— Ишь, разлеглась — не устали бока? Поднимайся, нечего на солнышке загорать.

Анисья увидела неподалеку привязанную к бестарке лошадь, подвела ее к теплым грядам и приказала Лукерье ехать немедленно на поиски пропавшего Васьки. Один вид Олейниковой был так гневен, что Камышева не посмела ослушаться, поспешно села верхом на неоседланную лошадь и погнала вскачь к селу. Возможно, на этом бы Анисья успокоилась, но едва Лукерья скрылась, как неожиданно вновь появилась, и на этот раз еще усердней пришпоривая своего коня, чтобы уйти от едущей сзади бестарки. И теперь за всю нелюбовь Анисьи к Анне Копыловой пришлось расплачиваться Ваське.

— Ты где пропадал? — накинулась она на молодого вихрастого парня. — Халтурку сбивал? — Она приперла его к оглобле, а он, не зная как отбиться от нее, испуганно спрашивал:

— А ты кто, бригадир, что ли?

— Я вот тебе! — Анисья потрясла кулаком у носа Васьки. Узнаешь, как по три часа пропадать нивесть где. А ну, давай, срывай навоз на гряды. И чтобы через полчаса обратно. Я вам покажу!

Анисья даже не дала Ваське перекурить и, прогнав его обратно за перегноем, принялась за работу. Она ожесточенно орудовала то лопатой, то мотыгой, как будто воевала с врагом, с Анной.

— Разве так рыхлят, — придиралась она к Лукерье. — Сильней бей, не бойся, руки не отвалятся… А чего мусор не убираешь? Иль мне за тобой с метелкой ходить?

Чтобы умилостивить Анисью, а может быть для того, чтобы отвлечь ее внимание в другую сторону, Лукерья всплеснула руками и неожиданно спросила:

— Про море-то слыхала? Пересохло, говорят, море!

— Какое море?

— Ну, откуда вода в реку и по каналу пойдет…

— Когда у тебя в горле пересохнет и ты болтать языком перестанешь? — отмахнулась Анисья и тут же прикрикнула: — Сильней рыхли, рученьки не отвалятся.

Под вечер, еще издали, Анисья увидела идущую на парник Копылову и, подхватив подмышку свой ватник, демонстративно пошла стороной в Шереметевку.

Анна проводила ее глазами и спросила Камышеву:

— Как новенькая, ничего?

— Уж так-то всех честила, уж так-то честила! — пожаловалась Лукерья. — И тебе попало.

— Вижу, — ответила Анна, оглядывая набитые гряды и гору подвезенного перегноя. — Каждый бы день так!

Над степью гудели самолеты. Они делали заход и шли над озимью чуть ли не бреющим полетом. Сидя на крыльце полевого вагончика, Семен Иванович говорил Дегтяреву:

— Вот подкармливаем озимь с самолетов, не удивляемся этому, как будто век так было. Мало этого. Смотрю я на работу самолетов и критикой занимаюсь: не дело, что они находятся в ведении аэрофлота, пора уж передать их в МТС.

— Куда? А, в МТС… Что-то я не пойму. Как это вы еще рассуждаете, — удивился Дегтярев. — Меня сон с ног валит.

— После этой ночи, Алексей Константинович, только и рассуждать.

Последнюю неделю Копылов каждый день выезжал в степь. Всё смотрел, как солнце смывает остатки снега, как подсыхает еще не разбуженная весенним тракторным гулом земля. В один из таких дней он вернулся из степи и сказал Дегтяреву:

— Алексей Константинович, а что если полить некоторые поля до сева? И землю влагой зарядим и канал испытаем. В страду исправлять поздно, каждый час полива дорог.

На следующее утро трактора уже нарезали по зяби поливные борозды, а потом в канал дали воду. Она шла сначала медленно, пенясь ручейком по узкому руслу и смывая на ходу остатки донного ледка. Но чем дальше она продвигалась, тем всё выше поднимался ее уровень и быстрей становилось ее течение, пока, наконец, шумный поток не забурлил под щитами внутрихозяйственных каналов.

