Захар Филатович сидел мрачный, явно обиженный тем, что его заставили ждать. Вадим разулыбался, изображая «саму приветливость». Объяснил, почему опоздал. При упоминании Терешковой Буйнаков прогнулся в спине, недовольное выражение лица сразу исчезло, сменившись на подобострастно-заискивающее. «Ну точно деревенщина! Всякое громкое имя приводит в трепет и шок!» – подумал Осипов.
Суть дела Захара сводилась к следующему.
Два года назад по просьбе кого-то из своих приятелей, но, честно говоря, больше из-за денег, Захар заключил фиктивный брак. Сумма – 5 тысяч рублей.
Условия, как заметил Вадим, стандартные – регистрация брака, московская прописка, через год развод, она выписывается. Все довольны.
Последствия тоже оказались стандартными. Анжела, так звали счастливую обладательницу новоиспеченной московской прописки, сначала стала тянуть время, мол, пока другого жилья не нашла, а потом и вовсе отказалась выписываться.
К этой проблеме добавилась другая, много хуже. Она забеременела! Захар клялся, что не от него, однако Вадим засомневался. Правда, чашу весов в пользу доверия словам Захара перевешивало то, что он уже полгода назад подал заявление в суд о признании брака фиктивным. Надоумила его соседка-нотариус. Заявление подано до рождения ребенка. Будь Захар отцом, вряд ли бы он так поступил. Впечатления законченного подонка он не производил. Хотя, если вспомнить рассказы о его отношениях со Смоленским… Но это – иное.
Отказывать Буйнакову было нельзя – он явно отличался крайней обидчивостью. «На Ленкиной защите отыграется всласть!» – подумал Осипов. С другой стороны, дело объективно представлялось очень непростым. Кроме, пожалуй, того, что родом Анжела была из Грозного, а неприязнь московских обывателей к кавказцам росла в последние годы, как на дрожжах.
По каким-то непонятным пока для Вадима причинам, с началом кооперации кавказцы быстро вышли за пределы рынков, монополизировали шашлычные кооперативы и быстро стали проникать во все открывшиеся щели и щелочки свободной экономики. То ли они имели больше свободных денег для начала бизнеса, то ли жилось им хуже, чем русским, и потому они были более активными. Словом, как ни рассуждай, но антисемитизм стал быстро уступать место «антикавказизму». Термин Вадим придумал сам.
Играть на националистических чувствах судьи и народных заседателей Вадим не собирался. Но их и трогать-то не придется. Сами сыграют. Зато все остальное – против Захара.
И все же Осипов решил дело взять, но со страховкой. Он прямо заявил Буйнакову, что шансов выиграть практически нет. Но он готов попытаться. Из уважения к нему и с учетом просьбы Смоленского.
Захар чуть было не подпрыгнул, услышав имя заведующего кафедрой. Но Вадим сделал вид, что этого не заметил. Сказал: «Решайте сами!» – и стал прощаться. Вконец растерянный Захар, заискивающе улыбаясь, попросил не бросать его в беде. Вадим же довольно сурово напомнил, что когда Буйнаков ввязывался в эту аферу, он с ним не советовался. Крутой борец с «интеллигентщиной в науке» скис окончательно. Осипову на какое-то мгновение даже стало его жалко.
Уже в дверях Буйнаков вдруг вспомнил, что не спросил о гонораре.
– Как, я разве не сказал? – удивился Вадим. – Пять тысяч в случае выигрыша, а за работу пятьсот.
– Так мне ничего не останется? – искренне удивился Буйнаков.
– Либо вам останется Анжела с ее ребенком в вашей квартире, либо ничего, – зло ответил Вадим. Возникшая было жалость к Захару улетучилась.
– Хорошо, как скажете, – подчеркнуто смиренно согласился Буйнаков.
Эдвард Стюарт, представитель Фонда Сороса, оказался маленьким, толстеньким, смешливым и чрезвычайно приветливым человеком. Он улыбался Вадиму так, будто не только приехал в Москву исключительно ради встречи с ним, но и вообще на свет родился только для того, чтобы когда-нибудь познакомиться с Осиповым.
