Стояла ужасная жара, и многие двери были распахнуты настежь. Такую вопиющую нищету я встречал только в колониях.

На берегу, в ожидании катера, я остановился возле большой ямы, в которую с шумом врывался ручей. По краям ямы громоздились огромные камни. На них сидели настороженные пеликаны и чайки. На одном из камней устроился с удочкой мальчик лет восьми-десяти. Птицы не обращали на него никакого внимания и то и дело стремительно ныряли в воду за рыбой. Маленький рыболов с нескрываемой завистью посматривал на своих ловких конкурентов.

Но вот у мальчика клюнуло — поплавок скрылся под водой. Мальчик рванул удилище кверху, и над его головой сверкнула серебряная рыбка. Сорвавшись с крючка и описав в воздухе дугу, рыбка упала далеко за спиной мальчика. Он вскочил на ноги и бросился к своей добыче.

Но его опередила одна из чаек. Она схватила трепещущую рыбку и по несла ее в сторону океана. За воровкой с криками устремились другие чайки.

Малыш заплакал. Мне стало жаль его. Я дал ему большой апельсин, затем взял его удочку, поправил наживку и забросил в яму. До прихода катера нам удалось поймать четырех рыбок. Малыш сиял от удовольствия. Он проводил меня до катера и, дружески простившись, снова вернулся к своей яме.

Над бухтой прокатился прощальный басистый гудок, и берег Мексики стал медленно удаляться от нас.

Через несколько дней мы благополучно прибыли в американский порт Сан-Педро, близ Лос-Анжелоса (Калифорния). Здесь наш караваи разделился. Парусники направились для ремонта в соседний порт Лонг Бич, а нашему пароходу было поручено срочно следовать к американскому городу Лонгвью (штат Вашингтон) на реке Колумбии и забрать там генеральный груз, который обязательно надо было вывезти до наступления нового года.

Шла вторая половина декабря. Для выполнения задания оставались считанные дни.

Быстро пополнив запасы топлива и воды, мы полным ходом пошли на север.

С каждым днем становилось всё холоднее. Большой палубный душ никого уж больше не привлекал, и его закрыли. Гамаки и тенты убрали. Палуба опустела. Все разошлись по своим каютам и включили центральное отопление. На пароходе всё чаще и чаще стали встречаться люди в шерстяных свитерах, в ватных куртках и даже в шубах. Порывистый ветер гнал над океаном тяжелые темные тучи. Временами хлестал холодный дождь. Судно качало. Солнце стало редким гостем.

24 декабря подошли к устью реки Колумбии. Перед нами до самого берега с грозным гулом метались крутые кипящие волны. Моряки знают это место, погубившее за многие годы немало разных судов.

— Тут, брат, смотри в оба, а то, чего доброго, и шею свернуть можно, — недовольно проворчал старпом, стоявший на вахте.

— Да, тут зевать нельзя, — отозвался капитан.

Подошел лоцманский бот, и на борт поднялся местный лоцман, с помощью которого мы благополучно вошли в реку.

Миновав небольшой город Асторию, расположенный возле самой океана, пароход шел дальше вверх по течению глубокой и широкой реки окаймленной высокими лесистыми берегами.

Наше внимание было привлечено неожиданным зрелищем. Справа недалеко от главного фарватера, стояла на приколе большая группа морских торговых кораблей. Судя по их запущенному внешнему виду, к ним давно уж не прикасались заботливые матросские руки. На их высоких палубах царило безмолвие пустыни. Это были безработные суда.

За первой якорной стоянкой последовала вторая. Всего здесь было «заморожено» не менее сотни крупных современных судов. Все вместе они могли бы только за один рейс перевезти не менее одного миллиона тонн полезного груза.

Эта печальная картина сменилась другой, заставившей рассмеяться. Наш пароход быстро нагоняло судно до того нелепое, что не хотелось верить своим собственным глазам.

— Уж не на этом ли «лайнере» служил Марк Твен сто лет тому назад? — пробормотал удивленный боцман.

Перед нами был смешной, давным-давно устаревший тип речного парохода с одним огромным задним колесом. Плицы его неистово шлепали по воде. Трудно объяснить, почему этот допотопный пароход бороздил воды, когда вполне современные суда ржавели рядом.

