- По вопросу дискриминации по национальному признаку, - с вызовом произнес Камилл, невольно своей интонацией подчеркнув свою непоколебимую решимость преодолеть названную дискриминацию.

Выразительная интонация и пламень в очах юного посетителя никак не воздействовала на индифферентного чиновника. Он снял трубку телефона и произнес не очень внятно несколько слов по-узбекски, из которых Камилл понял, что говорит он с каким-то сотрудником более высокого ранга, от которого зависит, будет ли проситель принят или нет.

Вскоре из одного из коридоров вышел в фойе чернявый молодой человек и подошел к Камиллу:

- Слушаю вас.

Камилл очень кратко сказал, что он по национальности крымский татарин, что поэтому он по существующему положению не имеет права без разрешения органов госбезопасности поступать в вуз, и что ему не дают такого разрешения, а это антиконституционно.

Разговор шел стоя и на русском языке. Молодой человек молча, ничем не выдав своих эмоций, выслушал посетителя, кивнул головой и предложил сесть и подождать, с тем и скрылся. Камилл сел в одно из жестких кресел, предназначенных для тех, кому в приеме не отказано уже на первой ступени, и настроился терпеливо ждать. Однако прошло не более пяти минут, как молодой чиновник вернулся и велел следовать за ним. Он прошел с посетителем в большую, но легко открывшуюся дверь, за которой в просторном кабинете стоял у стола пожилой полный мужчина в прекрасно сшитом – на улицах такого не увидишь! – костюме. Мужчина улыбнулся и пригласил Камилла сесть, сам же расположился во главе стола под портретом Ленина.

- Слушаю вас, рассказывайте, - произнес мужчина с доброй интонацией.

Напряжение, сковывавшее Камилла, спало, и он спокойно, как будто другу своего отца, рассказал о постигших его трудностях. Рассказывая о том, что отец его профессор Афуз-заде отбывает двадцатипятилетний срок заключения, он с чувством воскликнул:

- Отец ни в чем не виновен! Представьте себе, какое преступление, наказуемое таким сроком, мог совершить человек, проживающий в далекой сельской местности на расстоянии двадцати километров от ближайшей железнодорожной станции!

Молча слушающий юношу пожилой узбек после этих слов встрепенулся, - у нас невиновных не арестовывают! – но вспомнил, наверное, что Сталин помер, а Берия арестован, и только понимающе покачал головой.

Как бы не был Камилл успокоен добрым к себе вниманием, под конец рассказа он взволновался:

- Я требую встречи с товарищем Османом Юсуповым. И если он не сможет мне помочь, то …

Он не досказал, что тогда будет, ибо и сам еще того не знал.

Мужчина подошел к Камиллу и положил ему руку на плечо.

- Товарищ Осман Юсупов сейчас очень занят. Но ты, огълум, сейчас иди и изложи на бумаге все то, что ты мне сказал. Я его помощник и я обещаю, что сделаю все, что в моих силах. Напиши не больше двух страниц и сразу принеси мне сюда.

Говорил он по-русски и только одно слово «огълум», то есть «сынок», было сказано на узбекском языке.

Камиллу хотелось по-ребячьи спросить, а точно ли, мол, вопрос будет решен положительно, но он сдержался и, обещав очень скоро вернуться, вышел. Ему бы попросить бумагу и ручку (которыми он, неопытный, не запасся) у этого доброго человека или хотя бы у чиновника ниже рангом, но он вышел из правительственного здания и поспешил на городской почтамт. Там он купил листы почтовой бумаги и, торопливо макая перо в чернильницу, изложил свое обращение на двух страницах, как и обещал. Затем чуть ли не бегом вернулся в приемную высокого учреждения, где чиновник у дверей велел оставить написанное ему. Однако Камилл резко возразил, что велено вручить послание лично в руки, и тогда чиновник вызвал по телефону молодого секретаря высокопоставленного вельможи, который так же молчаливо и вежливо препроводил юношу к помощнику Османа Юсупова.

- Хорошо. Теперь ты возвращайся к себе домой и жди, - сказал тот, пробежав глазами исписанные листы.

- До первого экзамена осталось пять дней, - взволнованно напомнил Камилл.

- Да, я знаю, - улыбнулся мужчина. – Иди, я надеюсь, что все будет хорошо.

Он подошел к Камиллу и пожал ему руку.

