На самом деле в глубине души он полагался не столько на то, чего добьется сама смерть, сколько на то, чего достигнут два артефакта. Впрочем, все, так или иначе, суммировалось. И Чарльз Фрек начал готовиться — подобно животному, которое чует, что время пришло, и действует согласно заложенной в нем природой инстинктивной программе, когда неотвратимый конец уже близок.

В последний момент (когда конечное время уже готово было сомкнуться над его головой) Чарльз Фрек передумал насчет одного из важнейших пунктов и решил выпить красные капсулы с приличным вином, а не с какой-нибудь бормотухой типа «Риппла» или «Фандерберда». Тогда он в последний раз съездил к «Торговцу Джо», который специализировался на хороших винах, и купил бутылку «Мондави Каберне Совиньона» 1971 года, которая обошлась ему в тридцать долларов — почти все, что у него оставалось.

Снова оказавшись дома, Чарльз Фрек аккуратно вынул пробку из бутылки, дал вину подышать и выпил пару стаканов. Несколько минут он провел, созерцая любимую страницу «Иллюстрированной книги о сексе», где изображалась девушка верхом на мужчине, затем положил рядом с кроватью полиэтиленовый пакет с красными капсулами и лег на спину с книгой Эйна Рэнда и незаконченным письмом с протестом в адрес компании «Экссон» на груди. Чарльз Фрек усиленно попытался подумать о чем-то высоком и значительном, но не смог — все высокое и значительное заслоняла девушка верхом на мужчине. Тогда он со стаканом «Совиньона» в руке в темпе заглотал все красные капсулы. А уж после этого, когда дело было сделано, Чарльз Фрек снова лег на спину с книгой Эйна Рэнда и письмом на груди и стал ждать.

Вышло, однако, так, что его нагрели. В капсулах были вовсе не барбитураты, как то утверждалось. Там оказалась некая разновидность крутых психоделиков, какую он никогда раньше не пробовал, — вероятно, смесь, недавно появившаяся в продаже. Вместо тихого угасания Чарльз Фрек начал бурно глючить. Что ж, философски рассудил он, вечно у меня так. Мало того что всю жизнь динамили, так и подохнуть нормально не дадут. Учитывая, сколько красных капсул он проглотил, Чарльзу Фреку пришлось столкнуться с тем фактом, что ему предстоит отправиться в длинный глючный вояж.

Следующее, что понял Чарльз Фрек, — это что некое существо из просвета меж измерениями стоит у его кровати и с неодобрением на него взирает.

У существа по всему телу было великое множество глаз, носило оно ультрасовременные, недешевые на вид шмотки, а ростом тянуло метра на два с половиной. С собой у него был также громадный свиток.

— Ты собираешься зачитать мне мои грехи, — предположил Чарльз Фрек.

Существо кивнуло и сняло со свитка печать.

Беспомощно лежа на кровати, Чарльз Фрек продолжил:

— И на это должна уйти сотня тысяч часов.

Сосредоточив на нем великое множество своих глаз,

существо из просвета меж измерениями сказало:

— Мы уже не находимся в земной вселенной. Столь приземленные категории материального существования, как «пространство» и «время», более к тебе не применимы. Ты был переведен выше, в царство трансцендентного. Твои грехи будут зачитываться тебе беспрестанно, посменно, всю вечность напролет. И список никогда не кончится.

Черт бы побрал того торгаша, подумал Чарльз Фрек, и ему захотелось вернуть назад последние полчаса своей жизни.

Тысячу лет спустя он по-прежнему лежал на кровати с книгой Эйна Рэнда и письмом к компании «Экссон» на груди, слушая, как сменяющие друг друга существа из просвета меж измерениями зачитывают ему его грехи. Они уже добрались до первого класса, когда Чарльзу Фре-ку стукнуло шесть.

Десятью тысячами лет позже они добрались до шестого класса.

До того самого года, когда Чарльз Фрек открыл для себя мастурбацию.

Он закрыл глаза, но по-прежнему прекрасно видел многоглазое, двух-с-половиной-метровое существо с бесконечным свитком, читающее все дальше и дальше.

— Тому нижеследует… — бубнило оно.

Ништяк, подумал Чарльз Фрек, хоть вино я достал хорошее.

