— Девочки хорошие, — сказал Ги. — Не шлюхи, но и недотрогами не назовёшь. Я познакомился с ними, когда искал знакомую по Этрета. Они только что приехали в Париж и, — он рассмеялся, — думаю, намерены сколотить состояние.
— Как раз то, что нужно! Едем, дружище!
В конце концов они решили пригласить девушек запиской. Ги написал её и отправил одного из рассыльных Тортони в наёмном экипаже. Возвратясь, тот сказал: «Девушки просили подождать». Молодые люди весело хлопнули друг друга по рукам и заказали ещё пива. Полчаса спустя появились девушки. Обе были невысокие, разряженные, очаровательные. Одна, Леони, была круглоглазой, с маленьким смешным подбородком; у другой, Марии-Луизы, причудливо сочетались темно-каштановые волосы и светлые, почти жёлтые глаза, которые она искусно подкрасила.
Ги представил всех друг другу. Рошгюд держался любезно и выглядел очень довольным.
— Может, сразу и поедем? — предложил он. — У Тортони после семи часов всегда скучно, не так ли?
— Э... да.
Девушки, судя по виду, были готовы удивляться.
— Мы решили пообедать в кафе «Англе», — сказал Рошгюд с непринуждённым видом светского человека.
Девушки были сражены.
— Может, вы предпочитаете какое-нибудь другое? — спросил Ги, беря Марию-Луизу за руку.
— Нет, нет. В «Англе».
Девушка радостно улыбнулась. О таком быстром успехе она и не мечтала.
— Отлично. Посыльный, фиакр!
До угла улицы Мариво было близко, но Рошгюд сказал, что им нужно подъехать. Они вошли в обитый красным плюшем вестибюль с толстыми красными портьерами, слащавыми картинами, люстрами с множеством хрустальных подвесок, отсвечивающими зеркалами в позолоченных рамах, сверкающим красным деревом и мягкими коврами Савонри[32]. Официанты носились в четыре зала, расположенных в цокольном этаже, и обратно. Высокий серьёзный Эрнест с мефистофелевскими бровями поклонился.
— Отдельный кабинет, месье Рошгюд? Пожалуйста.
И повёл всех четверых наверх.
— Как замечательно! — воскликнула Леони. — Отдельный кабинет — только для нас?
Там в ведёрке охлаждалось шампанское, у блестящего стола суетились официанты. В дальнем конце кабинета была вторая дверь, ведущая в отдельную секцию.
— Дорогая, — сказал Рошгюд, — здесь, возможно, вершилась история.
— А любовь — несомненно, — сказал Ги.
— О!
Однако, несмотря на притворное возмущение, девушки казались довольными.
— Очень может быть, что в соседнем кабинете находится какой-нибудь эрцгерцог.
— Не Баденге? — спросила Мария-Луиза.
Это было насмешливое прозвище императора Наполеона III[33].
Рошгюд покосился на дверь, потом негромко произнёс:
— У него есть свой адрес.
Обе девушки захихикали. Ги усадил Марию-Луизу на диванчик рядом с собой. Она слегка раскраснелась, он ощущал тепло её бедра.
— А это что за пятнышки?
Он наклонился к ней, но девушка со смехом отстранилась.
— История, но не география, — сказала она.
Ужин был превосходным. Рошгюд заказал двухквартовую бутылку шампанского. Он находился в приподнятом настроении, рассказал множество скандальных светских сплетен и после того, как Леони оказала наигранное сопротивление, стал подолгу целовать её, едва уходили официанты. Когда подали коньяк, потребовал итальянского певца, которого уже слушал, и тот пел трагические песни в такой комичной манере, что все смеялись до слёз. Проводив его, Ги запер дверь. Теперь официанты могли войти только в том случае, если их вызовут звонком.
Мария-Луиза выглядела покладистой. У неё были прекрасные плечи. Она замечала взгляды Ги в своё декольте, но не пыталась пресечь их. Он взял её за талию, повёл к дальней двери, и она безропотно вошла туда.
Там были кушетка, зеркало, умывальник за ширмой. Когда закрылась дверь, Мария-Луиза начала сопротивляться, видимо из упрямства. Ги поцеловал её в шею и распахнул платье, почти обнажив груди; она вывернулась, он снова схватил её, и оба повалились на кушетку. Она корчила Ги смешные гримасы, стискивала зубы и неистово вырывалась. То, что она дурачилась, раззадорило Ги ещё больше. Он стиснул её запястья и стянул платье с одного плеча. Обнажилась прекрасная полная грудь, но девушка вырвала руку и вцепилась ему в волосы.
