— А вдруг я не получу денег вовремя? — спросил Анри. Одна нога у него была кривой, другая прямой, и они образовывали нечто вроде буквы D.

   — Ты же знаешь нас, — ответил Синячок.

   — Мы всегда расплачиваемся, — сказал Томагавк. — Спроси Сембозеля.

   — Или его жену, — добавил Ги, и все усмехнулись. Аннетта Сембозель иногда подрабатывала, обслуживая «клиентов».

   — Ладно, — сказал Анри. — Но если разобьёте ял, то всё равно будете за него выплачивать.

   — Мы — разобьём?

Все пришли в негодование.

Анри понимал, что ничего подобного случиться не может.

   — Хорошо. Он ваш.

   — Добрый старина Анри!

Его подняли на руки, бегом принесли в «Морячок», усадили в кресло и прямо в нём водрузили на стол.

   — Сембозель! Выпить! Неси водки. Особой.

   — У нас важное событие.

В комнате, хотя занята была только половина столов, шум стоял более громкий, чем обычно; табачный дым висел клубами, казалось вбирая в себя запахи и жару.

   — Хозяин, наливай всем.

   — Мы должны придумать имя этой лодке, — сказал Одноглазый.

   — Видит Бог, должны.

   — Сислей! — крикнул Ток, повернувшись к столу, где сидело уже несколько художников. — Мы купили лодку. Придумай ей имя.

   — «Са-Ира», — громко ответил Сислей.

   — Дырки в корме у неё нет! — выкрикнул Ги.

В общем хохоте громче всех звучал визгливый смех Сембозеля.

   — «Ласточка предместий», — предложил Томагавк. То было название непристойной песенки. Все шумно возмутились.

   — «Лепесток розы», — сказал Ги.

   — Вот это подойдёт!

   — Прюнье небось придумал что-то непристойное.

Это сказала Са-Ира. Все так весело расхохотались, что она невольно присоединилась к ним.

   — Тихо! — стукнул кулаком по столу Ток. — Господа, по столь торжественному случаю мы просим вас выпить за это новое судно, которое вы увидите рассекающим серебристые воды Сены, непревзойдённое по изяществу, несравненное по симметрии...

   — И с самой распутной командой!

   — Господа, за «Лепесток розы»!

Все весело зашумели и подняли стаканы. Анри заставили подняться, он поскользнулся на мокрой столешнице, зашатался под изумлёнными взглядами Ги, Одноглазого, Томагавка и упал им на руки.

Вошли ещё три девицы, две из них работали на местной ящичной фабрике, третья — младшая, новенькая, несмотря на робость, поддалась искушению заработать своим телом несколько франков. Все речники разошлись, но Ги, Ток, Томагавк, Синячок и Одноглазый подсели к художникам, вино лилось рекой, шум стоял неимоверный.

Сислей и его коллеги не вели разговоров об искусстве, Лувре, импрессионизме. Их тянуло поговорить о лодках, о Сене, о гонках, которые они собирались устроить. Сена влекла их к себе. Она стала колыбелью импрессионизма. Они писали бесчисленное множество картин, изображающих её извилистое русло, игру красок, её берега и мосты, пикники, лодки, владельцев ресторанов, кабачки и угольные баржи. Художники жили в Пти-Женневьер, неподалёку от Аржантейского моста, там стояла пришвартованная к берегу большая баржа, к нижней её части крепились лодки, верхняя представляла собой ряд кают вдоль длинной палубы. Лодки были у всех. Художники искусно управляли ими и вечно спорили о последних гонках или о времени, которое потребуется, чтобы доплыть до шлюза в Марли.

   — Если буржуа будут плавать на норвежских вельботах, то не опрокинутся и не утонут, — громко сказал Писсарро[48].

   — Эти вот люди приобрели норвежский вельбот, — сказал Мане.

   — Быть не может.

   — Что вы скажете о Салоне, месье Ренуар[49]? — спросила Са-Ира.

   — О Салоне, малышка, я скажу: «Дерьмо», — ответил тот. — Хозяин! Где еда, которую ты обещаешь вот уже целый час?

   — Несу, месье. Бифштексы с жареным картофелем.

Из кухни доносились запах масла и шипение сковородки.

