- Господин, я бежал из России, прошу дать мне убежище, - начал он, называя страну, включающую в свой состав Центральную Азию, "Россией". И вправду, ведь не из суверенного Узбекистана он бежал, а из Империи. Но такое именование сопредельной державы – «руси» - было принято и в Иране, так что Исмат подсознательно угадал верную геополитическую терминологию.
- Многие хотели бы жить в моей стране, - высокомерно произнес чиновник. - Нам не нужны всякие бездельники, - продолжил он, оглядывая посетителя.
Его помощник, который стоял у двери, охраняя, наверное, путь к бегству посетителя, произнес фразу на персидском, из которой Исмат, немного знающий этот язык, понял, что тот напоминает своему начальнику о директиве направлять всех пойманных нарушителей границы на строительные работы в центральные области страны. Исмат подумал, усмехнувшись, что и здесь есть аналог Фархад-строя, великой стройки коммунизма. Его усмешка не осталась незамеченной местным пинкертоном, который резко обернулся:
- Ту ба форсий балад хасти? (Ты знаешь персидский язык?)
- Ха, медонам, - произнес смиренно Исмат, что означало "Да, знаю". Потом добавил не без умысла: - И русский язык хорошо знаю.
- Ты, что, образованный? - спросил полицейский.
- Да, я окончил школу и после этого учился еще, - отвечал Исмат, не вдаваясь в подробности.
Полицейский задумчиво поглядел на пробравшегося из соседней страны человека. Затем потянулся к телефонному аппарату, стоящему на соседнем столике, и начал вращать его ручку, не отводя отрешенного взгляда от Исмата. Пока шло соединение с вызываемым абонентом, полицейский продумал свою мысль.
- Уважаемый господин Реза, - проговорил он в телефонную трубку. - Я здесь обнаружил для вас подходящего человека. Да, я всегда внимательно отношусь к вашим заданиям. Да, успех венчает труд. Конечно, вы сами еще должны с ним встретиться. Я все понял, спасибо за доверие. Благословение Аллаха да пребудет с вами!
Опустив трубку на рычажки, полицейский обратился уже с другим тоном к Исмату:
- Кушать хочешь?
- Да, добрый господин. Я очень голоден, - отвечал Исмат, который все понял из происшедшего разговора, и который именно на такую реакцию иранских чиновников рассчитывал - образованного человека, хорошо знающего язык коварной соседней державы, в тюрьму отправлять не разумно.
- Хасан, принеси этому человеку чего-нибудь поесть. Нет, погоди. Сходи в ашхану, вели принести хорошей еды на двоих. Скажи, я велел.
Полицейский начальник оторвал, наконец, свой зад от сидения, встал и обошел стол. Поднялся и Исмат, обернувшись к подошедшему нему полицейскому. Тот, и впрямь, оказался гигантом. Исмат, сам не малого роста, приходился ему по подбородок, к тому же этот иранец был в два раза шире его в плечах. Довольный произведенным впечатлением полицейский потрепал своего пленника по плечу:
- Во дворе чашма. Иди умойся, сейчас перекусим. Как твое имя?
- Меня зовут Исмат. Исмат Исматулло я.
- Хорошо, Исматулло. Иди, приведи себя в порядок. Нет, вот в эту дверь.
Исмат оказался в небольшом дворике при полицейском участке, где вдоль стены росли пыльные кусты мелких роз, за которыми стояла будочка для отправления нужды, а в одном из углов в керамическом обрамлении был установлен медный кран.
Пока Исмат приводил себя в порядок полицейский стоял подбоченясь на крыльце.
- Воды у нас много, - с гордостью произнес он, когда Исмат открыл кран, и из него щедро полилась вода. - У нас тут своя артезианская скважина.
Исмат помылся по пояс, вытерся принесенным вернувшимся к тому времени младшим полицейским полотенцем и, натянув вновь рубаху, поднялся в комнату.
- Давай поедим, - большой полицейский указал рукой на установленные на покрытом скатеркой углу стола касы с тыквенным супом и с шавля - мясной рисовой кашей.
Произнеся обязательное "бисмилля", пленник и полицейский принялись за еду.
- Меня зовут господин Нияз. - представился полицейский. - Расскажи, почему ты убежал из своего Бейнелмилела?
