Анна Сергеевна смотрела в небо невидящими глазами. Дождь хлестал ее по лицу и, казалось, смывал с ее щек прикосновение грязных палаческих рук, расправлял преждевременные частые морщины. А в конце села теперь полыхало уже два костра: горели дома Титовых и Глебовых.

Емельян проснулся до восхода солнца. Почему-то не спалось. Почему именно - он не мог твердо сказать: то ли на него подействовал крепкий самогон-первак, которого он выпил вчера вечером почти целый стакан, то ли разговор с начальником местного гарнизона сержантом Отто Штанглем. Как разведчик, Глебов понимал, что гестаповцы, и прежде всего штурмбанфюрер Кристиан Хофер, не доверяют ему, наводят о нем справки, - словом, следят за ним. Поэтому он всегда старался быть начеку. Бывая в городе по делам барона, он присматривался, не идут ли шпики по его пятам. Он считал, что здесь, в бывшем совхозе, или в теперешнем имении барона Крюгера, за ним должны следить сержант Штангль и начальник местной полиции кулацкий сынок Борис Твардов. С ними Глебов попытался завести дружбу, и ему без особого труда удалось на первый случай завоевать их расположение. В имении Глебов организовал производство отличного самогона градусов на шестьдесят, очищенного от сивушного запаха. Самогон этот окрестили именем управляющего "Куртшнапс" и считали его лучше всяких там вин и коньяков. Сам Емельян пил мало, для этой цели сочинил себе болезнь печени, но гостей своих - Штангля и Твардова - всегда "доводил до высшей кондиции".

Частые отлучки Курта Леммера из имения брались на заметку и начальником полиции и сержантом, особенно когда управляющий ехал в село. Правда, он всякий раз после таких поездок говорил своим коллегам за рюмкой "Куртшнапса":

- Что-то надо делать с отделениями имения: боюсь я туда ездить, когда-нибудь пристрелят меня партизаны.

- А зачем тебе туда ездить? - нацеливался в него хмельным глазом Отто Штангль.

- Как так зачем? - удивлялся Леммер-Глебов. - Там же филиалы имения. Там скот, зернохранилище, овощехранилище, машины.

- А ты перевези все сюда, на центральную усадьбу, - советовал Борис Твардов.

- А куда я поставлю скот, куда зерно ссыплю? Чепуху ты, Борис, говоришь, - резко возражал Леммер.

- Скот сдать на мясокомбинат, а хлеб отправить в Германию, - коротко решал проблему Штангль.

Но Леммер и ему возражал:

- Ты гений, Отто! Это было бы проще простого, и мне никаких хлопот: сиди здесь и пей с вами "Куртшнапс". Да ведь не я же хозяин имения. Вот приедет фон Крюгер, и ты подай ему свою идею, а мы с Борисом поддержим тебя.

Все, казалось, логично. И все-таки в последнее время Глебов как-то очень уж заметно почувствовал, что за ним следят. Вчера под вечер он возвратился из расположения отряда Романа Петровича Булыги, встречался, правда, не с самим командиром отряда, а с его начальником разведки Надей Посадовой. Обменялся с ней информацией, дал ей кое-какие указания. Посадова передала ему приказание Егорова постараться в самое ближайшее время прибыть в штаб бригады.

- А ты не знаешь зачем? - поинтересовался Емельян.

Посадова пожала плечами и после паузы, вспомнив, сказала, придавая своим словам особо важное значение:

- Да, он просил еще раз напомнить тебе об осторожности… Между прочим, имей в виду - следом за тобой из совхоза ехали два всадника. У развилки на хутор Седлец повернули вправо и скрылись в лесу.

- Ваши не могли быть? - спросил Глебов, что-то прикидывая в уме.

- Нет. Может, твои, совхозные?

- Тоже нет. Почему я их не видел? Я часто оглядывался.

- Держались на расстоянии. По следам твоей лошади шли. Только и всего.

Емельян ездил верхом, и всегда один - так было удобней для конспирации. Встреча с Посадовой поселила в нем странное чувство смятения и беспокойства, когда не находишь себе места и не знаешь причины такого состояния. Попрощавшись с Посадовой - это было в маленькой лесной деревеньке, - Емельян легко вскочил в седло. Гнедой тонконогий орловец с места взял широкую рысь, нырнув в зеленую прохладу леса. С ног до головы одетый во все кожаное - сапоги, бриджи, куртку и кепку, - Емельян был похож на экзотического наездника, сошедшего с экрана ковбойского кинофильма. Правда, на нем не было заметно никакого оружия: маленький кольт лежал в кармане куртки, браунинг - в заднем кармане брюк, финский нож - в чехле у поясного ремня, тоже под курткой, и две гранаты-лимонки - в карманах.