Все принялись за еду, потребовав ещё дешёвого красного вина. Томагавк достал концертино, все пьяно запели, а потом начали танцевать с девицами. Появилась мадам Сембозель, склонилась над столом и стала потихоньку тереться о Ги. Две недели назад он уступил её заигрываниям — обычно она не позволяла себе этого, хотя иногда продавалась за деньги, — и переспал с ней. Она была намного моложе мужа, лет двадцати пяти, взбитые белокурые волосы придавали ей соблазнительную вульгарность. Но Ги не хотел больше связываться с ней. «Морячок» был очень нужен. К тому же новая девочка была привлекательной.

Придя сюда, она, казалось, изменила своё намерение и не отходила от одной из тех, что привели её, девицы по имени Ирма, а та, почуяв перспективу провести ночь с Варнелем, тщетно пыталась от неё избавиться. Играло концертино, стоял неистовый шум. Танцоры восторженно резвились, а остальные разговаривали во весь голос.

— Нельзя же сидеть весь вечер! — сказал Ги новенькой. — Пойдём потанцуем.

Девушка потрясла головой. Ему показалось, что она с самого начала отнеслась к нему особенно настороженно. Потом — когда Кайботт предложил: «Потанцуем?» — она, не скрывая, что хочет уйти от Ги, пошла с ним.

Ги наблюдал за ними с улыбкой. Девушка была невысокой, с мышиного цвета волосами, красивыми лицом и шеей. Её опаска раззадорила его. Танцевали быстрый пасодобль. Кайботт, запыхавшись через четверть часа, повёл девушку обратно к столу.

Ги подскочил, взял её за талию и, прежде чем она успела высвободиться, закружился вместе с нею, прижимаясь к ней бедром. Они прошли два круга, потом, когда поравнялись с задней дверью, Ги приподнял девушку, толкнул дверь — и они оказались в темноте снаружи.

   — Нет, нет.

Девушка пыталась оттолкнуть его. Он всем телом прижал её к стене и хотел поцеловать, но она замотала головой, и губы его лишь скользнули по щеке. Однако под нажимом его бедра девушка постепенно разводила ноги. Ги крепко прижал её к себе. Головой вертеть девушка перестала, и Ги потянулся к её губам, чувствуя, как девичье тело становится податливым. Вдруг дверь распахнулась, через дверной проем хлынул яркий жёлтый свет, послышался хор громких голосов. Ги с девушкой юркнули в тень.

   — Плавание при лунном свете! Кто идёт плавать?

Это произнёс вышедший Синячок. Остальные последовали за ним с девицами.

   — Луны нет, — сказал кто-то.

   — Ну и что? Пошли.

Ги заметил, что девушка всё ещё держит его за руку. На них наткнулся Томагавк.

   — Кто это? А, Прюнье. Пошли поплаваем. На «Лепестке розы».

   — Пошли.

Ги с девушкой стали вслед за другими спускаться к бечевнику. Ночь была прохладной. Друзья с пением налегали на вёсла, позади виднелся носовой фонарик лодки Сислея. Когда они остановились, четверо девиц отказались купаться. Ги с друзьями нырнули с борта, и через минуту все появились на поверхности, отфыркиваясь, словно моржи. Минут через пять, отплывя от лодки, Ги услышал: «Тссс!» — и направился к берегу.

Девушка ждала его в кустах. Он взял её за плечи и поцеловал.

   — Пошли сюда, — сказала она.

Он, улыбаясь, пошёл с ней.

Положив своё весло на плечо, Синячок предложил:

   — Поплыли к «Лягушатне».

   — Отличная мысль.

   — Вперёд.

Было воскресенье, прекрасный июльский день. Обычно все пятеро шумно проводили субботний вечер в «Морячке», а в воскресенье уходили на реку. В то утро они чуть свет отплыли на «Лепестке розы». Теперь было уже три часа, и их ждала послеобеденная прогулка.

   — Значит, к «Лягушатне».

Все поплевали на ладони и склонились над вёслами.

   — Раз — два!

Лодка понеслась вперёд, они выплыли на середину Сены и удлинили гребки. Ял был перегружен, но молодые люди представляли собой слаженную команду и легко гребли вместе. Они миновали Нантер, за ними плыла вторая лодка. Возле Шату лодки кишели, словно водные насекомые. Ресторан Грийона — место встреч всех воскресных путешественников — медленно пустел после обеда. Мускулистые молодые люди в тельняшках кричали и жестикулировали на понтоне напротив двери. Женщины в летних платьях осторожно ступали в лодки, садились лицом к носу и расправляли юбки. Грийон, неимоверно сильный великан с ярко-рыжей бородой, помогал самым хорошеньким, а зрители, буржуа в воскресных костюмах, рабочие и солдаты с девицами, наблюдали с моста.