– А он правда не виноват? – вдруг спросил Аристархов. – Только честно, для меня.

– В том, в чем обвиняют, – нет. До настоящих его грехов никто так и не докопался.

– Убил кого-то?! – ужаснулся актер.

– Нет. – Вадим рассмеялся. – На эмигрировавших из Союза евреях зарабатывал. Взятки брал, с очередью на мебель жульничал.

– Ну так это святое, – успокоился актер. И неожиданно добавил: – А еще Вера тебя хвалила за какие-то ходатайства. Сказала, что они ее сейчас очень выручают.

Когда Зеленцова в совещательной комнате предложила Шатуновой и Минх высказаться по поводу приговора, фельдшер растерялась и сказала: «Это вам решать, мы не специалисты!» Шатунова же с вызовом заявила:

– Я настаиваю на оправдательном приговоре обоим! Женщину запугали, запутали. А Кузьмичев не виноват. Доказательств нет.

– Вы готовы написать особое мнение? – улыбнулась Зеленцова.

– Готова! – резко ответила учительница. – И напишу! Клянусь, напишу!

– А вы? – Зеленцова обратилась к Минх.

– Я – нет, я – как вы решите. Я в этом ничего не понимаю. – Ей было очень неловко за себя, но…

– Значит, особого мнения никому писать не придется! – с улыбкой произнесла судья.

– То есть? – как-то сразу обмякла Шатунова.

– То есть я тоже считаю, что вина Кузьмичева не доказана. Что же касается Булычевой, никто не виноват, сама на себя наговорила с три короба. Взрослая уже! – неожиданно сурово закончила Зеленцова.

Шатунова вскочила, подбежала к Зеленцовой и поцеловала:

– Отлично!

– В дневник не забудете поставить? – рассмеялась Зеленцова. И впервые совещательная комната члена Московского областного суда Зеленцовой наполнилась радостным женским смехом.

В день оглашения приговора Лена взяла отгул и поехала к Маше. Вадим обеим запретил идти в суд. Ему только Машиной истерики там не хватало. При любом исходе. В оправдательный приговор он не верил. Такого везения не бывает!

Договорились, что он сразу позвонит.

Саша и Миша пришли в зал суда. Эдуард Николаевич, разумеется, нет.

Зеленцова читала приговор в общей сложности два часа сорок минут. Но не все ждали окончания оглашения с нетерпением. Уже к десятой минуте Иванов и Осипов поняли из текста, что Кузьмичев будет оправдан, а Булычева сядет. На самом деле Вадим догадался об этом сразу – по тому, как гордо смотрела на него Шатунова. Как она улыбалась. Учительница была горда собой, это бросалось в глаза. Правда, Вадим волновался несколько минут, не гордится ли она тем, что написала особое мнение. Но, посмотрев на Минх, понял, что там, в совещательной комнате, был достигнут полный консенсус. Слово, введенное в оборот Горбачевым, сразу вспомнилось Вадиму в этот момент. Согласие – пошло, консенсус – высоко!

Когда Зеленцова закончила читать приговор, в зале раздались аплодисменты, звук которых перекрыл дикий крик Булычевой. Она получила 8 лет общего режима. Кузьмичев был оправдан по всем пунктам обвинения. Зеленцова подождала, пока наступит тишина, спокойно распорядилась вызвать врача Булычевой, опять упавшей в обморок, и продолжила:

– Кроме того, судом по делу вынесено частное определение в адрес…

Но это уже никого не интересовало.

На выходе из зала суда Иванов подошел к Вадиму и пожал руку:

– Спасибо за процесс! Поздравляю!

– Спасибо! – Вадим не скрывал радости.

– Перестройка! – со вздохом произнес Иван Иванович и улыбнулся. Он совсем не был расстроен приговором суда.

Трубку взяла Лена:

– Ну, что? Не тяни!

– Вечером будет дома, – почти безразлично, дразнясь, ответил Вадим.

– Ура!!! – завопила жена и вдруг осеклась: – Ой, позвони позже, Машке дурно.

У Вадима оборвалось сердце. Машка-то здесь при чем?! Потом быстро сообразил, что Лена не про их Машку говорила, а про Машу – жену Кузьмичева. И успокоился.