Копылов находился на одном из сооружений магистрального канала и, вместе с инженером участка и прорабом, через каждые полчаса получал донесения о ходе воды. На магистральной трассе канал был широк, и на зорьке здесь опустилась утиная стая, видимо, приняв его за речку у Шереметевки…

Семен Иванович не спал всю ночь. Теперь он знал, что под вечер степная вода багровая, ночью кажется стальной, а при свете солнца мутно-желтая. Он наблюдал за водой, такой необычной здесь, в степи, и ему казалось уже, что все его опасения были напрасны, — орошение действовало, тем более, что на отдельных участках уже велась влагозарядка. И вдруг галопом примчался посыльный и, спрыгнув на ходу с коня, протянул короткое донесение:

— Прорвало на повороте насыпь… Вода, что бешеная, ничем не удержать!

А следом сообщили с другого участка:

— Заупрямилась и не идет. Хоть кнутом ее бей!

И еще:

— Назад пошла!

Степная вода в одно и то же время была бешеная и неподвижная, она то пятилась назад, то, как вскоре донесли, просто исчезала на глазах, словно проваливалась сквозь землю. Она оказалась живой, с каким-то особым своим характером. Не так просто было ею управлять.

Весь день и всю ночь на трассе работали бульдозеры. Они заделывали размытые насыпи, едва успевая за натиском воды. Но уже чувствовалось, что с каждым часом она становится покорнее и всё больше слушается стальных табунщиков, загоняющих ее в русло канала. Еще кое-где она прорывалась сквозь бровку насыпи, но ее бег уже потерял свою буйность, да и не упрямилась она так, как вначале, не пятилась назад, а текла ровно, едва слышно урча во временных оросителях и выводных бороздах. Копылов, несмотря на усталость и бессонную ночь, был в самом лучшем расположении духа:

— Еще недельку придется нам повозиться со степной водицей, а потом, шалишь, взнуздаем, как полагается. Оно конечно, просачивания и прорывы могут быть всегда! Но не тот конь страшен, который норовист, а тот, которого повадки не знаешь!

Дегтярев поднялся со ступеньки вагончика и зашагал к коновязи.

— Давайте седлать — и к дому.

— Уроков сегодня у вас нет, — куда спешить? А нашему брату не часто приходится вот так сидеть и любоваться степью. Всё на рысях да в заботах.

— Мне в район надо, по делу Олейниковой.

— Это как понять?

— Я буду выступать на суде ее защитником, — ответил Дегтярев и, словно не заметив удивления Копылова, стал седлать свою лошадь.

Дегтярев и Семен Иванович ехали молча. Вскоре показалась Шереметевка, а потом на околице они увидели темносинюю «Победу» секретаря райкома. В селах ее знали не только председатели колхозов, но и все ребята. Они давно заметили, что у райкомовской «Победы» есть отличительная способность ходить по таким дорогам, где другие «легковушки» из опасения застрять в грязи возвращаются обратно, на большак.

Дегтярев несколько раз мельком видел секретаря райкома, но не был с ним знаком. Это был человек невысокого роста, с коротко подстриженной под ежик головой. Он ходил в длинном кожаном реглане, и звали его не по фамилии — Назаров — и не Сергеем Сергеевичем, а просто Сергеичем.

Копылов заметил, что машина секретаря райкома свернула на школьный двор, и, повернувшись к едущему сзади Дегтяреву, сказал:

— Начальство в школе. Езжайте туда, а то наговорит на вас ваша Елизавета Васильевна.

— Не могу. Да и не к чему. Вот расседлаю — и спать!

Секретарь райкома Назаров сидел в кабинете Елизаветы Васильевны и, рассматривая чернильницу, спрашивал:

— А где ваш биолог?

— Не могу сказать. Возможно, в степи, а возможно, в суде. Ведь он у нас стал адвокатом… То оправдывал бегство девочки от матери-спекулянтки, а тут вдруг стал на защиту самой спекулянтки. Нет, мне с ним вместе не работать.

— Да, я кое-что слыхал об этом… Так, значит, в школе Дегтярева нет? Жалко…

— Вы, может быть, хотите побывать на уроках?

— Нет, нет, благодарю, — поспешно отказался Назаром и стал прощаться с Елизаветой Васильевной. — Без особой необходимости в классы не хожу. Стараюсь делать это как можно реже. Знаете, мне почему-то кажется, что каждое вот такое неожиданное посещение класса стоит здоровья учителю.

Назаров разыскал Дегтярева на колхозной конюшне. Алексей Константинович расседлывал свою лошадь.

Они присели в сторонке на старые дрожки, и секретарь райкома сказал: