Надеясь, что он не заметил, как у нее внезапно перехватило дыхание, Анна посмотрела на его руку.

— Если родится ребенок, я буду любить его, — решительно заявила она.

Раймонд взял ее лицо в руки и заглянул ей в глаза:

— Анна, я должен идти, хоть мне и нелегко оставить тебя. Будешь меня ждать?

— Ты же знаешь…

Он крепче стиснул ее плечи.

— Милая Анна. Ты — это все, что у меня есть. Ты — мое сокровище. Но есть один вопрос, на который я хочу получить ответ прямо сейчас.

— Да?

Его пальцы прищемили мочку ее уха.

— Ты пойдешь за меня замуж, Анна? — Голос его дрожал от волнения.

Анна замерла. Она и подумать не могла, что услышит от него эти слова.

— Замуж? За тебя? Но ты не можешь взять меня в жены, Раймонд! Ведь я — крепостная… Я и без этого буду ждать тебя, любимый, поверь мне!

— Я не сомневаюсь в этом, Анна. Но я действительно хочу взять тебя в жены.

Какое-то время она лишь немо взирала на него.

— Но, Раймонд, как это возможно?..

Юноша поднес загрубевшие от полевой работы, обветренные руки девушки к своим губам, и поцеловал каждый пальчик с обломанными ногтями.

— Анна, я говорю вполне серьезно. Умоляю, дай мне ответ.

Анне, все еще недоверчиво смотрящей на своего милого, казалось, что она сходит с ума. Разве может она надеяться стать женой Раймонда Хереви?! Если все пойдет обычным порядком, сын рыцаря сам может в один прекрасный день стать рыцарем. Кроме того, ее душа и тело являлись собственностью сэра Бланделла, и ни ее родители, ни любимый не могли позволить себе выплатить неподъемный мерхет — откупное за невесту.

Но, с другой стороны, тот же голос нашептывал ей: «Да! Да, он готов взять тебя в жены! Но как и когда?»

— Сегодня я обсужу это дело с патером Ианом. Но ты никому не говори, что мы поженимся, даже своим родителям. Этот негодяй де Ронсье считает, что я уже в аду, и пусть пребывает в этой уверенности. Если до него дойдет хотя бы слух, что я еще жив и женился на тебе, это может для нас обеих очень плохо кончиться. Пообещай мне, Анна, что не скажешь никому ни слова.

— Обещаю!

Потрясенная шквалом противоречивых чувств, заставляющих ее плакать и ликовать одновременно, она покрыла его лицо бесчисленными поцелуями.

— Ах, Раймонд! Я так счастлива! — Она откинулась назад, ибо ее сердце вдруг пронзила дикая тоска. — О, если бы тебе не надо было покидать меня!

— Я должен пройти тот путь, который выбрал. — Раймонд снова погладил ее волосы. — Мне необходимо проникнуть в Хуэльгастель…

— Но тебя убьют!

— Нет, не убьют. Пойми, де Ронсье не отличит меня от апостола Павла, даже если встретится со мной лицом к лицу — он меня никогда в глаза не видел. — Раймонд привычно ощупал длинный шрам на правой щеке. — А даже если и видел, то в новом обличье меня сам дьявол не узнает. Прежний Раймонд Хереви остался в том болоте. С этого момента я — Гвионн Леклерк, писец по профессии, остался без гроша после того, как на меня напали объявленные вне закона преступники по дороге из Ренна в Ванн. Ладно, вытри слезы и одевайся. — Он прищурился. — Есть две причины, по которым нам надо встретиться с отцом Ианом. Во-первых, мы попросим его повенчать нас и, кроме того, я должен уговорить его ссудить мне немного денег.

— Он будет рад повенчать нас, — ответила Анна. — Ведь он знает, что мы любим друг друга. К тому же он очень хорошо к тебе относится. Главная причина, по которой он согласился, чтобы я встречалась с тобой — это опасения за твою жизнь.

— Тогда идем, Анна. Нас ждут достопочтенный патер и честная свадьба.

Мэри Брайс решительной походкой вышла из зала во внутренний дворик. Собрав все свое мужество, с высоко поднятой головой она прошла под аркой и на минуту задержалась во внешнем дворике. Мэри намеревалась выяснить, является ли она пленницей Хуэльгастеля или может свободно его покинуть.