– Все-таки хорошо, что актер не понадобился, – дослушав повествование Вадима, сказал Марлен. – Я хоть и сам это одобрил, но от безвыходности ситуации. Слава богу!

– Да, уж если такие номера и проделывать, то самому, без привлечения наемной рабочей силы, – рассмеялся Тадва.

Вадим был горд: два великих адвоката страны общались с ним как с ровней.

Через неделю домой к Вадиму приехал Миша. С большой коробкой. Стал распаковывать. Сначала появился целлофановый пакет с помидорами. За ним последовало нечто, Леной и Вадимом сразу не понятое: металлическая копия пакетика сливок. С гравировкой – «Сливки, 10%» и рисунком, очень похожим на тот, что был на пакетике, – коровья голова в овале.

– Серебро! – с восторгом объявил Миша.

– Здорово! – не сдержалась Лена.

– Остроумно! – признал Вадим.

– А это от Эдуарда Николаевича! – Миша дрожащими от почтения руками вынул из коробки что-то большое, завернутое в море бумаги. Стал разворачивать. На столе появились антикварные каминные часы.

– Ух ты! – обомлела Лена.

– Вы сюда посмотрите! – с придыханием призвал Миша и повернул к Вадиму часы тыльной стороной. – Вот сюда!

На обратной стороне часов был выгравирован знак, очень похожий на татуировку, которую Вадим видел на плече Эдуарда Николаевича.

– А меня за это не убьют? – на всякий случай поинтересовался Вадим.

– Вот за это тебя точно не убьют, – перешел на «ты» Миша и хитро подмигнул Вадиму.

– Помнишь? – удивился Осипов.

– Работа такая – помнить! – опять запальцевал Миша.

Обещанные Машей пять тысяч Вадим взять отказался. Тогда она подарила Лене бриллиантовое кольцо. Со словами: «Вернете – обижусь насмерть!» Ленка рассматривала кольцо с таким восторгом, что Вадим настаивать не стал. Тем более что, если честно, – заслужил. И Маше было приятно – она-таки приняла участие в деле мужа.

Статья Збарова высшее руководство КГБ никак не взволновала. «Пиши, Емеля, твоя неделя!» Эти люди понимали, что их время еще вернется. А сейчас, когда преступный мир консолидировался и перестраивался вместе со всей страной, получить такого «должничка», как Кузьмичев, было очень тонко проведенной операцией и большим успехом. В КГБ тоже шла перестройка.

Вадим Осипов вышел из здания суда в прекрасном расположении духа. Мало того, что солнце светило почти по-летнему, а капель отстукивала мелодию прихода весны по крышам стоявших вдоль стены дома машин, но и случившееся только что на процессе задирало Вадиму нос.

Он был горд. Организовать такой триумф собственного тщеславия сам бы он никогда не смог. Расстраивало только одно: никто, кроме Лены и Коган, в подлинность этой истории не поверит. И событие уж больно маловероятное, и умение Вадима приукрашивать произошедшее с ним было хорошо известно. Обычно это его не смущало: рассказываешь историю – рассказывай красиво. Поэтому и слушали в любой компании его байки, затаив дыхание. А то, что потом посмеивались, ловя на неточностях, ехидничая по поводу слов, использованных в превосходной степени, так ведь это потом… Да и подтрунивали над Вадимом не зло… А вот в сегодняшнем «повороте темы» все – чистейшая правда! Но ведь расскажешь – не поверят!

Вадим вел самое рутинное дело о разделе наследственного имущества. Противная сторона требовала признать за ней право на обязательную долю в наследстве. Это когда некто из ближайших родственников умершего, обойденный его завещанием, все равно имеет право на часть наследства, поскольку он либо несовершеннолетний, либо пенсионер, либо инвалид. Словом, нетрудоспособный.

В принципе, проблем здесь не возникает. Есть в законе формула, по которой легко вычисляется его обязательная доля. Спорить бесполезно. Но! По понятным причинам такой обязательный наследник всегда старается «откусить» самый лакомый кусочек наследственного пирога. Как правило, дачи или кооперативного жилья. И, получись у него это, начинаются нескончаемые суды теперь уже по поводу реального раздела дачи или квартиры, но уже «в натуре».