- Этот Бейнелмилел (интернационал) - государство, где плохо всем, но особенно плохо нам, мусульманам, - отвечал Исмат. Он многое мог бы поведать об этом, как человек, прошедший войну, трудармию, знавший о судьбе крымских татар. Но не место, да и нецелесообразно.
- Ты о себе расскажи, - прервал его полицейский.
Исмат уже раньше решил, что расскажет все, оставив вне своего повествования убийство им охранника лагеря и то, что касается Айше.
- Я бежал с Фархад-строя, - начал Исмат, но господин Нияз перебил его:
- Неужели из коммунистической тюрьмы так легко убежать? Из нашей не убежишь! - и полицейский плотоядно засмеялся, потом спросил: - А за что тебя посадили в тюрьму?
- Почему в тюрьму? - удивился, было, Исмат, потом, сообразив, ответил: - Да, на стройке был участок, где работали заключенные, им было еще хуже. Но Фархад-строй назывался народной стройкой, туда насильно привозили людей из всего Узбекистана. И меня однажды ночью записали "добровольцем" на стройку. Наша жизнь там мало отличалась от каторги, но у нас было право раз в год выходить с территории стройки на один день. Я воспользовался этим - и вот, убежал. Но оставаться в Советах я не мог, на меня был объявлен розыск по всей стране. И если Иран меня не примет…
Рассказ показался господину Ниязу убедительным. Однако окончательно вопрос о дальнейшей судьбе перебежчика будет решать чиновник из жандармерии, который прибудет завтра.
- На той стороне тоже было землетрясение? - спросил после небольшой паузы полицейский. - Здесь у некоторых домов обрушились стены.
- О-о! - воскликнул Исмат, и рассказал о полностью разрушенной окраине города Ашхабад, о ребенке, с трудом извлеченном из-под руин.
- Да хранит нас Аллах! - воскликнул господин Нияз, услышав ужасное повествование гостя.
Приближался вечер. Помощник убрал со стола и, попросив у начальника разрешения удалиться, ушел.
- Ты, Исматулло, не обижайся. Я тебе поверил, но выпустить тебя я сейчас не могу. Переночуешь в арестантской комнате, а завтра должен приехать важный чиновник, он решит, что с тобой делать. Я, ты же понимаешь, только здесь, в приграничном селе, большой начальник.
- Вы, господин, везде будете большим, - улыбнулся Исмат, и оба мужика, примерно одного возраста, рассмеялись.
Полицейский открыл находящимся на его поясе ключом маленькую дверь в сенях, за нею оказалась комната с забранной толстой решеткой окном, в которой лежала на полу только камышовая циновка. Полицейский выразительно посмотрел на Исмата, потом вынес из другой комнаты стеганный ватный халат и вручил его своему пленнику:
- Ничего, переночуешь, - проговорил он строго.
- Ничего страшного, переночую, - ответил Исмат, и мужчины расстались, пожелав друг другу доброй ночи.
Полицейский Нияз полночи не спал, обдумывая ситуацию. Не имея претензий к судьбе в отношении своих не облагаемых налогами доходов, складывающихся из поступлений от торговцев, снабжающих приходящих из Туркмении контрабандистов товарами, он испытывал душевные муки по причине своего невысокого полицейского чина. Начальство в ответ на его покорнейшие обращения по этому поводу заявляло, неофициально, конечно, - а за что, мол, тебе повышать звание?
- Контрабандистов ты не ловишь…
- Нет их на моем участке! Хорошо поставлена профилактика преступлений!
- Ага… Так… Доходов в казну от твоей службы никаких.
- Какие доходы могут быть в наших маленьких бедных кишлаках! - означенный полицейский участок контролировал несколько приграничных селений.
- Ну да, конечно! Ну, так чего же ты хочешь?
Разумеется, те, кто платили начальнику полицейского участка, платили тем, кто сидел ступенькой выше, более крупные суммы. Ясно, что не проявляющий рьяности господин Нияз сидящих выше вполне устраивал, но поощрять его не было нужды. Мало ли что может случиться, а потом еще обвинят в поддержке нечестного чиновника. Пусть чувствует свою зависимость от вышестоящего начальника.
