Если первое лицо могущественной империи позволяло себе подобное — что тогда говорить о многодетном бедняке, на грани голодной смерти, что с ужасом ожидает прихода нового дня? Продажа детей в сексуальное рабство — очевидно, и тысячелетия назад не была чем-то исключительным.

История проституции в наши дни написана, но ее нельзя считать всеобъемлющей. Время сохранило для нас и звон заздравных чаш, и те слова, которыми осыпали друг друга в минуты любви. К примеру, мужской половой орган получил гордое название «Палица Геракла». Ученые не успевают за действительностью. На исходе второго тысячелетия куртизанок привлекают в качестве экспертов — в Швеции, к примеру, при издании закона об ответственности за распространение СПИДа. Как уверяют СМИ, предполагалась попытка легализовать бизнес «ночных бабочек» Саратовской областной думой. В конченом итоге власти свое намерение не выполнили.

Каждая вторая проститутка сегодня «сидит» на героине. Но в Стокгольме и Женеве «девушки» объединяются в профсоюзы и ощущают себя скорее предпринимателями, чем живым товаром. «Мы бизнесменши, — рассказывают они о себе. — Мы регистрируемся в полиции, точно в срок полностью платим все налоги и делали отчисления в местный пенсионный фонд. У нас есть у каждой медицинская страховка. Открыть свое дело проще простого: соблюдай законы, и — работай!..»

Не вдаваясь в тонкости всех достижений исторической науки, ограничимся следующим замечанием. Вряд ли проституция возникла в Древнем Египте, а не появилась гораздо раньше. Благодатная почва для нее существовала — разрастались и расцветали города: Фивы, Вавилон, Ниневия, Александрия. Поселения в 1 тысячелетии до н. э. загадочных этрусков, сказавших: «Жизнь прожить — не маковое поле перейти…» И повсюду появлялись свои кварталы увеселений.

В конце прошлого века Пьер Луис, известный также и своей «Речью в защиту свободных нравов», опубликовал роман «Афродита, античные нравы». Свои собственные эротические фантазии он представил как подлинную картину античных оргий и даже как некую универсальную норму поведения. В романе повествуется о похождениях куртизанки Билибис. В разгар вакханалии бурной ночи — как ее кульминация — происходит убийство. Куртизанки, подобно царице Клеопатре из древней легенды, требуют от любовников уничтожать неугодных людей.

Имена первых грешников — «клиента» и «дамы», понятно, не сохранились, как не донесло время до нас имя создателя колеса. Без сомнения, падению способствовал танец.

…В Древней Греции к празднествам тщательно готовились и ждали их с большим нетерпением. Двойственное отношение сложилось тогда к некоторым видам танцев. В отличие от благопристойного и торжественного ионийского танца фригийскую пляску считали вызывающей, непристойной, низкой. И дело не только в отдельных ее элементах. Во время танца «Ожерелье», к примеру, девушки обнажали свои молодые тела.

Фригийские пляски на пирах исполняли приглашенные гетеры, не упускавшие в выгодном свете преподнести свою фигуру и прежде всего красивые стройные ноги. Очевидно, полагает польская исследовательница Лидия Винничук, этот танец включал в себя и какие-то элементы стриптиза. Это подтверждает Лукиан. В его «Разговорах гетер» одна из них рассказывает про себя и подруг, про поклонников на вечеринке.

«…Таис, поднявшись, стала плясать первая, высоко обнажая и показывая свои ноги, как будто только у нее одной они красивые. Когда она кончила… Дифил стал расхваливать ее изящество и искусство — как согласны ее движения с музыкой, со звуками кифары, как стройны ноги и тысячу подобных вещей…

Таис же тотчас бросила мне такую насмешку: «Если кто, — сказала она, — не стыдится, что у него ноги худые, пусть встанет и потанцует…»

Комментируя свою книгу «Таис Афинская», писатель Иван Ефремов счел необходимым предпослать ей некоторые замечания. Так, автор напоминает, что «гетера» — неверное произношение греческого слова. Правильнее — «гетайра». Но тогда возникает путаница — ведь именно так называл Александр Македонский своих оруженосцев, то есть «друзьями». И не без сожаления Иван Ефремов приходит к выводу — лучше ошибку не исправлять, раз слово прочно укоренилось в языке.