В лесу было тихо, и цокот копыт разносился далеко. Ах, как хотелось Емельяну идти сейчас пешком, бесшумно! Из кармана брюк он достал браунинг и засунул его в левый рукав. На левую руку обычно не обращают внимания, тем более что рука эта держит повод. Он долго тренировал себя еще на пограничной заставе к этому приему: пистолет в рукаве, затем мгновенный жест - и пистолет в руке. Из головы не выходили те двое верховых. Кто б это мог быть? А впрочем, мало ли кто? И почему именно они следили за Емельяном? Если бы Кристиану Хоферу нужно было арестовать управляющего имением барона Крюгера, он бы это сделал по-иному, гораздо проще и надежней. Наблюдают, куда я езжу? Ну что ж, скажу, у любовницы был, на свидании, если зайдет разговор.

Дорога выскочила на большую поляну. В лесу было тихо, а тут дул неприятный прохладный ветер. Емельян дал шенкеля, и лошадь пошла еще быстрей. Через минут десять снова дорога нырнула в лесную чащу. Емельян придержал лошадь, прислушался. Никого. И птицы молчат. Кончилось жаркое лето, стремительно надвигается тоскливая, серая осень. В этот пасмурный ветреный день как-то даже не верится, что осень бывает и золотая. А бабье лето? Его, кажется, не было в тысяча девятьсот сорок первом году и уже, наверно, не будет. Только бабьи слезы обильно, словно росы, покрыли землю. Емельян внимательно присмотрелся к дороге и нашел на ней лишь свой утренний след. Больше никто не проезжал. До перекрестка, где, по данным Посадовой, свернули в лес преследовавшие его два всадника, осталось с километр. Интересно, есть ли обратный след?

Через несколько минут впереди зыбко замельтешили прогалины: лес кончался, а там до развилки каких-нибудь две сотни метров. Вынырнув из лесу навстречу упругому, не по времени пронзительному ветру, Емельян увидел, как справа и слева по опушке наперерез ему мчались два всадника. И тотчас же повелительный окрик:

- Стой, ни с места!

Емельян осадил своего орловца. У всадников в руках винтовки. Одеты в штатское, оба в сапогах. На одном ватная стеганка и военная фуражка без звездочки, на другом старый полушубок и треух. Оба усатые. "Посадова оказалась права. Что ж, будем действовать в зависимости от обстановки", - очень спокойно сказал себе Емельян.

- Ты кто такой? - грозно спросил тот, кто в стеганке.

- А вы кто такие? - подчеркнуто любезно и дружелюбно полюбопытствовал Емельян и внимательно всмотрелся в своего собеседника. Лицо его показалось знакомым. Где-то он встречал этого человека.

- Мы партизаны, не видишь разве? - поторопился с ответом второй, в полушубке, и лицом и голосом тоже знакомый Глебову.

Очевидно, первому не понравился поспешный ответ второго, потому что он взглянул на него недовольно и осуждающе, и в этом взгляде Глебов безошибочно прочел: "Куда суешься, дурак?" И чтобы замять оплошность второго, первый проворчал:

- Мы тебя спрашиваем, ты нам и отвечай.

- Но я должен знать, с кем имею дело, - все так же сдержанно и корректно сказал Глебов, напряженно пытаясь вспомнить, где он видел эти лица.

- Никакого ты дела не имеешь, - грубо перебил в стеганке. - Оружие есть?

- За ношение оружия расстреливают. Разве не знаете? - ответил Глебов и неожиданно для себя заметил, что усы у обоих всадников какие-то неестественные. Это была неплохая находка, она давала в руки Глебову ключ к открытию загадки, над которой усиленно бился сейчас его мозг, напрягая память - где же все-таки он видел этих людей? Теперь он мысленно попробовал представить себе их лица без усов. И вдруг вспомнил: очень похожие на эти лица он встречал среди полицейских Бориса Твардова. Переодетые под партизан полицейские! Вот оно что. Ну что ж, господа, будем играть спектакль. Но запомните - пьеса ваша, режиссура моя.