Делать зарядку Вадим перестал уже через две недели, а вот об отпущенных сроках запомнил навсегда.

Как бы там ни было, в военкомате все сработало. Вадим получил отсрочку по болезни на пять лет, сдал сессию и захотел отметить эти радостные события. Тем более что полученные от отца деньги позволяли шикануть.

Пригласить друзей в ресторан? Пошло. Примитивно. Вадим придумал нечто совсем необычное.

Правда, прежде, чем поделиться своей идеей с родителями, он совершил абсолютно необходимую, на его взгляд, трату. Уже с полгода Вадим испытывал чувство некоторой неловкости оттого, что ни копейки не вносит в семейный бюджет. При этом, как бы легко ни относились к материальным проблемам отец с матерью, разговоры о нехватке денег периодически возникали. И вовсе не в качестве намека, предназначенного для ушей Вадима. Просто при нем теперь обсуждалось все, без стеснения. И сын решил показать, что он не куркуль какой-нибудь.

Вадим пошел в магазин «Изумруд» около метро «Университет» и купил подарки родителям. Вроде бы в память о первой получке. То, что прошло уже 9 месяцев, Вадим решил соответственно обыграть: мол, каждая идея должна созреть до воплощения.

Отцу Вадим выбрал золотую заколку для галстука с маленьким аметистом. Маме – серебряную чашечку с блюдцем. Чашечка была очень красивая – снаружи чисто серебряная, светло-серая, а изнутри позолоченная. На контрасте смотрелось потрясающе! Бабушке Эльзе Вадим купил небольшую серебряную ложку, которую решил сопроводить словами: «На последний зубок!» Все это роскошество обошлось ему больше чем в сотню. Месячная зарплата. Или, если иначе посмотреть, почти весь доход от сданной сессии.

Вечером при раздаче подарков только бабушка, со времен дворянского детства твердо помнившая, что выказывать эмоции, пусть и самые положительные, неприлично, сумела сдержать слезы умиления.

Когда Вадим лег спать, предварительно сообщив родителям о том, как именно он придумал отметить последние радостные события, те опять выпили по бокалу «Киндзмараули». «Не сопьемся?» – иронично поинтересовался Михаил Леонидович. «Если по таким поводам, то стоит!» – счастливо отозвалась Илона.

Отец согласился с планом Вадима сразу. Он вообще был человек веселый, авантюрный и любитель посмеяться и над собой, и над другими.

Маму пришлось уговаривать два дня. И Вадиму, и Осипову-старшему, и обоим вместе. Позиция Илоны Соломоновны была непоколебимой: любая форма вранья – это неинтеллигентно.

К концу первого дня она согласилась на проведение самого мероприятия, но наотрез отказалась принимать в нем участие.

Сдалась мама к вечеру второго дня.

Вадим обзвонил друзей – бывших одноклассников и некоторых ребят и девчонок из других школ, прибившихся к их школьной компании в старших классах.

Сообщение Вадима повергло большинство в шок. Он оказался первым и пока единственным, кого забривали в армию. И, что особенно обидно, на призывной пункт прибыть надо было 29 июня, то есть за два дня до окончания призывной кампании.

Все сразу стали советовать, кто – заболеть, кто – уехать, кто – ну, не знаю, придумать что-нибудь. Вадим отвечал, что сделать ничего нельзя и последняя радость – хорошо погулять у него дома накануне, двадцать восьмого.

На семейном совете решили, что стол должен быть достойным. Какие-то продукты сумел достать отец, а вот самый дефицит – мясные деликатесы (шейку, бастурму, карбонад и язык) взялся обеспечить Вадим. Родители искренне удивились – откуда у сына взрослые возможности? Вадим гордо ответил, что директор пищекомбината, заводной хохмач-украинец по фамилии Коробеец, дружит с начальником московской конторы «Росмясомолторга» и ему, Вадиму, не откажет.

Михаил Леонидович кивнул. Коробеец несколько раз в разговоре с Осиповым-старшим признавался, что парнишка за прошедшие восемь месяцев ему полюбился – соображает, честный и с выдумкой. К тому же потчует его новыми анекдотами, которые он, Коробеец, пересказывает соседям на скучнейших партактивах, обретая благодаря этому новых друзей.

