— Ги — мой знаменитый сын!

Когда они расцеловались, мадам де Мопассан сказала:

   — Жозефа, прочтя «Пышку», плакала три дня!

   — Почему?

   — Всё повторяла: «Так правдиво... так правдиво!»

Не разжимая объятий, оба рассмеялись.

Вышла Жозефа. Она совершенно не изменилась. В её лице с мужскими чертами боролись улыбка и плач. Когда Ги обнял её, слёзы одержали верх, но она быстро овладела собой.

   — Месье Патиссо в «Воскресных прогулках» напоминает моего дядюшку Нисефора, — сказала она.

   — Жозефа, неужели ты читаешь «Голуа»?

Ги с радостью собрался на пляж. Этрета был поистине очаровательным; он вошёл в моду, там появилось казино, вдоль берега днём гуляли отдыхающие. Когда он вышел на тропинку, его окликнул Люсьен. Они тепло поздоровались. Люсьен поведал местные новости. Капитан Куто был прикован к постели, но духом не падал. Альбер Тарбе в конце концов женился на Жозе, привлекательной широкоплечей девушке, и у них родилось четверо детей. К всеобщему удивлению и возмущению, Дидина, прачка с пляжа, недавно овдовев, стала «домработницей» у нового кюре в соседней деревне — в Этрета понимали, что это значит.

   — Что это, говорят, ты теперь пишешь в Париже книги? — спросил Люсьен.

   — Так... рассказы.

   — И о продажных женщинах в том числе, а? — Люсьен подтолкнул его локтем и улыбнулся.

   — Да, и о них.

   — Будь осторожен, малыш. — Люсьен посерьёзнел. — Чёрт знает, во что могут втянуть тебя эти женщины. Я рассказал священнику, что был у одной такой в борделе, когда последний раз ездил в Гавр с Арманом Пайроном. Священник спрашивает: «И вступил с ней в греховную связь?» Я отвечаю: «Она была очень соблазнительной, месье аббат, я только после третьего раза угомонился». А он мне: «Раз так, Люсьен, три дня не пей вина, завтра обедай без мяса и, выходя, опусти пять су в ящик возле двери». Я ему говорю: «Но, месье аббат, я заплатил девице!»

Возвратясь, Ги застал у матери гостью. Мадам де Мопассан представила её.

   — Это Эрмина Леконт дю Нуи[91]. Муж её — архитектор и, кажется, проводит всё время в Румынии, — откровенно сказала она с улыбкой. — Мадам дю Нуи купила виллу Ля Бикок, что позади казино. Мы с нею приятельницы; по-моему, она очаровательная женщина.

Ги поклонился и поцеловал руку гостье.

   — Месье Патиссо великолепен, — сказала мадам дю Нуи.

Это была женщина лет тридцати, с блестящими золотистыми волосами, белокожая, голубоглазая. Высокая переносица придавала её лицу особое своеобразие; она оказалась хорошей собеседницей, умной и образованной. Сквозь её холодную сдержанность иногда прорывался циничный юмор, видимо, она сблизилась с мадам де Мопассан благодаря их общей нелюбви к условностям. Они немного поговорили втроём, затем Ги пошёл проводить гостью. Когда они стояли на крыльце её дома, уже темнело, и в казино зажглись газовые фонари. Ги поинтересовался:

   — Почему вы решили жить здесь?

   — В Этрета? Да потому, что мне нравится здесь. Считаете, что не стоит?

   — Я думал, вы предпочли бы Париж.

   — Это так. Но подчас предпочтения не приводят ни к чему хорошему. — Она засмеялась. — Доброй ночи.

На третье утро Ги чуть свет отправился проверить крабовые ловушки, и вдруг мадам дю Нуи вынырнула рядом с его лодкой.

   — Здравствуйте. Влезайте сюда.

   — С удовольствием. Я удивлена, что вы ещё здесь.

Ги помог ей влезть в лодку. Волосы её, перехваченные лентой, сверкали. Купальный костюм облепил тело, обрисовывая соски и неожиданно крутые при узкой талии бедра. Она вытаскивала вместе с ним ловушки, касаясь его рук своими. Потом поинтересовалась:

   — Море — ваша стихия, так ведь? Вы делаете всё очень мастерски.

Он потянул верёвку, привязанную к большой ловушке.

   — Так мастерски, что ловушка застряла.

Им было видно, что ловушка засела в расселине выступа скалы и верёвка обвилась вокруг него.

   — Придётся нырять, — сказал Ги. Снял майку, потом глянул на женщину. — Я могу нырнуть в брюках.

