— И я тоже, — промолвил Боб Арктур.

— Там, на острове, была женщина. Не так, чтобы совсем женщина — скорее статуя. Он сказал, это была Афродита Киренаикская. Она стояла там в лунном свете — бледно-мраморная и холодная.

— Ему следовало войти в проем, пока у него был шанс.

— У него не было шанса, — возразила Донна. — Это было обещание. Обещание чего-то лучшего. В далеком будущем. Наверное, после того, как он… — Она замялась. — После его смерти.

— Он лопухнулся, — заключил Боб Арктур. — Ты получаешь один шанс — и это все. — Он снова закрыл глаза от боли, и пот заструился по его лицу. — Хотя откуда паленым мозгам это знать? Что мы вообще знаем? Мы все? Не могу говорить. — Он отвернулся в темноту, дрожа и подергиваясь.

— Нам просто анонсы показывают, — сказала Донна. Она обняла Боба Арктура и крепко к нему прижалась, покачивая его взад-вперед. — Чтобы нас поддержать.

— Ты это и пытаешься делать. Со мной, сейчас.

— Ты хороший. С тобой заключили скверную сделку. Но жизнь для тебя не кончена. Я очень тебя люблю. Я хочу… — Дальше Донна молча продолжала прижимать к себе Боба Арктура — во мраке, что поглощал его изнутри. Брал верх, даже когда она его обнимала. — Ты добрый и хороший, — сказала она затем. — Все это страшно несправедливо. Но так должно быть. Постарайся дождаться конца. Когда-нибудь, очень нескоро, ты снова будешь видеть так же, как раньше. Все к тебе вернется. — Будет возвращено, подумала она. В тот день, когда все, несправедливо отобранное у людей, будет им возвращено. Пройдет тысяча лет или даже больше, но этот день настанет, и все расчеты будут сделаны верно. Может статься, тебе, как и Тони Амстердаму, было видение Бога, которое исчезло только на время. Удалилось, подумала она, но не пропало совсем. Быть может, где-то среди страшно выжженных нервных связей у тебя в голове, которые выжигаются все сильней и сильней — даже сейчас, когда я тебя обнимаю, — проявится искорка света и краски — проявится в какой-то замаскированной форме, неузнанная, чтобы своей памятью вести тебя все те жуткие годы, что у тебя впереди. Какое-то недопонятое слово — или мелочь, увиденная, но не осознанная. Кусочек звезды, затерянный в помойке этого мира который будет рефлекторно тебя направлять, пока не настанет тот день… но это будет очень нескоро. В действительности Донна и сама с трудом себе это представляла. Быть может, нечто из другого мира перемешанное с обыденным, все-таки явилось Бобу Арктуру, прежде чем все было кончено. Донне теперь оставалось только прижимать его к себе и надеяться.

Но когда, если им повезет, он снова это отыщет, начнется процесс распознавания образов. Процесс верного сопоставления в правом полушарии. Доступный для него даже на уровне подкорки. И путешествие, столь для него ужасное, столь дорого обошедшееся и очевидно бессмысленное, будет закончено.

Свет засиял Донне в глаза. Прямо перед ней стоял мент с дубинкой и фонариком.

— Не будете ли вы оба любезны встать? — предложил сотрудник. — И предъявить мне ваши удостоверения личности? Вы первая, мисс.

Она отпустила Боба Арктура, который стал сползать вбок, пока не улегся на землю; он даже не сознавал присутствия мента, который поднялся к ним снизу, с проходящей там подсобной дороги. Достав из сумочки бумажник, Донна отозвала сотрудника в сторону, где Боб Арктур не мог их слышать. Несколько секунд мент в приглушенном свете фонарика разглядывал ее удостоверение, а потом заявил:

— Вы тайный агент федеральных органов.

— Тихо, — предупредила Донна.

— Извините. — Мент вернул ей бумажник.

— А теперь свалите, — велела Донна.

На секунду мент посветил фонариком ей в лицо, затем повернулся и направился прочь; удалился он так же неслышно, как и подошел.

Когда она вернулась к Бобу Арктуру, стало очевидно, что он так и не заметил присутствия мента. Теперь он уже почти ничего не замечал. Он едва замечал ее, не говоря уж о ком-то или о чем-то еще.

На отдалении Донна расслышала отголосок того, как полицейская машина едет по глубоким колеям подсобной дороги. Несколько то ли сикарах, то ли ящерок копошилось в сухих сорняках вокруг них. Внизу был виден световой узор Трассы-91, но звук из такой дали не доносился.

