Камилл пробыл в совхозе всего неделю, потом вернулся в город дожидаться окончания хлопковой компании. Только к осенним праздникам, а именно – 5 ноября, ташкентских студентов отпустили по домам. Сразу после праздников началась напряженная учебная страда – надо было наверстывать потерянные полтора месяца. Камилл посещал, как обычно, лекции и семинары, получил и стипендию за два хлопковых месяцев. И настал день, когда его пригласили в ректорат.

- Вот приказ о вашем восстановлении, - секретарша ректора протянула ему отпечатанный на машинке листок. – Нет, к Ташмухаммеду Алиевичу вам заходить не надо. Конечно, вашу благодарность я ему передам.

Сразу же Камилл пошел в деканат к Араму.

- Ну вот, все хорошо! – и Арам Дмитриевич потрепал студента по плечу.

Когда Камилл выходил из кабинета замдекана окликнул его:

- Камилл, вы будьте поосторожней. Понимаете?

Камилл, глядя в глаза замдекана, молча кивнул головой. В общем, они друг друга поняли.

Органы были недовольны восстановлением этого Афуз-заде в правах студента, но ничего поделать не могли. К ним уже поступили новые материалы на этого потомственного антисоветчика: о его вредных разговорах докладывал Савва, информация поступала и от других источников. Они еще предпримут соответствующие меры, в том числе и попытку провести спецоперацию, но у Всевышнего были, по-видимому, другие планы в отношении Камилла, который с Его помощью удачно избежал всех приготовленных ему ловушек.

Будучи уже в статусе стажера научно-исследовательского сектора Государственного Эрмитажа, Февзи закончил работу над дипломом. Защита прошла великолепно, и у молодого человека были все шансы оказаться штатным работником одной из археологических экспедиций. Через несколько дней отдел кадров затребовал у него соответствующие документы, после чего он был уведомлен, что вопрос о его трудоустройстве решен положительно. Оставалось определить, в каком подразделении работать молодому специалисту, вышедшему из рабочей молодежи.

В понедельник Февзи явился, как было предписано, в Управление экспедиций и не мог нарадоваться выпавшей удаче: его зачислили лаборантом в отряд, работающий ныне на раскопках мечети хана Узбека в Старом Крыму!

Февзи до того так ни разу и не был в Крыму. Причиной тому было не столько отсутствие необходимых средств - эту трудность он мог преодолеть, - сколько страх перед могущими возникнуть при посещении поруганной Родины эмоциями. Он понимал, что в такую поездку надо бы отправляться не одному, а с кем-то из своих земляков. Даже друга своего Олега он не мыслил в качестве подходящего для такой поездки товарища. Он очень хотел бы до поездки в Крым побывать в Узбекистане, среди татар, которых он так внезапно покинул - тому уже десять с лишним лет. Года три назад он написал письмо Мафузе-абла и получил от нее ответ на ломанном русском языке, но не настолько плохом, чтобы нельзя было понять какую радость испытала бедная женщина, узнав, что ее названный племянник жив-здоров и на воле! Потом, вскоре, когда режим спецпоселения был отменен и опасность для Февзи, как преступившего этот режим, миновала, ему написали и другие знакомые по Чирчику, так что связь со своими он поддерживал.

Теперь ему выпала удача работать до осени на Родине! Февзи в середине мая покинул Ленинград, уверенный, что к началу ноября вернется как раз к свадьбе друга, тогда уж найдет себе какое-нибудь жилье и будет ждать очередного летнего сезона.

Поезд домчал его за полторы суток до Феодосии. Там его и привезенные им посылки для экспедиционных работников ждал старомодный носатый автобус. Но Февзи, впервые за четверть века увидевший свое родное море, попросил приехавшего встречать его сотрудника повременить с отъездом.

- Я хочу побродить по берегу, - попросту сказал Февзи.

Сотрудник был рад:

- А я пойду в музей Айвазовского, давно собирался! – воскликнул он.

Только шофер автобуса был недоволен, но и он нехотя потащился в галерею знаменитого мариниста.

