Около хромого столика валяются четыре бутылки из-под пива.

А он, как всякий начинающий шофер, благоразумно пил только апельсиновую воду — Здесь за углом три автомата, может, хоть один работает, — говорит он.

Она идет звонить.

Он аккуратно запирает машину и направляется в продуктовый магазин напротив. Он расторопен, он умеет расположить к себе с первого взгляда.

Возвращается к машине раньше ее с зеленым пластиковым пакетом.

— Тете Вике я позвонить не могу, у нее нет телефона. Лучше уж прямо поеду к ней, боюсь, как бы… А домой звонила несколько раз, не знаю, почему Матей не подходит…

На него она не смотрит, а голос у нее все такой же хриплый.

— Брынза за двадцать один лей. — Белая жидкость сочится из пакета, и он долго ищет, куда бы пристроить его, чтобы не запятнать машину. — Брынза за двадцать один лей, — повторяет он, чувствуя, что молчание затянулось. Включает зажигание и нажимает на педаль; теперь она будет молча разглядывать город, застывший в слепяще-белом свете.

— Знаю, тебе сейчас не до брынзы. Но все равно, пригодится. Она редко бывает…

Романица сидит неподвижно, точно застыла. Ей непривычно ездить на машине. Да и не придется привыкать.

И она сидит, уронив руки на подол черного платья, к которому прилипли пушинки. А он все говорит и говорит:

— Значит, я тебя к тете Вике… О Матее ты не беспокойся, он, конечно, играет на улице.

По временам он заглядывает в зеркальце заднего вида, протягивает руку, чтобы протереть стекло от пыли, он так внимательно следит за движением, что слова падают с большими паузами.

— Конечно, Матей на улице… он всегда в это время… на улице… Он всегда играет на улице в это время… вот телефон и не отвечает… а ты… ты напрасно волнуешься.

Играть не с кем, жарко и пыльно. Пыль вокруг низкорослого дяденьки в майке, с остервенением выбивающего джутовую циновку.

— Марш отсюда, не видите, что ли, я ковер выбиваю? — кричит он ребятам.

С лесов недостроенного дома на углу тоже летят облачка пыли и строительный мусор. Пыль и мусор летят, будто после взрыва. На доске красными буквами выведен лозунг: «В НАШИХ СВЕРШЕНИЯХ — НАША СИЛА».

Пыль и от ребят из дома 15, они играют в мяч; там, среди ребят из дома 15, есть и большие, и Матея они к себе не принимают.

А друзья Матея, как назло, не вышли на улицу.

Матей забился в тенек у лестницы. Мама сказала, что придет поздно; пускай он посмотрит телевизор, только осторожно, чтобы ничего не случилось, пускай поест один, потому что она придет поздно. У нее дела. Так она сказала утром.

И отец только что ушел и не знает, когда вернется.

Солнце опустилось за телевизионную антенну подъезда Б; значит, полчетвертого, а кто же выходит гулять в полчетвертого?

Может, мама в больнице, тогда она вернется поздно, а может, у Тетивики — после маминого ухода телефон сто раз звонил. Алло, это ты, Матей? — спрашивала какая-то тетенька, они почти все его узнают, редко кто назовет его Романицей: это ты, Романица? Как? Ой-ё-ёй, до чего же у вас с мамой похожи голоса… А эта сегодня: скажи маме, чтобы пришла к мадам Делькэ — это Тетявика — так пусть мама или еще кто из родственников поскорее приходят… Но, видно, этой тетеньке не удалось найти ни дядю Андрея, ни тетю Нелли — никого, потому что она все ему названивала, миллион и еще тысячу раз звонила. Пока ему не надоело подходить к телефону и он не пошел гулять.

На улице жарко и пыльно, на лесах бухают молоты, над головой трещит сварочный аппарат. Искры белее солнца, наверху люди закрывают балконы.

— Ничего не поделаешь, им приходится закрывать, — сказала мама, — ничего не поделаешь. Это мы не закрываем, потому что все равно переедем…

— Ничего не поделаешь, вам придется переехать, — сказал он маме, — вам придется переехать, а я здесь останусь…

Он здесь останется. У него здесь друзья — Вали, Флорин, у него здесь Пес, а потом и бабушка вернется. Им-то придется переехать, а он здесь останется. Тетявика тоже бы пришла, если бы не была такая толстая.

