- Вы что - всерьез? Неужто так прям и делают?
- Только так и делают, - заверил его хозяин, - и никак иначе. Один - все время сосет деньги, а другой, как-никак, получает все время лучший и лучший продукт. Так что все довольны. Не хочу пользоваться вашей глупостью, так что предположим, - ты все сделал по правилам. Сам код - исключительно твой, уникальный продукт?
- Ну?
- А транслятор, зная его, может сделать и кто-нибудь другой?
- Мало кто вообще-то, - но да, найдутся. Не один.
- Так что - полторы - за базу, по полторы - за изолированные трансляторы, а за исключительные права - удвоим.
- Это что ж это, - девять?!!
- Скромно, конечно, но раньше я с тобой дел не имел, не знаю.
- Странно как-то. Казалось бы - деньги для вас - все, рады-радехоньки должны быть, что нужная вещь - да дешево обошлась, а вы… Не проторгуетесь?
- Обидные вещи говоришь, мил-человек. Деньги все - для кусочника. Для некудышника, у которого никогда, ничего не выйдет. Деньги нужны только для того, чтобы люди делали то, что тебе надо. Самый простой и быстрый способ, хотя не всегда - годный, не всегда - лучший, не всегда - самый правильный. И это все. Деньги - тьфу, мусор, а люди - все. Если можешь добиться того, что от человека нужно, без денег, - так и деньги ни к чему, как они ни к чему вождю. СНАЧАЛА бывают люди, нужные люди, и только потом появляются деньги. А без людей - любые деньги пропадут. Так что я сейчас не даю, я сейчас ВКЛАДЫВАЮ. А это всегда - риск.
- Не имей сто рублей, - и так далее?
- Вот видишь, - привычные слова, и поэтому не действуют. Привычные слова, и поэтому стали пошлостью. Привычные, - и поэтому ты не понимаешь их, как надо. Мне вот, к примеру, кажется, что это я их первый придумал.
- Философ вы, Юрий Фомич.
- Станешь философом, когда первые годы - все один да сам, а потом - когда все так и норовят тебе… На своей шкуре узнал, что за штука такая - классовая ненависть! А! Только на одной философии и держался.
- Неужели? - Вежливо удивился Сева, не отрывая глаз от монитора. - А мне показалось, что вы тут царь, бог и воинский начальник. Все в радиусе ста километров в рот заглядывают.
- Так это те, что остались. Хотя… Не будь меня, так, может, и вовсе никого б не осталось, и стало б место пусто.
Это было сказано самым будничным тоном, но Понтрягин все-таки поежился.
- Звучит как-то… Жутковато. И то, и другое.
- Потому что правда. А правда о жутковатой жизни и сама, понимаешь…
- И как?
- А с кем как! Тактика такая, - он улыбнулся волчьей улыбкой, - гибкая. Так что и вспоминать-то порой тошно. Только деваться было некуда…
- Ладно, все это разговоры, а мне тут работать надо.
- Ты - поживи. Бюллетень тебе Кирилл выправит. ОРЗ, - он снова криво улыбнулся, - у тебя.
- Ну не могу я!
- Да брось ты. Вечно вы решите себе что-то такое, чего и нет вовсе, а вам - жить не дает. Ну, - и почему не можешь? Ну? Вот то-то же. Записку напишешь, чего надо, так Ленчик завтра сгоняет…
- Где собрать-то, Юрий Фомич?
- Ну давай, чтоль, у Дальних…
- Так там это…
- Что такое?!!
- Да Владимир Семеныч третий день гостит.
- Тогда - отбой! - Хозяин нахмурился, помолчал, а потом полюбопытствовал. - Один?
- Как есть один. Цельный день на берегу сидит и на воду смотрит. Не рыбачит даже.
- Плохо. Опять, значит, в тоске.
Голобцов, обладавший незаурядным, сверхъестественным почти чутьем на жареное, оживился:
- Это какой Владимир Семенович? Тот самый?
Красный Барон некоторое время помолчал, будто и вовсе не слышал, а потом поднял на Андрюху прозрачные, пустые нехорошей пустотой глаза:
- Тот - не тот, это сейчас без разницы. Отдыхает человек. Нужно что будет - так даст знать. Мне, не вам. Так что не берите в голову.