Камилл возвращался домой с вновь появившейся надеждой, но и для сомнений были большие основания. Как может за пять дней положительно решиться вопрос, на который полгода он получал отрицательный ответ?

Вопрос был решен положительно за два дня. В первой половине третьего дня прибежала, запыхавшись, ушедшая утром на работу мама:

- Камилл, сынок, комендант Иванов позвонил мне на работу и велел тебе срочно зайти к нему. Вай, огълум, гальба сагъа рухъсет кельген! (Кажется тебе пришло разрешение!).

Старлей Иванов радостно улыбался, будто это ему, наконец, разрешили сдавать экзамены в Университет:

- Ну, Камилл, поздравляю! Вот тебе разрешение за той же подписью, которая тебе несколько раз отказывала! Как ты этого добился? На приеме у Османа Юсупова был? Молодец!

- Это вам спасибо, за то, что разрешали мне ездить в Ташкент! - искренне благодарил Камилл коменданта.

На следующее утро Камилл был уже в Университете, где получил экзаменационный лист и место в общежитии на время вступительных экзаменов.

Экзамены он все сдал на отлично – тридцать пять баллов из тридцати пяти числились в его активе. Так он стал студентом физико-математического факультета Средне-Азиатского Государственного Университета.

Сам ли помощник решил его вопрос, говорил ли о нем с Османом Юсуповым – это осталось неизвестным. Впоследствии Камилл пытался каким-либо образом узнать имя этого пожилого узбека, определившего его дальнейшую судьбу, но так и не сумел этого сделать. Но Аллаху ведомо имя этого человека, и пусть будут благословенны его потомки во все времена!

Что же это такое, дамы и господа, что же это такое? И младший офицер-чекист сочувствует спецпереселенцу, и высший руководитель советской республики помогает крымскому татарину, но зло творится, оскорбляющее, подавляющее человека зло. Кто его творит, кому оно нужно, это ненужное зло?

Готовых на зло из корысти, ради практической выгоды – полным-полно. А вот приверженцев чистого зла не так много, как может показаться. Есть место в Преисподней - Злые Щели. Бесовское место, как известно. Бесы разных чинов выполняют нелегкое задание тайных сил, находящихся выше Сатаны, но ниже Бога, – искать и находить тех людей и те корпорации, которые жаждут творить зло ради зла. И находят ведь! Есть, например, мнение, что Советская Россия выселяла народы из желания сотворить как можно больше зла, а не из стремления присвоить территории - ведь они и так уж ей принадлежали.

Какая корысть была у Державы выселять аборигенов Крыма? Каких выгод для себя добилась Россия, изгоняя народ, захватывая его землю, его имущество? Ну, где оно, награбленное у татар? Улучшила ли Россия этим злодейством жизнь русских людей? Отнюдь! Не зря удивляются историки – что же за Империя такая, эта Россия? Ведь Империи грабят колонии, чтобы свой народ в метрополии облагодетельствовать. А в России свой русский народ выживал едва-едва, как и народы Туркестана, как и народы Кавказа, как и все другие порабощенные Державой племена. Так во имя чего истребляли, грабили и унижали инородцев в России, если русский крестьянин и русский интеллигент жили так же тяжко, как и все? Неужто и в самом деле Российская Держава творила зло во имя зла?

Уничтожая крымских татар и другие народы, не приумножила Россия свою духовность, не окрепла морально, не прославилась добротою! Увы, она только усугубила свои державные грехи, только еще сильней искалечила душу своего народа, ибо сказано, что не может быть свободным народ, подавляющий другие народы!

И я вновь задаю вопрос: каких благ ты, Россия, достигла, взяв на себя столько грехов? Добилась осуществления своей давней мечты увидеть Крым без его коренного населения? Но вот мы уже в Крыму, и нас все больше, и мы уже не те, не доверчивые, мы закалились в борьбе с твоим беззаконием. Вот мы здесь, и мы множимся на радость всем крымчанам, ибо залог расцвета Полуострова в хозяйствовании на нем его аборигенов, которым все здесь дорого, которые все здесь знают, которым послушны тайные силы крымской земли. Не чудовищно ли, что сегодня под властью водворенных на эту землю жителей других краев, другого климата, других вод все обитатели Крыма бедствуют? Бедствуют на этой богатой и всегда прежде обильной земле!