Ги с трудом протиснулся к лестнице. Наверху высокий мужчина в рединготе сердито толкался, спускаясь вниз. Барон де Во с испуганным видом стоял на площадке.

   — В чём дело? — спросил Ги, когда они обменялись рукопожатиями, и указал подбородком на того мужчину. — Один из твоих клиентов?

   — Да, чёрт возьми. — У барона был страдальческий взгляд. — Он вне себя. Сегодня утром я устраивал ему дуэль в парке де Прэнс — ну, ты знаешь, велосипедный трек в конце леса. Дуэль была прекрасной, замечательной! Оба противника сделали по два выстрела. Никто не ранен. Но там тренировался какой-то чёртов велосипедист, который и не подумал остановиться, когда мимо его уха пролетела пуля. — На его лице появилось униженное выражение. — И в результате мой дуэлянт жалуется, что весь поединок был лишён достоинства!

Ги утешающе похлопал его по плечу.

   — Мопассан, дорогой друг.

Это произнёс Дюмон, пощипывая свою густую бровь. От него сильно пахло духами графини Батиста.

   — Очень прошу... Ваш новый рассказ для воскресного приложения... Дорогой друг, так нельзя. — Он пожал плечами. — Мы достаточно непристойны, независимы и неразборчивы — но, чёрт возьми, так нельзя!

   — Не хотите брать его? — весело спросил Ги.

   — Но... но нельзя ведь давать мужчине в любовницы восьмилетнюю девочку! Даже в рассказе. Притом французскому моряку. Чёрт возьми!

   — Почему же?

Дюмон развёл руками.

   — Почему? Но даже от вас это... это непристойно!

   — Не понимаю. В рассказе ясно говорится, что Шали — индийская девочка. — Ги откровенно наслаждался горестными увещеваниями Дюмона, как и шуткой с присылкой рассказа. — Вы, кажется, не понимаете, что в Индии это самое обычное дело. Индийские дети обычно заключают помолвку в шесть-семь лет.

Дюмон застонал и закрыл глаза руками.

   — Собственно говоря, — Ги с трудом сдерживал улыбку, — если б я сделал девочку постарше, вы получили бы протестующие письма от возмущённых индусов, а тем более от французских моряков!

   — Но честное слово, мы не можем этого печатать.

   — Дюмон, читатели с жадностью проглотят рассказ, — сказал Ги, — и вы это знаете. Если он не появится, больше от меня не получите ничего.

   — Нет... нет, нет. — Дюмон со стоном заломил руки. — Ладно, рассказ пойдёт. О Господи...

Когда Ги спустился, Мезруа взял его под руку.

   — Дело в том, что Дюмону из-за этого рассказа устроила скандал мадам Батиста!

   — О!

И оба покатились со смеху.

В тот вечер Ги и Мезруа ужинали вместе. Распрощались они уже за полночь. «Чёрт возьми, хороший выдался вечерок, — думал Мезруа, возвращаясь домой. — Хороший ужин у Вуазена, приятный разговор, метрдотель плясал вокруг нас: «Да, месье де Мопассан. Нет, месье де Мопассан», — девочки за соседним столиком услышали фамилию и, в сущности стали предлагать себя. А коньяк какой! Хорошо, когда в кармане есть деньги». Мезруа вздохнул. Ему никогда не добиться такого успеха. Он представил себе, как годы работы над романами с продолжением уходят в серое будущее. Кто вспомнит его через двадцать лет? «Рене Мезруа? Не знаю такого». Что ж, Мопассан заслуживает всего. Он выдающийся. Отличный парень! Мезруа затянулся сигарой, припоминая разговоры за коньяком. Милый друг в том, что касается женщин, — это сам Мопассан. Он может заполучить любую женщину в Париже и, похоже, заполучает. Как он там сказал? «Думаю, между восемнадцатью и сорока годами, если исключить случайные встречи, которые длятся час, у мужчины бывает около трёхсот женщин». Разных. Мезруа хохотнул. Отличный парень!

Он свернул на улицу Клапейрон и стал искать в кармане ключ. Назвал свою фамилию консьержке и вошёл в неприбранную двухкомнатную квартиру с разбросанными книгами, бумагами, полными пепельницами, пыльными чучелами лебедя, чайки и фламинго из личной коллекции чучел домовладелицы, которые она запрещала ему убирать. Остальные лежали в шкафах, на комоде, в секретере и в ящиках письменного стола. Раз в месяц домовладелица, длинношеяя, как страус, колотила в дверь, врывалась и расставляла по местам взъерошенных макао, колибри, синиц, орлов и линялую сову с несколько властным взглядом, свою особую любимицу.