- А что это у вас в доме гаража нет? Сейчас - модно, я и в иностранных журналах видела…
- Еще чего! Что, - другого места нет?!! Вот еще, - нефтеперегонный заводик неплохо, - где-нибудь в погребе. Вокруг дома травка должна быть, а не пятна автольные.
Дом был сложен из валунов дикого камня и сам весь, - как валун, приземистый, неяркий, прочный, но при этом казался как-то очень к месту на этом пригорке с густой, зеленой травой, теперь - однообразно, как шерсть на спине зверя, лежащей кнаружи, словно кто-то ее причесал. И никакого сада, - только несколько больших кустов жасмина и жимолости там и сям, никакой ограды, дорожка, выложенная травянисто-зеленой шершавой плиткой - и все. Никаких хозяйственных построек кроме бани, да еще невысокая башенка вроде обсерватории.
- А, - надоело, - пояснил хозяин, - хлебнул в свое время этого самого хозяйства на дому по самое некуда. Сейчас пока что и глядеть на него не могу. И возиться, правду сказать, - недосуг.
- Все угнетенные трудяшшие делают?
- Они-и! Кому ж еще-то? Теперь, правда, еще и люди появились кое-кто, - а так они-и…
- Чего это вы о них так?
- Как - так? А вы, понятно, знаете - как надо? - Он проводил прищуренными глазами подъехавший пикапчик, - весь округлый, широкий, лоснящийся, на непомерно-широких мягких шинах, очень напоминающий гигантского жука, и кивнул, - Поехали…
В отличие от предыдущего, этот экипаж влек их владеньями Красного Барона c величавой неторопливостью, почти бесшумно и невероятно плавно, только едва покачиваясь на неровностях. Супербаллонам было ВСЕ РАВНО по чему ехать.
- А позвольте полюбопытствовать, - что это за модель такая?
- Что? Модель какая? А - СамАЗ. Са-амая актульная модель в последнее время.
- Никогда не слышал.
- Жизнь - она быстро меняется.
- А это что? Ветрогенератор?
- Он самый, - неохотно ответил Красный Барон, - у меня тут вообще свое, независимое силовое хозяйство…
- А за что бы это такое недоверие Объединенной Энергосистеме?
- А для того, чтобы этак невзначай - не оказаться бы голым, босым и без всего, - по милости чьего-нибудь разгвоздяйства… Или, тем более, стараниями какого-нибудь доброхота.
- А что, - были прецеденты?
- Помните, когда сюда ехали, - помолчав, ответил хозяин, - я такому Касиму звонил?
- Нет, - честно ответил за всех один Петр, - но это совершенно неважно.
- Так вот, этого самого Касима собственный папаша собственноручно поджигал мне коровник. За двадцать без малого километров! Пешком! Ночью! Не поленился притащить канистру с керосинцем этот самый инвалид Великой Отечественной! Колченогий алкаш без двух третей желудка, сухой, как сучок, - но ордено-оносец! Того только не учел, что стены у меня не горят, стекла - не бьются, двери - не больно-то сломаешь без динамита, а Хват - приучен сначала брать, а потом уже подавать голос… Не хала-бала - первый в области ротвейлер, пристрелили потом, так аж до сих пор жалко… - И с неожиданной тоской вздохнул, - эх, собачечка-а!
- И как? Кстати, - почему он Касим?
- Касим - потому что, понятное дело, Касимовы они, а почему Касимовы - черт иху маму знает. Тут полно которые из татар и башкиров. А с папаней - про-осто. Все просто, ежели знаешь - как. У нас мужик ничего не боится, ни Бога, ни пулемета, - он только начальства боится. Это который не отсидел. Который отсидел - тот, может, и вообще уже ничего. Хват его держит, а я - с райотделом, по рации, выбил себе разрешение… А он, - под кобелем лежит, и такого мне, сука, сулится, и в таких выражениях, что заслушаться впору. А я молчком, без ругани, деловито и целеустремленно. Так и так, - говорю, - человек я гуманный, культурный, не буду на такие твои слова обижаться, не буду тебе морду бить. Не оболью твоим же керосином и поджигать не буду. Не кину в ближайшее бучило с камнем в портках, хотя и мог бы. Ничего этого делать не буду, а сдам-ка я тебя просто-напросто в гадовку, потому как попался ты с поличным, и дело - ясней ясного.
- А собаку-то кто?