Не обращая на это внимания, Ги поднялся и задрал ей юбку до талии. Она выпустила его волосы — но было поздно. Он втиснул колено ей между ног, она напрягла в последнем усилии мышцы бёдер, потом внезапно сдалась, ухватила Ги за шею и притянула его лицо к своим губам. Одной рукой он раздел её до конца. Она без стеснения прижала его к себе и впилась ногтями ему в спину.
— Ги!..
Мария-Луиза так задвигала вверх-вниз бёдрами, что Ги решил — опыт у неё большой, она всё больше и больше входила в неистовство, наконец сказала: «Всё. Хватит, хватит» — и оттолкнула его, тяжело, удовлетворённо дыша.
Из-за двери послышался глухой стук, затем смешок. Мария-Луиза не шевелилась. Ги зажёг сигарету и, развалясь, стал курить. По ту строну перегородки послышалось ещё несколько глухих ударов, потом надолго наступила тишина. Ги очень хотелось пить, он клял себя, что не догадался прихватить бутылку и стаканы; ему было понятно, что выходить, пока Рошгюд не подаст голос, нельзя.
Мария-Луиза шевельнулась, посмотрела на него, протянула руку:
— Ги... Иди ко мне.
И движением ноги отбросила юбку, которую он одёрнул. Страсть её была пылкой, она выгибалась, притягивала его за плечи к себе. Потом они полежали, словно после долгого бега, и внезапно принялись неудержимо смеяться, безо всякого повода, просто радуясь жизни.
Снаружи на улице было тихо. Лишь проехал случайный фиакр.
— Месье, купите мне зáмок?
— Вместе с имением, дорогая.
Наконец они решили, что хватит терпеть жажду, подняли шум, чтобы предупредить Леони и Рошгюда, потарахтели дверной ручкой и вышли. Рошгюд с широкой улыбкой нетвёрдым шагом расхаживал по комнате, Леони торопливо пудрилась.
— Шампанского, ради всего святого, — сказал Рошгюд.
— Где звонок?
Рошгюд распахнул дверь:
— Гарсон, шампанского!
Ушли они, когда уже светало. Сонные официанты на лестнице кланялись как заведённые. Другие посетители ещё не разошлись. Из одной комнаты негромко доносилось пение; из-за двери слышался женский смех и звон стаканов. Рошгюд и Ги, чувствующие себя юными повесами, важно вышли, исполненные гордости. Девушек они высадили из фиакра на бульваре Малерб с туманными обещаниями новой встречи, потом расстались сами. Рошгюд сказал, что поедет в фиакре домой. Ги решил прогуляться и встретить наступление дня. Он помахал рукой и пошёл по сереющей улице Рояль.
С Сены тянул лёгкий ветерок. Перед ним лежала площадь Согласия с мерцающими на её громадном, таинственном просторе несколькими газовыми фонарями. Ги перешёл её и свернул на Елисейские поля. Людей там почти не было. Окружённые деревьями кафешантаны давно закрылись. Уже стало светло, и Ги увидел возле них бродяг и оборванных детей, они рылись в отбросах, оставленных толпой накануне вечером. На двух стульях лежал пьяный — босиком; кто-то стащил его ботинки и носки. Подальше, у Дворца Промышленности, шарманщик, стоя на коленях у бровки тротуара, точил нож.
Миновав Театр теней, Ги сел на скамейку. Свет лился сквозь проем Триумфальной арки на самой высокой точке широкого покатого проспекта. Утро было чудесное. Вниз по склону с резким лязгом ехала, приближаясь к юноше, щегольская коляска, правил ею кучер в синей с золотом ливрее, позади сидела женщина в большой шляпе с плюмажем. Ги не мог как следует разглядеть её, потому что она куталась от утренней свежести в шарф, но, когда коляска, замедляя ход, поравнялась с ним, он заметил, что глаза у женщины сильно накрашены.
Кучер, проехав ещё несколько метров, свернул к воротам особняка под номером 25. Ги, повернувшись, наблюдал. Коляска остановилась у закрытой двустворчатой двери. Женщина повернула голову и взглянула на него. Оба они, разделённые несколькими метрами тротуара, замерли, глядя друг на друга. Потом лакей открыл дверь, и женщина отвернулась. Ги стало любопытно, кто же эта красавица.