   — Ах, чёрт возьми...

Мезруа со вздохом подошёл к столу. Завтра нужно сдавать очередную главу нового романа. Он просто литературный подёнщик. Сел, взял лист бумаги — и внезапно подскочил, услышав громкий стук в дверь.

   — Мез-руа!

Он бросился к двери и распахнул её.

   — Мопассан! Господи, что случилось?

Ги стоял, пригнувшись, в дверном проёме, глаза его были широко раскрыты, лицо посерело, и он весь дрожал. Протянул руку и коснулся плеча Мезруа. Тому показалось, что Мопассан вот-вот упадёт в обморок, он подхватил его — и Ги в испуге попятился, словно не владея собой.

   — В чём дело? Ты ранен?

   — Что-нибудь стряслось, месье? — За спиной Ги появилось испуганное лицо консьержки.

   — Не могу...

По лицу Ги струился пот. Он постоянно сглатывал, пытаясь заговорить. Шляпу он потерял и, судя по грязи на одежде, куда-то упал.

   — Вызвать полицию? — Мезруа помог ему выпрямиться. — На тебя кто-то напал?

Ги покачал головой.

   — Там... п-п-призрак.

   — Что?

Мезруа уставился на него, потом втащил в комнату и захлопнул дверь перед носом консьержки.

   — Садись. Тебе нужно...

Он умолк, видя, как неловко Ги рухнул в кресло. Может, не предлагать ему выпивки? Но это немыслимо! Мопассан не мог быть пьяным. Они расстались двадцать минут назад, он был совершенно трезвым. Мезруа пошёл, налил коньяку и подал Мопассану. Зубы Ги стучали о стекло, коньяк проливался на подбородок. Но выпитое его укрепило.

   — Я пришёл домой, заглянул в кабинет — он был там. И теперь там.

   — Кто?

Ги поднял на него глаза.

   — Мой двойник. Мой призрак. Он сидел в моём кресле с книгой, которую я ч-ч-читал до того, как идти на встречу с тобой.

   — Старина, тебе что-то померещилось.

   — Нет.

   — Почудилось, конечно. Допей.

Ги допил коньяк. Мезруа налил ему ещё. Он чувствовал себя не в своей тарелке.

   — Там, наверное, какое-то зеркало, о котором ты забыл. Открыл дверь и увидел своё отражение.

   — Зеркала там нет. Я вошёл, а он с-сидел не шевелясь.

   — Старина, на секунду-другую тебе что-то привиделось...

   — Я стоял там. Стоял, глядя на него, Мезруа.

На глаза у Ги навернулись слёзы. Наступила пауза. Мезруа загасил сигару в пепельнице.

   — Пойдёшь туда со мной? — спросил Ги. — Я не хочу идти один.

   — Конечно.

Ги сидел, откинувшись на спинку кресла. Он был ещё в напряжении, но постепенно обретал мужество. Через минуту Мезруа спросил:

   — Видел ты... что-нибудь подобное раньше?

   — Нет. — Ги допил коньяк. Потом сказал: — Это не совсем правда. Однажды я видел его — рядом с собой, в зеркале, на улице Дюлон. Подумал — это дефект стекла, какая-то причуда отражения. Длилось это всего секунду.

   — Вот-вот — и сейчас то же самое.

Через пятнадцать минут Ги, казалось, пришёл в себя. Мезруа спросил:

   — Пойдём?

   — Да.

Они миновали вместе тёмный бульвар де Батиньоль, потом свернули на улицу Моншанен. Ги достал ключи. Мезруа зажёг газовую горелку в подъезде. Матовое стекло потрескивало от жара. Когда Ги распахнул дверь, Мезруа вошёл первым. Свет ярко горел. Ги не погасил его, уходя.

   — В дальней комнате, — сказал Ги. Они направились к ней. Мезруа вошёл. Длинная, узкая комната была пуста. Кресло стояло у письменного стола на своём обычном месте. Раскрытая книга лежала страницами вниз, как Ги оставил её.

   — Ну вот! Покой и уединение, — сказал Мезруа.

Ги стоял у двери.

   — Да.

Наступило недолгое молчание, словно оба не знали, что сказать.

   — Спасибо, что пошёл со мной, — поблагодарил Ги.

Мезруа беззаботно ответил: «Не за что» — пожал ему руку и ушёл. Оставшись один, Ги зажёг все лампы. Постоял посреди комнаты, оглядывая её. Потом неторопливо сел в кресло.