— Очень уж ты толстая, — сказала ей мама вчера вечером, — очень уж толстая, из-за этого ты не можешь одна до нас дойти. Из-за этого ты вообще с трудом двигаешься… Зачем ты столько ешь, почему за собой не следишь? Если с тобой, не дай бог, что случится, кто будет за тобой ухаживать?

— Я в родню такая толстая, — сказала Тетявика. — В нашем роду все женщины такие толстые. Толстые и красивые, не то что теперь — худющие да плоские, как доска, мужчине не за что и подержаться. Видела бы ты свою прабабку, она вот такая была, бывало, ботинки на каблуках наденет, шею в мех закутает… Ты-то худая, потому что у тебя неприятности…

Женщины в их роду толстые, а Матей худенький и самый маленький во всем классе.

— Своди ребенка к врачу, — говорит дядя Андрей, — ты какая-то несознательная, почему не сводишь ребенка к врачу?

— Я запишу его на спорт, — говорит мама, — как только освобожусь, я сейчас совсем замороченная, но надо, обязательно надо выбрать время и записать его в спортивный клуб, буду провожать его и встречать, ничего не поделаешь, от нашего района все далеко…

Матей все это слушает и дуется: он не хочет ни к доктору, ни в спортклуб, он хочет играть здесь, со своими друзьями. У него ведь есть Вали и Флорин и есть Пес.

А вон какая-то собака. Да ведь это как раз его Пес и есть.

— Песь-песь-песь, песь-песь-песь, — ласково подзывает Матей.

Да-да, это Пес, он весело тявкает и чудными прыжками приближается к Матею.

Бедный Пес, у него нет хозяина, должно быть, он из снесенных домов, сказала бабушка. С этого все и началось. Бабушка стала давать Матею кости для Пса. Бабушка просто волшебница, всякую живность приваживает, это она научила Матея бросать крошки воробьям, вот когда придет зима, они с бабушкой снова будут бросать крошки на балкон, и прилетят воробьи, а он их пересчитает, однажды прилетело целых шестнадцать, он спрятался за елку, и воробьи налетели — звыррр! — целых шестнадцать штук, он сосчитал. Это был абсолютный рекорд прошлого года.

Посмотрим, что будет в этом году…

— Песь-песь, — кричит Матей, и Пес несется к нему чудными прыжками, ну и чудной же этот Пес! Подпрыгивает, кладет ему на плечи лапы и обнюхивает, потом несется назад. — Песь-песь, пойди сюда. — И Пес опять летит к нему, шерсть у Пса серая, а кажется, будто разноцветная, будто из кусочков.

До чего же Тетявика боится Пса! Убери его, он меня укусит, кричала она, когда еще приходила к ним. Слышишь, убери его к черту, он меня укусит… Это еще при бабушке было, ну и весело же было, они бросали на балкон крошки для воробьев… У Флорина в банке живут рыбки, у Вали есть кот, а у него — Пес. Он первый его приручил. Пес знает, кто приносит ему кости. Знает, кто его хозяин. И по утрам провожает его до школы, а днем лежит в тени, лежит и пыхтит — вот здесь, под лестницей, но стоит ему увидеть Матея, сразу тявкнет — понарошку — и несется к нему.

Знает своего хозяина.

Надо бы подняться, принести кость или кусок мяса. Хлеб Пес не слишком уважает, но, кажется, в холодильнике есть тефтели, правда, в точности он не знает, не поглядел, какая там еда. Лень было.

— Матей-воробей, — кричит с балкона эта дуреха Конопатая.

Ну, Конопатая, пусть только спустится вниз — он ей покажет! Он задаст ей, дурехе Конопатой. Они сговорились с Вали и с Флорином, пусть только спустится вниз — они ей покажут!

— Воро-бей! — кричит Конопатая и бросает в него кукурузные зерна, ему просто лень подниматься на второй этаж, а то подняться бы, позвонить в дверь — откроет, конечно, сама Конопатая, и тут он схватит ее за косу и так оттаскает — вот как! Схватит ее за косу и…

— Ма-а-те-ей, — кричит Конопатая.

— Пошла к черту! — кричит Матей. — Пошла к черту!..

Ноги у него вспотели и все в пыли.

— Песь-песь-песь, — зовет он ласково, и Пес потешно прыгает, Матей бросает камень, и Пес кидается, обнюхивает камень — думает, это кость. — Ха-ха-ха, — смеется Матей, на лесах скрипит ворот, «В НАШИХ СВЕРШЕНИЯХ — НАША СИЛА», собака сидит у ног Матея, оба смотрят на леса.