— Боб, — негромко позвала Донна. — Ты меня слышишь?

Ответа не было.

Все цепи намертво сплавились, подумала она. Сплавились и смешались. И никто уже не мог их разделить — как бы отчаянно там ни пытались. А там собирались пытаться.

— Ну, давай же. — Она потянула его наверх, стараясь поднять на ноги. — Пора начинать.

— Я не могу трахаться, — отозвался Боб Арктур. — У меня бен отвалился.

— Нас ждут, — твердо сказала Донна. — Я должна тебя вписать.

— Но что мне делать, если у меня бен отвалился? Меня что, все равно впишут?

— Тебя впишут, — заверила Донна.

Это требует величайшей мудрости, подумала она. Знать, когда применить несправедливость. Разве справедливость вообще способна привести жертву к тому, что надлежит? Как такое может случиться? Ибо на этом мире лежит проклятие, подумала Донна, и происходящее это только подтверждает. Вот оно, доказательство, прямо здесь. На каком-то глубочайшем уровне распался сам механизм, система вещей. А то, что осталось на плаву, заставляет нас делать мудрейший выбор из всевозможных гнусностей и подлостей. Делать выбор и действовать. Должно быть, это началось тысячи лет назад. Но теперь это уже просочилось в природу всего на свете. И, подумала она, в каждого из нас. Мы даже не можем просто повернуться или открыть рот, а уж тем более что-то решить, не делая этих гнусностей и подлостей. Меня не волнует, с чего это началось, когда и почему. Я просто надеюсь, подумала она, что это когда-нибудь кончится. Как с Тони Амстердамом; град ярких искр вернется, и теперь уже мы все его увидим. Узкий дверной проем — и покой по ту сторону. Статуя, море и то, что кажется лунным светом. Но ничего суетящегося — ничего, что нарушает покой.

Как было давным-давно, подумала Донна. До проклятия. И все снова станет таким. Как в Золотой Век, подумала она, когда мудрость и справедливость ходили рука об руку. До того, как все разлетелось на осколки. Причем на не подходящие друг к другу осколки, которые невозможно сложить вместе — как бы отчаянно мы ни пытались.

Внизу, во мраке и россыпи городских огней, послышалась полицейская сирена. Полицейская машина в жаркой погоне. Воющая как бешеный, жадный до убийства зверь. И знающая, что убийство скоро свершится. Донна поежилась; в воздухе уже веяло холодом. Пора было идти.

Да, сейчас не Золотой Век, подумала она. С такими вот сиренами во мраке. Интересно, спросила она себя, я сейчас так же жадно вою? Я тоже такая бешеная тварь? Я еще преследую или уже догнала?

Схватила добычу?

Лежащий рядом мужчина заворочался и застонал. Донна помогла ему встать и вернуться к машине — тяжело, шаг за шагом, а она все помогала, помогала и помогала ему двигаться дальше. Полицейская сирена внизу резко оборвалась; прекратила свое буйство. Ее работа была сделана. Моя тоже, подумала Донна, прижимая к себе Боба Арктура.

Два сотрудника «Нового Пути» разглядывали лежащую на полу тварь. Та блевала, тряслась, гадила под себя. Руки твари судорожно обхватывали тело — она словно пыталась закупориться от проникающего отовсюду холода, что заставлял ее так бешено трястись.

— Это что? — спросил один из сотрудников.

— Человек, — ответила Донна.

— Вещество С?

Она кивнула.

— Оно ему крышу снесло. Еще один проигравший.

— Победить легко, — сказала им Донна. — Победить каждый может. — Склонившись над Робертом Арктуром, она молча вымолвила:

«Прощай».

Когда она уходила, сотрудники накрывали его старым армейским одеялом. Донна не оглянулась.

Забравшись в машину, она сразу же выехала на ближайшее шоссе — в самый плотный поток транспорта. Из коробки с кассетами на полу она достала альбом Кэрол Кинг «Гобелен», самый ее любимый, и сунула его в кассетник. Затем Донна вытащила из-под приборной доски незаметно прикрепленный там при помощи магнита пистолет «ругер». На предельных оборотах она подобралась и встала в хвост к грузовику, везущему деревянные ящики с литровыми бутылями кока-колы, а потом, под звучащий из стереокассетника голос Кэрол Кинг, стала опустошать обойму «ругера» в ненавистные бутыли всего в паре метров впереди.