Все было превосходно. Эдвард нахваливал английский Вадима, хотя на самом деле объяснялся тот с американцем через пень-колоду. Еще бы, язык-то учил в школе, худо-бедно, 20 лет назад! Да и учил спустя рукава. Но когда Эдвард узнал, что Осипов не только практикующий адвокат, но и имеет научную степень, постоянно выступает на телевидении и является юридическим консультантом ССОДа, восторгу американского эмиссара, казалось, не будет предела.
Правда, для отбора на стажировку необходимо сдать «TOEFL». Что это такое, Вадим понятия не имел. Но мало ли он в жизни экзаменов сдавал?! К тому же наверняка любой тест в такой ситуации лишь прикрытие. Отбор наверняка пойдет по каким-то иным соображениям.
Первый документ дела Буйнакова, который увидел Вадим, открыв папку, полученную без очереди в канцелярии суда, сильно испортил настроение. А оно было таким хорошим! Девочки из окошка, обычно злобно облаивавшие посетителей, включая и адвокатов, узнали его, все-таки телезвезда, выскочили в коридор, попросили автограф. Дело нашли моментально и даже предложили знакомиться с ним не в комнате для адвокатов, где и народу было много, и мебель стояла та, что судьи за полной непригодностью выбрасывали из своих кабинетов, а у них в канцелярии.
Тщеславие Вадима ликовало. И вот на тебе! В деле лежал ордер на имя Аллы Константиновны Смирновой. Конечно, она за прошедшие годы не помолодела. Но ее мастерство и агрессивная манера работы в суде, особенно в подобной ситуации, не сулили Осипову «легкой прогулки». К тому же, ясное дело, Вадим, занявшись кооперацией и совместными предприятиями, сильно поотстал по обычным гражданским делам. А Смирнова, насколько слышал Вадим, по-прежнему с большим успехом вела именно семейные дела.
Вадим листал дело, что-то выписывал, а настроение становилось все хуже и хуже. Мало того, что суд уже успел приобщить письменные свидетельские показания родственников Анжелы из славного города Грозного, заверенные тамошним нотариусом, но истица предоставила еще и фотографии! Захар с Анжелой сидят рядышком на скамейке в парке, стоят на фоне какого-то памятника и так далее.
Выяснилось, что уже было два судебных заседания. Это Буйнаков от Осипова скрыл. Мало того, этот придурок ходил в суд без адвоката, видимо, деньги решил сэкономить, и наговорил невесть что! Он признал, что Анжела реально проживала в его квартире, готовила ему завтраки, что в гости иногда вместе ходили. Правда, исключительно к ее друзьям. Однако, как настаивал Буйнаков, близких отношений не было, семьи не было, так, просто хорошо соседствовали.
Вадим представил, как Смирнова допрашивала Захара, и ему даже стало смешно. Вспомнилось выражение «трепал, как Тузик тряпку»… Торжественный вынос тела бедного Паниковского был не за горами…
До Лениной защиты оставался почти год. Значит, год надо дело тянуть. Результат – очевиден, но пусть Буйнаков пока понадеется. Главное, чтобы Лене он не нагадил…
Единственное, что вызывало удивление Вадима в новом деле, это признание Анжелы, что забеременела она не от Захара. А могла бы, причем легко, заявить о его отцовстве. Значит, либо у нее любовь с другим, причем с серьезными планами на будущее, либо она боится экспертизы, которая исключит отцовство Буйнакова, а тогда и реальность их брака «подвиснет». Но Смирнова не дура – наверняка придумает историю про пламенную любовь, возникшую у бедной девушки после свадьбы с Захаром. Конструкция простая: реальный брак, разлюбила, полюбила другого, забеременела и теперь, как порядочная женщина, подала на развод. Трогательно, а главное, неопровержимо…
Прямо из суда Вадим поехал к Юле. По дороге вдруг подумал: а что, если Юлька его решит обмануть: говорит, что пьет таблетки, а сама возьмет и залетит? Скандал будет дикий. Хотя, с другой стороны, зачем ей это надо? Развести его с женой? Но Юля умная, понимает, что развод с Леной вовсе не означает женитьбу на ней. Обмана Вадим не простит, – Юлька не понимать этого не может. Да и вообще, не чувствовал Вадим, чтобы она с ним играла, хитрила. Похоже, ее философия, в отличие от мамашиной, сводилась к простой формуле – «сегодня все хорошо, а наступит завтра, тогда и будем думать».