Двумя днями позже не на шутку озадаченный Фред наблюдал по третьему голосканеру, как его подопечный Роберт Арктур достает с книжной полки в гостиной его дома книгу — очевидно, первую попавшуюся. За ней что, тайник с наркотой? — задумался Фред и перевел сканер на крупный план. А может, там номер телефона или адрес записан? Он прекрасно видел, что Арктур вытащил книгу вовсе не за тем, чтобы ее читать; Арктур только-только вошел в дом и даже плаща не снял. в нем было что-то странное: одновременно и напряжение, и расслабленность, какое-то притупленное упорство.

Крупный план сканера продемонстрировал, что раскрытая Арктуром страница воспроизводит фотографию мужчины, грызущего правый сосок женщины, причем оба индивидуума были голые. Женщина, судя по всему, испытывала оргазм; она закатила глаза, а рот ее раскрылся в беззвучном стоне. Наверное, Арктур пользуется этой книгой, чтобы возбудиться, подумал Фред, наблюдая. Однако Арктур не обращал на фотографию ни малейшего внимания. Вместо этого он скрипучим голосом процитировал что-то загадочное, частично на немецком — очевидно, с целью озадачить того, кто решит подслушать. Возможно также, он вообразил, что его сожители находятся где-то в доме, и хотел таким способом их подманить, размышлял Фред.

Никто не появился. Проведя уже немалое время за сканерами, Фред знал, что Лакман заглотил кучку красных капсул заодно с Веществом С и вырубился при полном параде у себя в спальне. Всего двух шагов до кровати не дошел. Баррис куда-то смылся.

Что же такое делает Арктур? — задумался Фред и отметил идентификационный код этого фрагмента. Он все чуднее и чуднее становится. Теперь я понимаю, что имел в виду осведомитель, который по его поводу звонил.

А может, рассуждал он, эта фраза, которую Арктур вслух произнес, была голосовой командой какой-то электронной аппаратуре, смонтированной им у себя в доме? Скажем, включала ее или выключала. Или даже создавала помехи для сканирования — как раз для того, чем я сейчас занимаюсь. Впрочем, Фред сомневался, что эта декламация имела какой-то смысл, цель или значение. Разве только для самого Арктура.

Этот парень спятил, подумал он. Самым натуральным образам. В тот самый день, когда обнаружил свой цефаскоп раскуроченным. Или уж наверняка в тот день, когда приехал домой в совершенно изувеченной машине — изувеченной настолько, что она чуть было его не угрохала. С тех пор он псих. А в некоторой степени и до того, подумал затем Фред. Но окончательно и бесповоротно — со «дня Собачьего Дерьма», как назвал его Арктур.

И, если уж честь по чести, он не мог его винить. Такое, размышлял Фред, наблюдая, как Арктур снимает плащ, кому хочешь крышу снесет. Только у большинства она потом на место ложится. А у него не легла. Ему все хуже и хуже. Зачитывает несуществующие цитаты да еще на иностранных языках.

Если только он меня не дурачит, с беспокойством подумал Фред. Если Арктур невесть каким образом не выяснил, что за ним следят, и теперь не прикрывает свою подлинную деятельность. Может, он просто нам баки вкручивает? Время покажет, решил он.

Пожалуй, я все же сказал бы, что он нас дурачит, почти тут же заключил Фред. Некоторые люди могут понять, когда за ними следят. Шестое чувство. Не паранойя, а примитивный инстинкт. Какой есть у мыши — у любого, за кем охотятся. Он знает, что к нему подбирается. Чует это. Впрочем — тут нельзя быть уверенным. Может быть липа на липе. Многие ее слои.

Декламация Арктура все-таки пробудила Лакмана, согласно установленному в его спальне монитору. Покачиваясь, Лакман сел на кровати и прислушался. Затем услышал шум, когда Арктур уронил плечики для плаща, пытаясь его повесить. Лакман подобрал под себя длинные мускулистые ноги и одним резким движением ухватил небольшой топорик, который держал на столике рядом с кроватью. Затем встал и плавно, как хищный зверь на охоте, двинулся к двери спальни.

В гостиной Арктур взял с кофейного столика почту и принялся ее просматривать. Большой конверт торчковой почты он швырнул в направлении мусорной корзины. И промазал.