Очевидно, с этой умеренной частью фарисеев Ироду удалось установить хорошие отношения, причём прибегая к методам тактичного убеждения в случае недовольства его нововведениями. Например, всеобщее возмущение ревнителей иудаизма вызвало украшение театра золотыми изображениями трофеев, захваченных Октавианом у побеждённых народов, поскольку среди них встречались были изображения вооружённых людей, что было запрещено по иудейским законам. Тогда Ирод пригласил самых влиятельных протестующих и приказал убрать эти трофеи, что сразу обнажило голые деревянные столбы. Это сразу разрядило обстановку и даже вызвало общий дружный смех (ИД. Т. 2. С. 164–165). Прибегал он и к мерам экономического характера, в частности, Ирод даже пошёл на освобождение подданных иудеев от трети податей под тем предлогом, что люди должны оправиться от последствий неурожая (ИД. Т. 2. С. 176–177).
Однако, как и всегда в истории всех стран и народов, внедрение новшеств даже внешнего характера встречает резкий протест приверженцев старого порядка. Неудивительно поэтому, что после, казалось бы, невинных вышеописанных эпизодов с украшениями театра Иосиф Флавий сообщает о заговоре десяти фанатично преданных старым порядкам людей, «которые не желали примириться с противным народному духу нововведениями и видели в нарушении основных обычаев начало великих бедствий. Эти люди считали священной обязанностью скорее подвергнуться опасности, чем допускать такие нововведения в государстве и спокойно взирать на то, как Ирод насильно насаждает противные народному духу начала». Вышесказанное вполне применимо к определению понятия «зилоты» и «зилотизм» всех времен и народов. Характерно и то, что среди этих заговорщиков был даже слепец, хотя никакой помощи задуманному делу убийства Ирода он не мог принести. Схваченные с поличным по доносу заговорщики и допрошенные лично царем «не высказали раскаяния, не пытались отрицать свою вину, но тотчас после ареста отдали свои кинжалы и храбро сознались, что составили заговор с благою и честной целью, причём не было и речи о какой-либо личной выгоде или личной мести, но преследовались лишь благо народа, которое оберегать должен быть готов всякий». Эрудированный читатель может вспомнить многие подобные заявления террористов всех времен и народов, от русских народовольцев до современных исламских террористов. Характерно и то, что казнь заговорщиков только повысила их авторитет среди ортодоксов. Когда же толпой был растерзан разоблачённый доносчик, то никто не донёс на его убийц (ИД. Т. 2. С. 166).
Со временем влияние этих «зилотов» среди фарисеев настолько усилилось, что в конце жизни и правления Ирода Иосиф Флавий говорит о фарисеях такими словами: «Среди иудеев существовала партия, которая кичилась своим точным соблюдением закона и имела притязание на особое благоволение Всевышнего. В полном подчинении у этой секты были женщины. Партия эта именуется фарисеями. Они могли в сильной степени оказывать сопротивление царям, будучи в одинаковой мере хитры и готовы открыто воевать с ними и подрывать их авторитет» (ИД. Т. 2. С. 245). Далее говорится об их участии в заговоре, направленном против царя, жены брата Ирода Фероры. Несомненно, речь идет о выделении из среды фарисеев крайне националистической, сплочённой религиозным мессианским духом группы фанатиков, противников всего чуждого, по их мнению, традиционному иудаизму, — «сикариев» (буквально «разбойников», «убийц» от латинского sica — «кинжал»).
К последним можно отнести и участников «дела с орлом». Как сообщает Иосиф Флавий, на воротах Храма был укреплен золотой орел, как полагает Ренан, в качестве трофея по случаю какого-то римского праздника{184}. Уже в самом конце царствования и самой жизни царя Ирода два знатока иудейских законов Иуда сын Сарифея и Матфий сын Маргалофа подговорили своих юных последователей «уничтожить все начинания царя, противоречащие основным древним законам, и начать борьбу за благочестие за эти законы» (ИД. Т. 2. С. 260).