Воротная решетка была поднята, но два стражника с копьями дежурили у стены. Еще двое сидели по другую сторону подъемного моста.

Набрав побольше воздуха в легкие, Мэри сделала вид, что хочет миновать ворота.

Один из стражников загородил ей выход копьем, держа его на уровне груди.

Мэри была вынуждена остановиться.

— В чем дело? — спросила она как можно более высокомерным тоном.

— Твое имя Мэри Брайс, не так ли?

— Ну и что из того? — Мэри взглянула в лицо дозорного. Это был пожилой уже человек с торчащими вниз серыми усами и добрыми карими глазами.

— А госпожа графиня знает, что ты сейчас здесь, Мэри Брайс?

Мэри поджала губы и покосилась на наконечник копья, который чуть-чуть отодвинулся в сторону.

— Вы хотите сказать, что мне нельзя выходить отсюда?

— Отправляйся к графине, госпожа Брайс. Она тебе все объяснит.

По выражению лица часового Мэри поняла, что от него она ничего не добьется: ее не выпустят. Она круто развернулась и отправилась разыскивать графиню Элеанор.

Мэри и ее госпожа сидели у окна в комнате графини. Они специально выбрали место посветлее, так как украшали вышивкой — белыми лилиями — мантию, предназначенную для отца Йоссе. Окно выходило во внутренний дворик. В отличие от других окон оно было недавно застеклено, что являлось предметом гордости хозяев замка. Окно было большое — три цветных стекла в свинцовых переплетах. Оно было вделано в нишу и располагалось намного выше уровня пола. Оконный проем и очень широкий подоконник образовывали небольшой альков, к которому можно было подняться, лишь преодолев несколько специально для этого устроенных ступенек. Каменный подоконник был также заложен цветными шелковыми подушками, как и каменные скамьи в часовне. Альков был как бы небольшой комнаткой, расположенной несколько выше основного покоя, где иногда бывало довольно-таки многолюдно, и создавал ощущение некоторого уединения. Мэри некоторое время молча работала иглой, погруженная в раздумья, но потом все-таки задала вопрос, который мучил ее с того момента, когда стражник не выпустил ее из замка. Она закрепила нитку, которой работала, и как можно более невинно спросила:

— Скажите, ваша светлость, меня держат здесь как пленницу? Этим утром я хотела выйти погулять, но стража на воротах не пустила меня дальше подъемной решетки.

Графиня подняла удивленный взор на служанку.

— Как пленницу? Но, Мэри, разве ты чувствуешь себя пленницей? Разве я не приветила тебя? Разве тебе не хорошо со мной?

Пышная грудь Мэри вздымалась и опускалась. Графиня по сути дела уклонилась от прямого ответа.

— Ах, госпожа! Я очень вам благодарна, вы оказали мне самый теплый прием. И вы не даете мне никаких оснований считать себя пленницей. Мне нравится работать с вами и для вас. Сейчас, служа вам, — призналась она, — я более счастлива, чем когда-либо до этого.

Графиня нагнулась, рассматривая расшитую лилию.

— К чему же тогда этот разговор, Мэри?

Мэри ответила не сразу — она не знала, насколько графиня посвящена в дела своего мужа. Она выбрала новую шелковую нить и вдела ее в иголку.

— Вам известно, откуда я здесь появилась, ваша светлость? — наконец спросила она.

— Из Кермарии. Ты там работала в хозяйстве Жана Сен-Клера. — Графиня Элеанор подняла голову и одарила девушку благосклонной улыбкой. — Ты думаешь, я не знаю, что там натворил мой муж?

— Я… не знаю, что подумать, госпожа моя.

Элеанор наклонилась вперед и похлопала Мэри по колену.

— В тот день, когда тебя доставили к нам…

— Меня увезли сюда, чтобы я никому не могла рассказать, что сотворил ваш супруг, — объяснила Мэри.

— Судя по всему, это так и есть, — спокойно согласилась графиня.

— И я до сих пор не пойму, почему я безропотно подчинилась, почему не шумела и не возмущалась.

Элеанор покачала головой, и вуаль упала ей на глаза.

— Зато мы, моя дорогая, сразу все поняли. Ты не шумела и не сопротивлялась потому, что была слишком потрясена случившимся в Кермарии. Скажу больше, если бы ты сопротивлялась, тебя могло бы уже не быть в живых.