– Я ничего тебе не говорила про голос! – неожиданно выкрикнула сидевшая до тех пор тихо Ольга. – Ничего!

– Тихо! – приказал судья. – Ну-ну, продолжайте!

– Вот, значит, перепутала я. Ну, может, не Ольга, а следователь напомнил. Ну что вы от меня еще хотите узнать?

– А собственно, больше и ничего, – спокойно-спокойно произнес Николай Серафимович. – Я больше ничего. – И вдруг, наклонившись вперед, с напором, даже несколько агрессивно, продолжил, чеканя каждое слово: – А вот товарищ адвокат и ваш однокурсник, который сейчас сидит на скамье подсудимых, – хотят!

Все находившиеся в зале уставились на судью. Изменения в его тоне, облике, взгляде были столь разительны, что никто не мог понять, чем они вызваны.

– Они хотят понять, зачем вам это надо.

– Что надо? – задрожав от страха, тихо спросила Катя.

– Врать зачем надо?! – взревел Николай Серафимович.

– А я не вру. Не вру я! – Катя заплакала.

– А я знаю, что врете! И благодарите Бога, что я, будем считать, забыл предупредить вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний!

Пока судья произносил эти грозные слова, Катя резко обернулась и посмотрела на Ольгу. Та отрицательно покачала головой и произнесла: «Я ничего не говорила!» И хотя фразу эту услышали все, но и прокурор, и Вадим думали о другом. Как это могло случиться, что они оба прохлопали, не заметили, не обратили внимания, как судья пропустил традиционное заклинание – потерпевший допрашивается в качестве свидетеля и потому несет уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний. Понятно было, что Николай Серафимович не прошляпил, а сделал это совершенно сознательно. Но зачем?!

Вадим еще подумал, что не только он сам такого судейского приема никогда не встречал, но и слыхом о таком не слыхивал!

Во время возникшей паузы секретарь суда, принявшая гнев судьи на свой счет, так как именно она должна была дать свидетелю на подпись предупреждение об ответственности, быстро вскочила со своего места и бросилась к Кате. Та автоматически, не глядя, расписалась и зарыдала еще громче.

– Ну вот! А теперь успокоились. Ничего не было. Официально вы еще ничего не сказали. И начнем сначала, – вновь совершенно спокойным, даже немного скучающим тоном произнес Николай Серафимович. – Итак, поехали. Так что случилось?

Прокурор растерянно крутил головой, переводя взгляд с судьи на Катю и обратно. Вадим, осознав, что произошло, с восторгом уставился на Николая Серафимовича. «Вот это судья!» – одна мысль крутилась у него в голове.

Катя маялась за свидетельской трибуной, то и дело оборачиваясь на Ольгу. Та сидела, опустив голову, нервно наматывая носовой платок то на один палец, то на другой. Николай удивленно смотрел на происходящее, абсолютно ничего не понимая. Пауза затягивалась.

– Ну-с! – поторопил судья.

– Я не знаю, – тихо отозвалась Катя.

– Чего не знаете? Что произошло?

– Что говорить! – громче и с вызовом посмотрев на судью, ответила Катя. Их взгляды зацепились друг за друга, и ни один глаз отводить не стал.

– Правду, девочка! Правду! – Голос судьи зазвучал тепло, по-отечески. – Правду всегда говорить трудно. Но, солгав, потом, всю жизнь, трудно жить. Ты представь себе, что потом когда-то встретишь своего однокурсника на улице. Ты ему тогда что скажешь?

Прокурор сделал какое-то движение, возможно порываясь встать. Судья, не отрывая взгляд от Катиных глаз, приказал: «Сидеть!» И прокурор обмяк на своем стуле!

Именно этот приказ, брошенный прокурору не глядя, будто прорвал плотину. Катя зачастила, стараясь быстрее все выговорить, чтобы не успеть передумать и чтобы скорее весь этот кошмар, обрушившийся на нее, остался в прошлом.

