Спустя несколько лет он, влюбленный в противоречия, обнаружил одно такое во время событий июня 1848 года. Оно заключалось в контрасте низости добропорядочных революционеров и достоинства нескольких шлюх, которых эти первые еще вчера держали в своих объятьях. Это произошло в Сен-Дени. Скрывшись в засаде, бунтовщики отразили первую атаку.
Более раздраженная, чем испуганная, Национальная гвардия, предварительно разрушив хрупкое укрепление выстрелами из пушек, снова ринулась в атаку. И в этот момент на вершине баррикады появилась женщина, молодая, красивая, взлохмаченная и грозная. Эта женщина, а она была шлюхой, задрала платье до груди и закричала гвардейцам на жутком языке публичного дома (он всегда требует перевода в более приемлемую форму): «Эй, вы, трусы, стреляйте, если вы осмелитесь, в живот женщине!» Здесь оборот событий приобрел трагический характер. Национальная гвардия не колебалась. Залп взвода опрокинул несчастную. Она упала с громким криком. Среди бунтовщиков и стрелявших установилась тишина. И почти сразу же появилась другая женщина. Эта была еще более молодой и еще более красивой; почти ребенок, едва достигший семнадцати лет. И опять проститутка. Она подняла свое платье, показала живот и закричала: «Стреляйте, разбойники!» Выстрелили опять. Благодаря этой истории, записанной Гюго в своем блокноте, впоследствии появился персонаж Фантины из «Отверженных». Гонкуры найдут этот персонаж слишком идеализированным. Он едва расцвечен, изготовлен из алебастра и обладает плотью и кровью, как скажут они. Это всего лишь пара для каторжника Жана Вальжана.
Точно так же как и имя Манон, имя Фантина станет классическим псевдонимом для проституток начала XX века.
…Это было в ресторане Маньи в середине августа 1863 года. Все собрались после похорон Делакруа. Незаметная смерть, как всегда, не без помощи чувств, заставляла посудачить. Говорили о его почти заточении, которое устроила ему Женни де Гийу, его старая служанка, которая в течение многих лет создавала вокруг него пустоту, выпроваживая его друзей под предлогом заботы о здоровье хозяина. И затем, так как всему есть пределы, особенно после нескольких бутылок вина, тон беседы изменился, и заговорили о связях Гюго:
— Это бык, — сказал один.
— А мне, — говорил Готье, — госпожа Гюго поведала, что в любви он словно девственник.
— Все, что я могу вам сказать, — вступил Сен-Бев, — это лишь то, что мы вместе ходили в бордель; с нами были еще Мериме, Мопассан, Антони Дешамп; Гюго, который был с отличительными знаками и бранденбурами, не поднялся с нами. Девочки говорили: «Этот молодой офицер разминается».
Утром 20 февраля 1833 года Виктор Гюго, пошатываясь, вышел из особняка на бульваре Сен-Дени. Несмотря на то, что ему уже исполнился тридцать один год, он только что впервые в жизни изменил своей жене и открыл для себя то, что можно назвать великим плотским удовольствием. Пятнадцать лет спустя воспоминание об этом событии по-прежнему останется ярким: «Я никогда не забуду того утра, когда я вышел от тебя с обезумевшим сердцем», — писал он в 1849 году Жюльетте Друэ.
Что можно сказать о той, в чьих объятиях произошло это преображение? Разве только то, что она была актрисой второго плана, время от времени куртизанкой, вписывавшей имена почитателей-любовников в свои счета.
Бедная сирота, подобранная дядей, младшим лейтенантом морской пограничной охраны, Жюльетта, которую в то время звали Жюльеттой Говен, покинула монастырь в 1822 году. Не имея иных козырей, кроме превосходного тела и восхитительной фигуры, она, как и многие до нее, бросилась в парижское пекло. Как она прожила эти годы ученичества? Загадка. Однако Жюльетта никогда не скрывала, что она зарабатывала проституцией. Тремя годами позже робкая пенсионерка из женского монастыря Св. Магдалины вышла из тьмы и неизвестности, чтобы обнаженной и улыбающейся позировать в ателье Прадье, искусного скульптора и заметного человека в артистической среде Парижа. Дистанция между скамеечкой в церкви до шикарной спальни для прекрасных ног молодой модели не имела ровным счетом никакого значения. Так случилось, что она позировала для двух крупных статуй площади Согласия («Лиль» и «Страсбур»). Впрочем, утверждать это с полной уверенностью нельзя, хотя любители сплетен и «Секретного музея» узнавали ее черты и формы в маленьких фигурках и эротических группах, которые Прадье продавал из-под полы. Сам Виктор Гюго купил такую фигурку, сделанную из слоновой кости, которая представляла Жюльетту «очень натурально».
