Человек с хлыстом расставил всех по местам. Потом из темной, сырой конюшни, как со дна реки, он вывел длинногривого жеребца.

Жеребец вбил в землю копыта и фыркнул. Человек с хлыстом ловко отпрыгнул и рассмеялся. Тучи, как льдинки, бились одна о другую. Конь покосился глазом. Рокотал гром.

Широкогрудый, костистый жеребец огляделся — забор был высокий и крепкий.

Взметая из-под копыт песок, жеребец пролетел двор. Стоявший в проломе парень не двинулся, а когда до сшибки оставалось мгновение, вскинул руки. Жеребец, не сбавив бега, метнулся вскачь к другому пролому, где тоже застыл человек.

Потом конь опять играл посреди двора, бил хвостом и делал вид, что смирился, — Челядин знал это тайным чутьем.

Когда жеребец рванулся, Иван увидел надвигающийся конский лоб, копыта вразброс. Позади него была безлюдная улица — хотелось кинуться по ней без крика, но он вяло вскинул руки, и жеребец, вздыбив землю, скакнул в сторону, обдав запахом живого тела и пота.

На другой день Челядин пришел в зверинец задолго до начала своей работы. Пожилая, привыкшая к многолюдью билетерша кивнула ему как знакомому. Иван увидел, что у клетки с тигром свободнее от людей. Тигр расслабленно лежал вдоль решетки и вздрагивал, как во сне. Иногда он открывал большие, Челядину показалось, голубые глаза и прислушивался. Слепило солнце. Тигр видел смешливую женщину в сарафане и русоголового парня в линялой джинсовой одежде. В тени под вагончиком говорили рабочие. Тигр знал их крепкие голоса и запахи.

Женщина в сарафане, пряча от солнца глаза под козырьком ладони, поглядела на тигра и обратилась к рабочим:

— А какой вес у тигра?

Вялые от жары мужики, лениво переговариваясь, курили, и один ответил:

— Я не вешал.

— Ну, а все-таки?

— Сами взвесьте.

— Я боюсь, — кокетливо ответила женщина.

— Вот и я оттого не вешаю.

Потом этот рабочий вышел из-под вагончика, поднял с земли пустое, лежавшее на боку, ведро и угрюмо пошел мимо женщины в сарафане и Челядина.

Тигр вскочил, прижался мордой к прутьям решетки и проводил его жадно-пристальным взглядом. Рабочий в черном комбинезоне затерялся среди людей, а тигр застыл, подобравшись, как для прыжка. Челядин с непонятным беспокойством смотрел на его огромные лапы, настороженные, как бы живущие отдельно, уши. Но вот коротко и легко, как по барабану, тигр ударил лапами по дощатому полу, заиграл хвостом и таким же немигающим взглядом впился в эмалированное с чистой водой ведро, которое нес по проходу между клетками и забором рабочий. Словно кто невидимый будил зверей от немой дремоты: пантера черной лентой заметалась по клетке, леопард обнажил клыки, чаще задышала рысь.

Рабочий оставил полное ведро у клетки с тигром, вернулся под вагончик и молчаливым жестом попросил закурить. Потом он затянулся папиросой, заметно расслабился и тяжелыми веками прикрыл глаза.

Тигр, сразу обмякший, вглядывался в холодную, с чистыми опилками воду, топорщил усы, выпускал когти и, чувствуя идущую от воды прохладу, тянулся.

Женщина в сарафане, возмущенно передернув плечами, громко, чтобы услышали в тени рабочие, сказала:

— Оставили воду — зверя дразнить!

Челядин заметил, как дрогнули в усмешке губы рабочего, а тигр, медленно оглядев людей, судорожно вздохнул и, уйдя от решетки, лег на живот.

Рабочий поднялся, сунул руки в карманы комбинезона, прошел мимо стоящих за забором людей и вернулся, неся свежеокрашенную в малиновый цвет поилку с длинной, замысловатой рукоятью. Он бросил ее на землю рядом с ведром, лениво наполнил водой и, цепко ухватив поилку за рукоять, неожиданно ловко, не пролив ни капли, просунул ее под решетку, сказав чистым, поющим голосом:

— Иди пить, Барон.

Тигр вздрогнул и отвернулся. Длинными худыми пальцами рабочий пошевелил поилку — кругами разбежалась вода, тонко плеснула.

— Иди пить, — позвал рабочий. — Иди, зебра!