Ирод, конечно, сознавал, что его политике модернизации страны и даже сохранению её независимости и процветания угрожают прежде всего эти фанатики, не желающие воспринимать реалии современного мира. При этом они готовы жертвовать собой и другими, а ненависть у них вызывают даже благодеяния царя для народа, проявленные во время природных бедствий. Все эти соображения привели к неизбежным последствиям. Во-первых, Ирод создаёт соответствующий аппарат государственной безопасности с развернутой сетью, говоря современным языком, полицейских сил, доносчиков и провокаторов. Как это обычно бывает, эта, возможно, необходимая система постепенно в условиях абсолютной власти и тайной деятельности сама становится независимой и способной на провокации, чтобы доказать свою полезность властителю. Как увидим дольше, это стало причиной семейных трагедий царя, особенно в конце его жизни.
Более того, не всегда считался Ирод и с «законами предков», если полагал это нужным. Правда, Иосиф Флавий отмечает, что он делал это, «заботясь при устройстве общественного строя, об искоренении всяческого зла как из пределов самого города, так и вообще из страны». В частности, воров, проданных в наказание за преступление в рабство, он приказал продавать в рабство за пределы царства. Тем самым серьёзно нарушался местный (иудейский) закон, по которому вор, действительно, продавался в рабство, если не мог оплатить сумму, в четыре раза превышающую украденное. Однако продавался он в рабство только единоверцам иудеям. Но при этом действовал библейский закон: «Если продаётся тебе брат твой еврей, или евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу»{185}. Продажа же раба за пределы страны означала, что иудей мог стать рабом язычника, который в свою очередь имел право заставить раба иудея нарушать требования иудейского Закона. Исследовавший этот закон Ирода Шалит убедительно показал, что главным основанием для его принятия было стремление удалить навсегда преступников из пределов своего царства, поскольку в противном случае они снова обретали свободу{186}.
Этот закон Ирода хорошо согласуется с его мерами борьбы с теми, кого Иосиф Флавий именует «разбойниками», действовавшими в Галилее и пограничных с Сирией областях, о чём говорилось ранее. Напомним хотя бы о «главе шайки разбойников» Хизкии, опустошавшем пограничные районы Сирии, схваченном и казненном Иродом в бытность его губернатором Галилеи (ИВ. С. 37). О том, что это движение имело глубокие корни, в том числе и социальные, говорит тот факт, что уже после смерти Ирода сын этого Хизкии Иуда собрал «значительное войско, ворвался в царский арсенал, вооружил сторонников и стал нападать на других искателей царской власти». Мятеж подняли и другие вожди повстанцев. Но очень характерно указание Иосифа: «Ни один еврей, если только он попадал им в руки, имея при себе что-либо ценное, не мог спастись от них», хотя формально они выступали против римлян (ИВ. С. 116). К этому можно добавить уничтожение Иродом разбойников, укрывавшихся в пещерах вместе с семьями у галилейской деревни Арбел (ИВ. С. 52–53). Действовали «разбойники» и в болотах и зарослях у озера Хуле, где начинаются истоки Иордана и других местностях. Есть основания полагать, что эти проявления активности «разбойников» отражали социальные проблемы тогдашнего общества, в частности, обезземеливание и пауперизацию крестьянского населения.
В общем, можно утверждать, что с основной массой фарисеев у Ирода сложились вполне дружественные отношения. Однако идеологические противники его политики — «зилоты» среди фарисеев продолжали существовать, и после его смерти даже идейно возобладали. Примечательно, что это нашло отражение и в талмудической литературе. В ней Ирод характеризуется отрицательно как слуга дома Хасмонеев, убивший всех представителей этой династии, а его правление объявляется крайне жестоким. Однако наряду с этим всячески восхваляется построенный им Иерусалимский Храм. Более того, строительство Храма якобы даже искупает его грехи и преступления. Характерен в этом отношении приведённый в Талмуде диалог Ирода с оставленным им в живых, но ослеплённым по его приказу иудейским мудрецом Бава бен Бута. Ирод говорит мудрецу: «Это я, Ирод, говорю с тобою. И признаюсь: знай я, что иудейские учёные — люди столь строгой нравственности, я не казнил бы их. Ныне же чем я могу искупить преступление своё? На это Бава ответил так: «Заповедь — светильник, и закон — свет». Погасивший свет мира (казнью мудрых), пусть зажжёт свет мира (восстановлением Храма)»{187}.