Однако прекрасная бретонка не могла долго терпеть того, что ее считали одной из моделей. После того как она была введена в свет в качестве дочери Прадье, она покинула своего покровителя, убежденная, что от богемы нельзя ожидать ничего серьезного. Лишь театр мог принести ей славу и состояние. Феликс Арель, который был любовником мадемуазель Жорж, известной трагической актрисы того времени, позаботился о ней, выделив две маленькие роли. Первую — на сцене Королевского театра в Брюсселе, где он выступал, и вторую — в его постели, которую она исполняла, когда мадмуазель Жорж этого не видела. Когда в 1830 году этот бонапартист, высланный при Реставрации, добился от либерального правительства Мартиньяка права возвратиться во Францию, он, естественно, привез с собой и Жюльетту. И 27 февраля 1830 года, спустя два дня после Эрнанской битвы, она дебютировала на сцене театра Порт-Сен-Мартен. Газетчики и фельетонисты единодушно воздали должное ее красоте, причем бархатистость ее глаз и красота плечей заняли место таланта. «Появилась мадемуазель Жорж. Ее сопровождала другая дама. Господи, как она была прекрасна! В ее походке было что-то воздушное. Ее речь была нежна, а слова легко лились из алебастровой груди».
Так Жюльетта нашла свою дорогу. Театр был лишь придатком куртизанства, поскольку именно обольщение было ее подлинным талантом. Ее жизнь наполнилась роскошью, сделавшись легкой и беззаботной. Шесть тысяч франков гонорара, которые платил ей Арель, были лишь каплей в море ее потребностей. Векселя, которые она подписывала одним движением руки, обеспечивали роскошную жизнь. Она совершенно не заботилась о своем будущем, уверенная, что всегда найдет достойную и богатую кандидатуру на роль любовника и благодаря этому человеку выкупит и уничтожит свои обязательства. Ее долги были впечатляющими, восемь тысяч франков ювелиру Жаниссе, тысяча франков за перчатки Пуатевену, восемь тысяч франков за кашемир госпоже Рибо, которая, устав ждать, натравила в 1832 году на нее правосудие.
Когда нужно было срочно достать деньги, она закладывала часть своего шикарного гардероба в ломбард, успокаивая нетерпеливого кредитора при помощи денег, занятых у другого, причем последний заем оказывался меньше, и ждала богатого покровителя, способного решить ее проблемы. Когда же несколько лет спустя один ее любовник, художник-декоратор Шарль Сешамп, потребовал от нее выплатить все то, что она у него занимала, он получил категорический отказ: «Бедный друг, это очень тяжело и очень горько для меня — быть не в состоянии отдать тебе один раз то, что ты так щедро давал мне двадцать и сто раз. Таково мое положение на этой земле: я всегда несостоятельна перед людьми, которым я больше всего обязана, которых я больше всего ценю и которых я больше всего люблю».
Среди всех почитателей особенно выделялся один. Это был граф Павел Демидов, будущий наследник всех уральских шахт. В обмен на право пользоваться прекрасным телом богатый русский выплатил ее долги, накупил ей шикарных туалетов и поселил в роскошных апартаментах на улице Эшикье. Именно он заказал у Прадье мраморную скульптурную группу из сатира и вакханки, в которой каждый узнавал Жюльетту. Эта группа произвела скандал на Салоне 1834 года. В тайне от этого «любовника-финансиста» актриса поддерживала многочисленные связи с завсегдатаями парижских бульваров. Ее знакомства, завязанные в период жизни с Прадье, послужили основой для своего рода придворной клики симпатичных и смешных любовников, в основном журналистов и драматических авторов, среди которых Фонтан и Альфонс Карр занимали почетное место.