Михаил Леонидович поинтересовался, так, невзначай, а кто за все платит? Илона бросила на него такой взгляд, что муж быстро исправился, мол, он имеет в виду только выпивку. Вадим выжидательно молчал. Илона, многозначительно улыбаясь, ответила мужу: «Ты идею поддержал? Одобрил? Сам захотел принять в этом участие? За удовольствия надо платить!» Вопрос, казалось, закрыли. Но тут возникла бабушка: «Нет, это и мой праздник! Напитки оплачиваю я».

Все просчитали, обо всем договорились. Но одного семья Осиповых не предвидела. Как только Вадим закончил обзванивать друзей, Илоне Соломоновне и Михаилу Леонидовичу, последнему, правда, в меньшей степени, начали названивать родители бывших одноклассников Вадима. Выражали сочувствие, умоляли крепиться, спрашивали, нужна ли помощь, просили звонить не стесняясь.

У Илоны к концу второго дня звонков чуть не случилась истерика.

– Я не могу больше обманывать людей! Они искренне сопереживают, а я им лгу! Это неправильно! Так нельзя!

Отец с сыном еле успокоили ее. Но без слез не обошлось. Больше Илона до дня проводов трубку не брала.

Перезванивавшиеся родители друзей Вадима пришли к выводу, что дела обстоят совсем плохо – у несчастной мамы Вадика депрессия.

Гости приходили с подарками. Дарили кто что. Но девочка, влюбленная в Вадима с первого класса, толстая веснушчатая Ляля, переплюнула всех. Подарила сто почтовых конвертов, на каждом красовался ее домашний адрес. Чтобы не напрягать математические способности Вадима, она пояснила, что это из расчета письмо в неделю. На большее Ляля не рассчитывает. Пожалуй, это был единственный момент, когда Вадим почувствовал: затея не очень…

Сели за стол, действительно шикарный. И выпивки, и еды было вдоволь, даже салат оливье оказался представлен в трех вариантах – с мясом, с курицей и еще раз с мясом, но с добавлением яблок.

Никогда в жизни Вадим не слышал о себе столько добрых слов. И друг он – прекрасный; и все девочки (надо же!) любили его; и лучший спортсмен; и лучший собеседник. И советы его всегда правильные.

Мама, умиленная славословиями сыну, периодически начинала плакать. Гости воспринимали слезы по-своему, обещая не забывать родителей, наведываться и, конечно, регулярно звонить.

Тут Илона Соломоновна разрыдалась по-настоящему, и даже Михаил Леонидович принялся тереть глаза и шмыгать носом.

Процесс приобретал неуправляемый характер. Вадим, которого подмывало насладиться эффектом розыгрыша, встал с бокалом в руке и попросил внимания.

Он поблагодарил за добрые слова. Сказал, что и его чувства к собравшимся не менее искренние и добрые. И что в такой ситуации он не считает для себя возможным оставить друзей. Решено, в армию он не пойдет!

Кто-то подумал, что Вадим перепил, кто-то – что он и вправду собрался пуститься в бега. Но когда гости увидели счастливые, улыбающиеся лица родителей Вадима, наступила растерянность.

Но ненадолго. Некоторые стали ржать, другие, не стесняясь присутствия взрослых, материться. Ляля же молча подошла к Вадиму и неуклюже ударила по щеке.

Рассказы об этом вечере передавались из уст в уста не меньше года. Однако повторить шутку Вадима не захотел никто.

25 января. Кто был студентом – помнит. Начало каникул. И даже если остались хвосты – на пару недель о них можно забыть. Как-нибудь пересдадим. Потом. А пока отрываться!

Вадим с двумя друзьями ехал на пригородной электричке в дом отдыха «Руза». Оба спутника были студентами-математиками. Один, Саша, учился на мехмате МГУ, второй, Дима, на факультете математики Педагогического института имени В. И. Ленина. Раньше все они учились в одном классе.

Дима считался гением, выигрывал все олимпиады, но в МГУ, куда поступал с другом, баллов недобрал. Истинная же причина банальна до скуки – Дима по паспорту значился евреем. А в педагогический евреям поступать дозволялось.