Продолжая подниматься вверх по пустынной реке, мы прошли под большим мостом, круто развернулись и, приблизившись к правому берегу, подали швартовы на свайную пристань города Лонгвью.

Но где же город? Перед нами только портальные краны на пристани, длинные здания складов да высокая береговая часть моста.

Местный агент, обслуживавший пароход, заявил, что погрузка начнется только после рождественского праздника и закончится не раньше второго января.

— Это нас не устраивает. Мы уйдем вечером 31 декабря, — ответил капитан.

— Но вы не успеете взять весь груз.

— Должны успеть.

— Это невозможно, капитан. Даже с нашими темпами…

— Вот вы говорите о темпах, — перебил агента капитан, — а знаете ли, между прочим, что такую работу у нас сделали бы за два дня?

— Капитан! Вы меня развлекаете.

— Нет. Я говорю серьезно.

— Я не могу этому поверить, капитан. Вы пошутили.

— Ну, хорошо, — сказал капитан, — а нельзя ли начать погрузку несколько раньше? Ну, хотя бы на второй день праздника?

— Что вы! — С неподдельным изумлением воскликнул агент: — Рождество у нас самый большой праздник. Мы его справляли даже во время войны.

Прошла последняя ночь перед рождеством.

Крепкий утренник покрыл пушистым инеем весь пароход. Над рекой курился легкий парок. В воздухе бесшумно крутились первые снежинки. Кругом было пусто и тихо.

Я стоял на палубе и жадно вдыхал чистый студеный воздух, напоенный нежным ароматом хвойного леса. Подо мной струилась незнакомая река с красивыми, но чужими берегами.

— Никак замечтался, дружок? — услышал я за спиной снисходительный басок Кузьмы — своего товарища по каюте. — Ты вот лучше посмотри, что на пристани творится, — добавил он уже серьезным тоном.

Мы перешли на правый борт.

На безлюдной пристани стояло штук двадцать легковых автомобилей. За ветровыми стеклами машин виднелись люди, смотревшие на наш пароход.

И оттого, что люди не выходили из кабин и всё это происходило в мертвой тишине, меня охватило какое-то неприятное ощущение.

— Кто это приехал? — скороговоркой спросил подошедший машинист.

— Господа. Разглядывают, — пробасил в ответ Кузьма и, усмехнувшись, отошел от борта.

Но вот на пристани появились люди, пришедшие сюда пешком. Их прибывало всё больше и больше. Вскоре они заняли всю пристань и закрыли собою машины. Автомобили один за другим покинули пристань.

Многие из пришедших дружелюбно приветствовали нас. Тут были старые и молодые, одиночки и целые семьи. Судя по их скромной и очень пестрой одежде, это был трудовой люд. Между американцами и нашим экипажем завязался оживленный разговор. Многие из пришедших уже дымили русскими папиросами. Постепенно налаживалась непринужденная дружеская атмосфера.

После обеда мы отправились в город. Миновав склады и старательно обойдя большие лужи, подошли к мосту, у въезда на который скопилось несколько автомобилей. Эта своеобразная очередь объяснялась тем, что хозяева моста взимали плату за проезд с каждой проходящей машины.

От моста пошли по прямой, грязной дороге. Шли довольно долго и невольно вспоминали американцев, еще утром прошедших по этой дороге, чтобы взглянуть на наш пароход. Сначала кругом было пусто, а потом дорога превратилась в длиннейшую улицу с белыми одноэтажными стандартными домиками по сторонам. Перед окнами многих домов сушилось белье. Дома не огорожены. Ни деревца, ни кустика. Людей тоже не видно. Пусто.

Эта дорога привела в небольшой низкий городок. Главную улицу Лонгвью занимали магазины, конторы, кинотеатры, гостиницы и кафе. Во многих витринах стояли нарядные елки. Сегодня главная улица была пуста. Безлюдно было и на других улицах. Редко встречались прохожие и еще реже — машины.

Поперек некоторых улиц висели разноцветные гирлянды из маленьких бумажных флажков. Точь-в-точь таких же, какими украшают наши ребятишки детские сады.