Они сели среди набившихся зрителей, и Легран начал кукольное представление. Там были все традиционные персонажи — отшельник со свиньёй, Сатана, Бог Отец, множество чертей и сонмы ангелов. Пока отшельник, мучаясь страшными искушениями Нечистого, противился им, Легран пьяным, хриплым голосом пересказывал эту историю из-за кулис, вставляя непристойные шутки, зрители хохотали и хором ревели отчаянные просьбы святого так, что дрожал брезент палатки:

Ги бросил взгляд на Флобера. Лицо писателя сияло восторгом.

Ги потом часто бывал в этом доме на улице Биорель, а однажды встретился с Буйе у Флобера. Поэт поощрял молодого человека писать стихи и по воскресеньям внимательно читал то, что он приносил. Мопассан хорошо узнал Буйе. Кое-что поведал о нём Флобер. Когда родители стали заставлять молодого человека заниматься медициной, Буйе взбунтовался, отрёкся от своей доли наследства в пользу двух сестёр, стал писать стихи, на которые почти никто не обращал внимания, и пьесы, которых не замечали вовсе. Он зарабатывал гроши, давая уроки латинского и французского.

Буйе в свою очередь рассказывал Ги о Флобере — в частности, о прискорбной истории первого варианта «Искушения святого Антония» в сороковых годах; Флобер словно каторжник трудился над пьесой три года и, наконец дописав её, пригласил Буйе и ещё одного друга, Максима дю Кана[22], быть её судьями.

   — Гюстав размахивал рукописью над головой и кричал: «Если вы не взвоете от восторга, значит, вас ничем не проймёшь!» Читал он её нам четыре дня. Ежедневно с полудня до четырёх часов и с восьми до полуночи. Мы слушали. Дочитав до конца, спросил: «Теперь скажите откровенно, что вы о ней думаете?» Я ответил: «Думаем, ты должен швырнуть её в огонь и никогда не заводить о ней разговора». Это было ужасно. Бедняга Гюстав! Да, терпение у него есть.

Ги находил Буйе мягким, добрым человеком, который вооружился против мира двумя лицами: одним — весёлым, другим — величественным. Но о его душевных страданиях не знал никто. Буйе был из тех, кто с улыбкой встречает всё, даже терзание. И когда ему было особенно плохо, он становился ироничным.

Буйе говорил Ги:

   — Сотня стихотворных строк может прославить человека, если — если, — тут он поднимал толстый палец, — в них содержится сущность его таланта и неповторимости. Не забывай этого. Сотня строк!

Он повторял вновь и вновь:

   — Надо найти тему. Затем найти минуту, когда заставишь эту тему расцвести, и, наконец, найти в себе силы. А там, если окажешься удачлив, — на лице его появлялась добрая улыбка, — кто знает? Вдруг сотня строк приведёт к бессмертию?

   — Осторожней, не сломай ногу, малыш!

Взрыв грубого смеха.

   — Надел шерстяное бельё?

Опять смех. Двое молодых людей сами засмеялись от смущения, поглядев на женщин с мускулистыми руками, которые осыпали их обидными репликами с обеих сторон улицы. Ги пошатнулся, ступив на выщербленный камень, и угодил ногой в грязную лужу. Раздались насмешливые выкрики:

   — Буржуа!

   — Папенькины сынки!

Молодые люди продолжали путь и вскоре дошли до длинной кирпичной стены, за которой находился винный склад, людей там было поменьше.

   — Славный райончик, а? — сказал Пеншон.

   — Особенно запах.

Они усмехнулись друг другу, довольные своим приключением. Несколько ребят из старшего класса в лицее говорили об этом квартале весёлых домов в Руане, будто завсегдатаи, но Ги и ещё кое-кто заподозрили, что те знают гораздо меньше, чем рассказывают. Они с Пеншоном ходили несколько раз по окраинам этого квартала; потом Пеншон услышал, что один из борделей находится на улице де Лярш, и молодые люди решили туда наведаться.

   — Пойдёшь, Ги?

   — Почему же нет? Ты ведь тоже не прочь?

Пеншон замялся.

   — Не знаю. Это довольно опасно, разве не так?