Железнодорожный вокзал в Феодосии располагался прямо перед пляжем, который в это время года еще пустовал. Спустившись вниз, Февзи шел по самой кромке берега, порой отбегая от накатывающей на берег волны. На молу загорали местные пацаны, которые только и осмеливались, привычные, окунаться в холодные еще воды. А на пляжной гальке можно было увидеть еще двух мужчин, которые время от времени входили в море, мощными рывками мускулистых рук рассекая волны, громко фыркая при этом. Февзи почему-то решил, что это моряки из Мурманска, для которых даже нынешнее пятнадцатиградусное Черное море кажется вполне теплым. Сам Февзи, ставший жителем берегов Балтики, не осмелился бы окунуться в эти привлекающие взгляд прозрачной синевой волны, хотя тоже не был избалован холодными водами Финского залива.

Он поднялся на набережную, отделенную от пляжа старыми, осыпающимися бетонными плитами, прошел до густолистой акации и уселся в ее тени на камень, спустив ноги вниз. От моря незнакомо пахло – то был запах черноморских водорослей, смешанный с солеными испарениями самой воды. Рядом пропылил грузовичок, обдав духом бензина, вслед за ним протарахтел горбатый «москвич», подняв тучу пыли. Февзи чертыхнулся и решил, что знакомство с морским простором надо отложить до других времен и на другом берегу. Он подошел к воде, подставил руки под набегающую пену прибоя и, не сумев уберечься от замочившей обувь волны, засмеялся и тоже отправился в музей Айвазовского.

Потом служебный автобус доставил его прямиком в древнюю столицу ханов Солхат, именуемый ныне Старым Крымом.

Надо признать, что Февзи выехал из Ленинграда на место работы в старокрымскую экспедицию совершенно не подготовленный - не оставалось времени. Вообще-то статус лаборанта, который был предоставлен ему, не предполагал в обязательном порядке знания исторических характеристик места проведения раскопок. Но, конечно, молодой специалист с университетским образованием не мог долго удовольствоваться уровнем компетентности лаборанта. В багаже экспедиции были некоторые материалы по древнему Солхату, но было их очень немного.

Все работники экспедиции занимались в той или иной мере "черной" работой, состоящей в рытье шурфов, в расчистке участков от бытового мусора недавних лет, однако в большей степени этой неинтересной, но необходимой работой были заняты наряду с рабочими, нанимаемыми из местных жителей, лаборанты. В то лето в Крым пришла ужасная жара. В непосредственной близости от городка водоемов для купания не было, поэтому под вечер работники экспедиции удовольствовались только обливанием друг друга водой из артезианской скважины.

Проживали члены экспедиции в двух больших палатках, хотя несколько человек, уже не впервые приезжающие в Старый Крым, предпочли устроиться в домах местных жителей, с которыми успели познакомиться в прежние годы.

После ужина Февзи доставал из ящика в углу палатки копии отчетов о проделанных ранее скудных исследованиях, старался понять из тех немногих брошюр, которые тут были, прошлое этого захолустного даже по масштабам Полуострова городка. Он сожалел, что не получив заранее уведомления о том, куда он будет направлен работать, не успел хоть что-то почитать о Старом Крыме, хотя бы поверхностно ознакомиться с историей мечети хана Узбека, на руинах которых проводилась работа их экспедиции.

- Что интересного можно обнаружить в этом историческом захолустье! - воскликнул он однажды в присутствии молодого, но уже обладающего опытом полевых работ, научного сотрудника Володи. - Я понимаю, если бы мы проводили бы раскопки в Бахчисарае!

Володя посмотрел на Февзи сверху вниз, потому что был на полголовы выше своего собеседника, который тоже не страдал от малого роста, затем, осознав, что новичок командирован под его руководство совсем недавно и, пожалуй, не успел ничего узнать об объекте работы, спокойно возразил:

- Бахчисарай по сравнению со Старым Крымом как Петербург в сравнении с Москвой. Как ты думаешь, где для археологов интересней работать, на островах невской дельты, или в Китай-городе в Москве?