В III веке до н. э. жил, творил выдающийся мимограф Герод, оставивший нам мастерски выписанные бытовые сценки, рисующие нравы маленьких людей греческого города и написанные ямбическим стихом. Названы они по профессиям: «Сводник», «Учитель», «Башмачник». Существовала и такая специальность, как импрессарио. К пирушкам и застольям деловые люди поставляли музыкантов, мимов, танцовщиц, гимнастов. Сохранился любопытный документ, датированный V или VI в. н. э., — о приготовлениях к скромной постановке. Для одной из сценок требовалось убранство цирюльни. Для другой — поросенок и щенок. Одна из строк документа гласит: «Для сцены «Зачем надо бороться с телом» не нужно ничего».

В эпоху империи, отмеченную большей свободой нравов и разложением древних обычаев, права и возможности женщин значительно расширились. Хотя закон запрещал им пить вино на пирах, эту «формальность» научились не замечать. Без танцоров и танцовщиц в Риме также не обходились ни пиры, ни публичные зрелища, ни торжественные шествия, как без музыки и мимов.

Женщины уже имели несколько и «своих» праздников. К примеру, 11 и 15 января женщины справляли Карменталии — в честь пророчицы Карменты, которую чтили как покровительницу деторождения, пока эта функция не перешла к Юноне Луцине.

В июне наступали Карнарии — праздник древнеиталийской богини Карны, оберегавшей здоровье плоти. В тот же день отмечали годовщину освящения храма Юноны Монеты — «указующей», подательницы добрых советов. Женщины Рима приносили ей богатые жертвы. Женщина, запятнавшая себя безнравственным образом жизни, не имела права принимать участие в обрядах, ибо древний закон, установленный еще царем Нумой, запрещал женщинам, состоявшим в преступной связи, прикасаться к алтарю Юноны. Но если какая-нибудь из этих женщин, несмотря на запрет, проникала в святилище и воздавала почести Юноне на ее жертвеннике, виновная могла получить прощение. Закон предписывал ей в этом случае распустить волосы в знак раскаяния и принести в жертву богине молодую козочку.

…Еще поэты древности признавались, что не боги вдохновляют их на поэзию, а женщины. Понятно, что среди таковых были и танцовщицы, и блудницы лупанариев. (Любопытно, что слово «лупанарий» — «публичный дом» — созвучно со словом «lupus» — «волк», «волчица». Уже с самого начала «трудовой деятельности» подобных темных заведений как бы подчеркнута их полная слитность, сочетаемость с жестокостью, убийством, дележом денег и подарков и проч.).

Жизнь женщин стала в Риме излюбленной темой для сатириков и поэтов — Катулла, Тибулла Проперция, Горация, Ювенала и Марциала. Это из наиболее известных. Причем средоточием многих зол выступают в глазах римлян двор самого императора и его семья. Резко очерченную впечатляющую картину нравов, не уступающую по силе выразительности лучшим сатирам Ювенала, рисует в одном из своих писем к Луцилию Сенека: «Величайший врач (Гиппократ) говорил, что у женщин не выпадают волосы и не болят ноги. Но вот они и волосы теряют, и ноги у них болят. Изменилась не природа женщин, а жизнь. Уравнявшись с мужчинами распущенностью, они уравнялись с ними и болезнями. Женщины и полуночничают, и пьют столько же, состязаясь с мужчинами в количестве вина. И в похоти не уступают другому полу… придумали такой извращенный род распутства, что сами спят с мужчинами как мужчины».

Интуитивно литераторы Греции и Рима в VI–III вв. до н. э. чувствовали: для показа изнанки жизни им необходимо знать и изучить такую социальную реальность, как проституция.