После недолгой паузы они оба рассмеялись.

   — Может, скромно отплывёте в сторону? — предложил Ги.

   — Ни в коем случае, — ответила мадам дю Нуи и отвернулась. Он снял брюки и тут же очутился за бортом. Держась за планшир, сказал:

   — Верёвку не трогайте. — Женщина поглядела на него. — Ловушка тяжёлая, и, когда я высвобожу её, она пойдёт ко дну.

Их лица чуть ли не соприкасались за бортом лодки.

   — Понимаете?

   — Да.

Мадам дю Нуи не отводила взгляда. Лодку слегка качнуло. На лоб ей упал большой локон волос.

   — Вы красавица. Вы нравитесь мне, — сказал Ги.

Она улыбнулась.

   — С берега, должно быть, это выглядит любопытно.

Ги нырнул, и вскоре, когда ловушка пошла вниз, верёвка с силой хлестнула по борту лодки. Молодой человек вынырнул.

   — В носовом ящике должно быть полотенце, — сказал он, указав пальцем.

Мадам дю Нуи нашла его, подала и отвернулась, когда Ги влезал в лодку. Он моментально обтёрся и натянул брюки. Потом они вытащили ловушку с шестью замечательными крабами.

   — Плывём к берегу? — спросил Ги.

Мадам дю Нуи села на скамью перед ним, опёрлась руками о борта, склонила набок голову и чуть насмешливо улыбнулась.

   — Чудесный день, — сказала она.

Но когда Ги вечером зашёл за ней, сообщила, что от мужа пришла телеграмма, через два дня он приезжает на месяц. Они пообедали в казино, зашли в Ле Верги, потом молодой человек проводил её домой. Он был расстроен и слегка робел перед ней. Такие, как она, ему ещё не встречались.

На другое утро, когда Ги с матерью завтракали, Жозефа принесла пачку писем. Теперь ему поступали предложения из многие газет и журналов, от него ждали рассказов, очерков, статей. У них была обширная переписка с Гюисмансом, который собирался издавать новый еженедельник «Комеди Юмен». Жозефа готовилась подать большое блюдо с омлетом.

   — Ги, смотри-ка.

Мадам де Мопассан взяла местную газету и прочла: «Вчера вечером в салоне принцессы Матильды Бонапарт на улице де Берри в Париже была поставлена пьеса «В старые годы»...

   — Не может быть!

   — «...нашего выдающегося земляка Ги де Мопассана».

   — Покажи! — Ги пришёл в восторг. Он торопливо прочёл сообщение. — Знаешь, это большая честь.

   — Не сомневаюсь, Ги.

   — Флобер давно уже отдал ей эту пьесу. Она постоянно говорила, что поставит её. — Ги снова стал читать газету, но внезапно его стал бить озноб.

   — Мама, в этой комнате холодно. Нельзя ли завтракать в другой?

Она поглядела на него с недоумением, словно хотела уловить скрытую в этих словах шутку, потом сдалась.

   — Ты не простудился?

   — Нет, не думаю. В этой комнате иногда бывает жуткий холод.

Он отложил нож с вилкой и стал растирать руки.

   — Оставь — какой же он жуткий!

   — Погода меняется. Я всегда чувствую смену погоды.

   — Ги, но ведь день солнечный.

   — А тепла нет. Здесь север. Северное море. Мне нужно средиземноморское солнце. Вот именно. Мама, я поеду на юг. Может быть, в Ниццу. Нет, в честь принцессы Матильды — на Корсику! — Он поднялся. — Где те карты, с которыми ездили вы? Наверное, вместе с книгами хранятся на твоём письменном столе?

— Да, — спокойно ответила мадам де Мопассан. Посмотрела вслед выходившему сыну и задумалась.

Фиакр въехал на улицу Друо, Ги открыл дверцу, собираясь выйти. Ивонна Фоконье взяла его за руку.

   — Ги, завтра? Ты ведь обещал.

   — Да, конечно. Не смотри так жалобно.

Он улыбнулся ей и вышел. Она откинулась назад, так чтобы её не было видно, и фиакр тронулся. Ги подошёл к дому, где находилась редакция «Голуа». Вздохнул. Ивонна становилась скучной и навязчивой. Он вернулся с Корсики четыре дня назад, и она трижды добивалась встречи с ним. Жаловалась, что в тот день они виделись утром, хотела увидеться вечером и сопровождала его в фиакре, чтобы побыть с ним подольше. И вместе с тем боялась, что их увидят вместе, что это навлечёт на неё «позор». «Напрасно я связался с ней, — подумал Ги. — А, ладно...»