меж боями, принялся тихонько наговаривать им свое любимое — про дом, про Москву, смешное из юности. Как однажды поплыл по Москве-реке на спортивной лодке-одиночке и перевернулся у самого Крымского моста. Едва выплыл на поверхность, как налетел осводовский катер и с него швырнули спасательный круг. Да так его этим кругом долбануло по голове — чуть ко дну не пошел…

Ребята заулыбались.

Из рубки высунулся катерник:

— Пехота, держись бодрее. Глядите — при высадке не задерживаться, а не то, — пригрозил, — сбросим!

— Зачем так говоришь, обижаешь, — отозвался Шабанов. — Нехорошо. Мы — гвардейцы.

— Ладно, поглядим.

Как-то враз моряки засуетились. Послышались короткие команды. Пехотинцы, напряженно вглядываясь, заметили впереди и справа черные силуэты судов. Немцы! Какие корабли, сколько их? Угнетала беспомощность. Боя не миновать, а что они могут сделать, жалкие «пассажиры»?

— Помню, — рассказывает Конов, — как командир катера, лейтенант, сказал мне вежливо: «Товарищ гвардии майор, освободите, пожалуйста, рубку. Драться будем», — и стал к пулемету. Я — что я тут мог? — вышел и присел к бойцам в желоб, в который кладут торпеду… Да, мы не прошли незамеченными, фашисты преградили нам путь.

В истории дивизии этот эпизод выглядит так:

Померк блеск луны. Море и небо осветили острые, яркие вспышки, исхлестали трассы пуль. Все билось, грохотало. На глазах у Некрасова и всех прижавшихся к бортам пехотинцев близко, совсем близко вспыхнул факелом катер, где находились товарищи из их батальона, с которыми Леопольд служил еще с городокских боев. Минута-другая, и факел погас, поглощенный морем. И броситься на помощь, спасти, как это не раз делал капитан на сухопутье, было нельзя. Поздно.

Трудно сказать, сколько длился этот морской бой. Вероятно, считанные минуты. Бронекатера атаковали противника, сбили его с курса, зажгли и уничтожили одну из десантных барж, остальные отогнали куда-то южнее. Они расчистили дорогу катерному отряду.

И опять блеск луны, приглушенный рокот моторов и огромное чужое море. Вскоре оно осветилось высоким, развороченным костром, бросающим в небо искры. Слева на траверзе выплыл Пиллау, город и порт, который, гвардии капитан знал, штурмовали соединения и части 11-й гвардейской армии.

Пиллау — это крепкие приморские здания, старая крепость с валами, башнями, равелинами, десятки укреплений. В городе и на всем Пиллауском полуострове сил у немцев было много. Там скопились десятки тысяч солдат и офицеров. Конечно, дивизии фашистов были основательно потрепаны, но их двадцать четыре пехотных и две танковых! Девятнадцать дивизионов и сорок пять зенитных батарей обороняли Пиллау.

Как и все десантники, Некрасов не мог не подумать о том, что с этими страшными силами, так или иначе, придется встретиться и ему. Немцев не сегодня, так завтра выбьют из города и порта. Но куда устремится эта масса фашистских войск? Дорога у нее одна — через узкий пролив, точнее, устье канала — Зеетиф, на косу Фрише-Нерунг, тонким клином уходящую на юго-запад. Там их спасение и возможность возвращения в свой «фатерланд». Тысячи и тысячи остервенелых фрицев кинутся на косу, и путь им должен преградить десант.

Эта мысль пришла в голову каждому офицеру и бойцу отряда, но ее перебила другая: как-то еще совершится высадка, удастся ли занять плацдарм на темном, молчаливом берегу?

Пал туман. Засочился дождь. Берег приближался. Катера по команде «Все вдруг!» резко изменили курс и стрел. Из кильватерной колонны круто повернули влево и устремились к побережью — в район приморского поселка Вальдхалле. И тут снова загремели выстрелы. Немцы били с притаившихся барж и из береговых зенитных орудий. Запылал еще один КТ. Объятый пламенем катер не отставал от других, рвался к месту высадки. Но не дошел. Десантники погибли в огне и волнах, и только двое или трое из команды добрались до цели. Они присоединились к пехотинцам.

Морякам не пришлось никого выбрасывать или подталкивать. Когда катер с минометчиками сбавил ход, бойцы, разобрав оружие, прихватив мины, уже стояли готовые к прыжку. Они смотрели на узкую полоску песка и высокие увалы, закрывавшие для них горизонт.

КТ закачался на прибрежной волне.

— Пошли! — крикнул старшина-катерник.

Как свидетельствуют ветераны, гвардии капитан Некрасов первым прыгнул с борта в холодную воду. Он не спешил. Задержался и, поднимая над головой автомат, ждал, когда покинут борт все минометчики.