Когда они прошли сотню метров до перекрёстка, Ги сказал:

   — Должно быть, здесь.

   — Это улица дю Пелерен. А нам нужна де Лярш.

   — Идти нужно сюда. Пошли.

Они зашагали по обшарпанной улице, ведущей к докам. Район этот выглядел мрачно даже в дневное время. Тротуары, там, где они существовали, были потрескавшимися, неровными; мостовая влажно поблескивала, словно солнца не хватало, чтобы её высушить. Из неприглядного кабачка неслось пьяное пение; у входа валялся совершенно охмелевший ребёнок. На верёвках, протянутых поперёк улицы между верхними этажами, сохло бельё, на мусорной куче лежали без сознания два существа в лохмотьях, похожие на людей.

И на улице дю Пелерен были проститутки. Чуть впереди две красотки пристали к троим шедшим матросам. Двое из них оттолкнули девиц и пошли дальше. Третий остановился, и когда Ги с Пеншоном проходили мимо, капризным голосом торговался с женщинами.

   — Нет, нет. Про полчаса и слышать не хочу.

   — Недолгое время лучше всего, дорогой.

   — Нет, чёрт возьми. Всю ночь.

   — Берёшь нас обеих, дорогой?

   — Я же сказал, — раздражённо ответил матрос.

Выглядели проститутки уже не юными. Они густо пудрились, румянились, ярко красили губы, спускали на лоб завитки волос. Носили широкополые шляпы и ходили, покачивая бёдрами. Дальше вдоль тротуара виднелись другие.

Пеншон подтолкнул Ги. Они оглядели проституток и мадам в распахнутых окнах. В некоторых виднелись мужчины, бледные, дряблые существа.

   — С выбором улицы ты не ошибся, — сказал Пеншон. Оба нервозно засмеялись. Некоторые женщины в окнах курили. Одетые в платья с низким вырезом, они высовывались, зазывно демонстрируя грудь. Когда Ги с Пеншоном приближались, мадам становились сосредоточенными, чрезмерно серьёзными и хрипло шептали по-заговорщицки: «Заходите, получите хорошую девочку. Сюда, сюда. Что вам угодно? Мои девочки это сделают». И кивали в подтверждение своих слов.

Но когда молодые люди проходили мимо, лица мадам менялись, и они поднимали насмешливый гогот или принимались выкрикивать:

   — Ступайте к нянечке!

   — Ваш папаша вчера был здесь, буржуа!

   — Хочешь зайти в один из этих домов? — спросил Ги Пеншона.

   — Нет. Слишком уж они неприглядные.

У обоих взволнованно колотилось сердце, но они старались этого не показывать. Одна из женщин на тротуаре пристроилась к ним. У неё было исхудалое лицо и рыжие волосы.

   — Идёте со мной?

Улыбка женщины была насмешливой. От неё сильно пахло духами. Молодых людей возбуждал уже сам разговор с нею. Ги спросил:

   — Э... не скажете ли, где улица де Лярш?

Она поглядела на них.

   — Направляетесь в тот бордель, что ли? Хотите девочку с медицинским свидетельством? Я здорова. Пошли со мной. Ублажу вас получше, чем там. У меня лёгкая хромота, может, вам это понравится? Смотрите.

При ходьбе она слегка приволакивала ногу.

   — Вы очень хорошенькая, но... нет, спасибо.

Молодые люди торопливо пошли дальше.

В конце улицы они заколебались, не зная, куда свернуть. Ги увидел в воротах женщину. Отвернувшись от них, она подтягивала чулок. Несмотря на её полноту, нога в чёрном чулке выглядела стройной, над чулком виднелась белая полоска кожи. Затем она повернулась, заметила их взгляды, подержала юбку приподнятой, потом опустила. Женщина была молодой, свежей, с пухлым, неожиданно привлекательным лицом. Слегка улыбнувшись, она лениво направилась к ним.

   — Добрый вечер. Вы поджидали меня?

Глаза её были чёрными, очень красивыми.

   — Ну...

   — Мы... э...

Молодые люди быстро переглянулись.

   — Не хотите ли поразвлечься? — Она окинула Ги профессионально оценивающим взглядом. — Постель отличная — тёплая. А?