– Меня попросила Оля. Но она не виновата. Они с Колей переспали, а она пришла домой, мама что-то заметила, она ей по секрету сказала, а та рассказала отцу. Вот! А отец у Ольги зверь! Он из деревни, по лимиту через милицию в Москву попал. Ольге давно сказал, с кем до свадьбы переспишь – на улицу выгоню. Ну, Ольга испугалась и сказала, что ее снасильничали. Отец ей не поверил, знал, что у них роман с Колькой. Ну, Ольга и сказала, что, кто насиловал, не знает, но насиловали двоих. Вот! А потом меня уговорила. Ну, чтобы я ей компанию составила. Я говорю – зачем? Не хочу. А она – все равно не найдут, мы же примет ничьих называть не станем. Ну, получается, перед отцом она, значит, чиста, поскольку снасиловали двоих, – это ей алиби. Вот! А в милицию мы заявление написали так, чтобы без примет всяких. А иначе Ольгу отец и вправду из дома выгонит!

В зале стало тихо-тихо. Только Ольга шмыгала носом. Да одна из народных заседательниц тихо причитала: «Боженьки-боженьки! Да разве ж можно так?» Николай в упор смотрел на Ольгу. Та уставилась в пол, продолжая истязать свои пальцы носовым платком.

– Я надеюсь, что ни у товарища прокурора, ни у товарища адвоката нет вопросов к свидетелю? – спросил, как приказал, судья. И чуть мягче добавил: – По крайней мере сейчас. – Не дожидаясь ответов сторон, он обратился уже к секретарю: – А вы, милочка, потрудитесь подойти с распиской ко второй якобы потерпевшей.

Секретарша кинулась исполнять приказание судьи, а Катя с облегчением, не глядя ни на Ольгу, ни на Николая, бросилась к дверям.

– Назад! – на полном ходу остановил ее Николай Серафимович и, резко сменив тональность на отеческую, добавил: – Посиди здесь. Уже не долго!

Ольга обреченно подошла к свидетельской трибуне.

– Один простой вопрос, – как ни в чем не бывало начал Николай Серафимович. – Это все – правда?

– Правда! – отозвалась Ольга. И, повернувшись к Николаю, только к нему и обращаясь, сказала: – Я же не думала, что так получится! Я же думала – обойдется! Думала, дело закроют. Я, когда твоего деда обвинили, сколько раз тебе звонила! А ты к телефону не подходил. Катя тебе звонила. Ты и с ней не разговаривал. И в институте тебя не было. – И вдруг сорвавшись на крик: – Ну что мне было делать? Я люблю тебя. Очень люблю! Но отец меня убьет! – И теперь уже дала полную волю слезам.

Через десять минут основные формальности процесса были завершены. Судья так и не позволил ни прокурору, ни Вадиму сказать ни одного слова. И вдруг, будто вспомнив про них, обратился к прокурору:

– Иван Харитонович, прежде чем вы решите, заявлять ли ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование, хочу вас кое о чем спросить. Как пишется: «оправдать» или «аправдать»? А то, знаете ли, двадцать лет проработал, а ни разу не писал. А сегодня, кажется, придется.

При этом на лице судьи гуляла мальчишеская, хулиганская улыбка. Вадим смотрел на происходящее с нескрываемым восторгом и изумлением. Таких судей он еще не видел. Это был Судья с большой буквы. Но пришлось отдать должное и прокурору. Он все понял и принял свое поражение достойно.

– Боюсь, не смогу вам ничем помочь, товарищ судья. Ни разу за тридцать лет не видел это слово написанным. Зато много раз сам писал – прекратить дело за отсутствием события преступления. Точно знаю, что «прекратить» пишется через «е». Может, это вам поможет? – Прокурор и судья понимающе улыбались друг другу.

– Поможет, поможет. Только не мне – а вам, – неожиданно став серьезным, Николай Серафимович показал на Николая, добавив: – И ему. – Подумал несколько секунд, перевел руку в сторону Ольги: – И ей!

– Согласен, товарищ председательствующий. – Прокурор одернул форменный китель и официальным тоном, будто не было только что никакого разговора между ним и судьей, сообщил: – Товарищ председательствующий, государственное обвинение ходатайствует о направлении данного дела для проведения дополнительного расследования на мотив проверки как факта события преступления, так и наличия состава преступления в действиях подсудимого.

– Аминь! – брякнул Вадим.

– Товарищ адвокат, я делаю вам замечание! – моментально отреагировал судья. – Пока без занесения в протокол судебного заседания, – тут же уточнил он, увидев, как секретарша кинулась делать запись в черновике протокола.