Тигр совсем отвернулся. Рабочий подождал, с грохотом выдернул из-под решетки поилку и, разливая воду, сделал два шага к клетке, где, обнявшись, дремали лев и львица.

Лев проснулся, звонко чихнул и ласково полизал львицу. Та, ровно сопя, не шевельнулась. Тогда лев, немного попив воды, зажмурился и снова уснул.

В другом, с толстыми решетками, вагоне ждал воду бурый медведь. Косматый и низкорослый, ловко передвигаясь, отстукивая когтями нервный ритм, он замысловато кружился по клетке.

Негромко громыхнуло… Медведь метнулся к решетке, лег и обнял поилку лапами. Он пил воду сосредоточенно и спокойно, широко открыв воспаленные, натруженные глаза. Иногда он поднимал морду и внимательно глядел на старое, потерявшее красоту здание ипподрома, по сторонам…

Облокотясь на забор, Челядин смотрел, как пьет воду молодой медведь, и размышлял. Умело отловив медвежонка, таежники привезли его в город; а пока везли в темном вагоне, медвежонок плакал по матери, тосковал по ее теплу. Громыхание вагонных колес напоминало грубые, протяжные голоса. Лязг отворяемой в товарном вагоне двери бил, как эхо выстрела. Людские следы на мокром после дождя асфальте пахли остро, как в траве поутру. В большом городе медвежонка научили танцевать, кувыркаться, играть в футбол, носить кепку с широким козырьком и клетчатые штаны, просить конфеты. Потом его стали тревожить сны и воспоминания: теплое урчание матери, запахи, которые она учила распознавать. Подросший медвежонок стал капризничать на манеже и скоро совсем отказался работать, потому что ему была назначена другая жизнь, а этой, освещенной прожекторами, раздражающе многословной, он не хотел.

На медведя оформили подорожную, и он стал жить в зверинце, который всегда в дороге и назначение которого — напоминать людям, что они не одни на свете.

Выматывали тряска по сухим колдобинам и вой тормозов. Душили отработанные автомобильные газы и пыль. Но судьба иногда выводила зверинец на лесную дорогу, и терпкий запах железа не перебивал дыхания леса. Тогда в вагончике медведь поднимался на задних лапах и сквозь отдушину пил родной воздух, как воду из родника.

Молодой медведь еще держал в лапах поилку, когда пришел рабочий в черном комбинезоне, нетерпеливо протянул за ней руку. Медведь опустил передние лапы в поилку с недопитой водой и, когда служитель дернул ее, обиженно не отдал.

Служитель отступил на шаг, пошарил в карманах комбинезона, удалился спокойным шагом и вернулся с палкой в руке. Сразу подойдя к решетке, не говоря ни слова, он взялся левой рукой за рукоять поилки, а палкой ткнул медведя в широкую грудь. Тот отшатнулся, но лапы из поилки не вынул. Тогда служитель легонько ударил его по крутому лбу. Медведь сел, подобрав задние лапы, а передние крепко оставил в воде. Служитель стукнул по ним. Медведь обнажил клыки и предостерегающе зарычал. Служитель возбужденно тряхнул головой и, еще ударив палкой по лапам, резко выдернул поилку из клетки — вода облила ему черный комбинезон. Недовольно хмурясь, он бросил поилку, поднял с земли давно немытое большое ведро и твердо пошел к другому вагончику — соседняя с молодым медведем клетка была пуста.

Жаркий день подходил к концу. Остывали накаленные солнцем вагончики. К прутьям решеток вышли звери. Люди плотно жались к невысоким заборам. Челядин увидел, как из толпы бросили в клетку волчицы огрызок колбасы. Бегая по кругу, беспокойная, она схватила его на бегу, лизнула, воды, намочила в поилке лапы и стала кружить спокойнее. Неожиданно ясно Челядин увидел на прутьях решетки паутину: трудяга паук успел сплести ее за короткий срок. Но волчица вдруг ткнулась носом меж прутьев, в самую середину паутины, похожую на прицел зенитного пулемета.

Место, где дети могли угостить и погладить зебру, было обнесено невысокой оградой; и дети окружили зебру веселой стеной. Всем хотелось коснуться полосатых ушей, короткой и жесткой гривы. Зебра отвечала на внимание, беря из рук хлеб, терпеливо снося прикосновения. Родители за спинами детей вели свои разговоры.

— Это дикая африканская лошадь, — сказал мужчина в темном костюме.