- Можно мне?
- Давай, Дмитрий Филиппыч…
- Можем ли мы гарантировать, что подобные методы не будут независимо открыты в крупнейших империалистических странах? Независимо, или в связи с самыми смутными слухами?
- Нет, - Гаряев бесстрастно пожал плечами, - таких гарантий, разумеется, не может дать никто. Наоборот. Тем более, если в руки к кому-то попадут самые невинные образцы… В общем, - шила в мешке не утаишь.
- Таким образом, первое ваше предложение, по существу, бесполезно?
- Бесполезно. Хороших выходов тут вообще нет, а этот… Этот показался мне наилучшим из плохих.
И тут подала свой могучий голос артиллерия Резерва Главного Командования. Болшезубый, словно очнувшись, разогнулся каким-то зазубренно-угловатым движением и приступил:
- Вот мне удивительно, - начал он тихо, вроде бы с сожалением и продолжая пока что глядеть в стол, - какие пораженческие настроения имеют место у некоторых наших молодых коммунистов. Да, именно пораженческие, другого слова не подберешь. Он говорит подобные вещи людям, которые не дрогнули, не утратили уверенности в окончательной победе даже когда оккупанты стояли у стен столицы нашей Родины. Когда миллионы советских граждан отдавали свои жизни, ни на минуту не усомнившись в правоте, значит, и победоносности наших идей. Партия вывела страну из разрухи, из сплошной неграмотности, Партия восстановила страну после войны и с честью держит знамя социализма в сплошь враждебном, значит, окружении, а тут… Товарищ сам выдумал, - именно выдумал, я не побоюсь этого слова, - проблему и сам же дрябло опускает перед ней руки. И ведь это не просто коммунист, товарищи, это товарищ из Госбезопасности, унаследовавшей лучшие традиции Органов ЧК-ОГПУ-НКВД, у колыбели которых стоял сам Дзержинский… Этот человек долгое время работал под руководством присутствующего здесь уважаемого э-э-э…
Вдруг не вспомнив, он неопределенно указал в сторону бледного от ярости Инквизитора, а потом, словно внутри у него что-то щелкнуло, сразу же, без перехода, перешел от заклинаний - к выводам:
- В общем, товарищи, я считаю даже разговоры о том, что Партия якобы бессильна перед какими-то проблемами, которые яйца-то выеденного не стоят, не в силах, значит, ответить на вызов времени, безусловно, неуместными, вредными, недопустимыми. Таким, значит, образом.
Дмитрий Филиппович деликатно кашлянул, вопросительно глянул на Балабоста, увидел едва заметное шевеление тяжелых век и осторожно вступил:
- Очевидно, Андрей Денисович, вы не вполне поняли нашего молодого товарища. Разумеется, партия крайне далека от капитулянтских настроений, а он, впервые столкнувшись с серьезной и принципиально-новой проблемой, весьма добросовестно в нее вник. У нас неравнодушная и думающая смена, товарищи, и мне кажется, что мы можем только поблагодарить товарища Гаряева за проделанную работу… Другое дело, что, ознакомившись с обстоятельствами, он отреагировал слишком эмоционально. Он еще не понимает, что идеал в жизни - редок, и столь же редко удается сделать что-нибудь раз и навсегда. Приняв однажды какое-то верное решение. Куда чаще удовлетворительное положение достигается каждодневной работой. Каждодневным принятием малых решений. Как чистота достигается ежедневным подметанием. - И тут он позволил себе ле-огонький такой, почти незаметный выпад в сторону Большезубого, - Но у Андрея Денисовича, разумеется, есть какие-то конкретные предложения? Простите, я перебил…
- Моим предложениям тыща лет! Они всем известны. Работать, значит, надо. Дело свое делать грамотно и добросовестно. Эту продукцию от любой другой отличить можно? А? Не слышу? Так тогда и вообще непонятно, о чем речь! Где появится - отследить всю цепочку, за ушко - и на солнышко. Еще и чище станет, когда всяческих корыстных двурушников, расхитителей, нечисть всякую…
Ну, теперь он не остановится, пока не выскажет все, что знает, про поганую метлу, каленое железо и бараний рог. Что там еще? А, серии, маркировку вплоть до изотопов, во многих, кстати, случаях вовсе несовместимых с технологией, журналы для поединичного учета, чтоб, значит, совсем уж как с дензнаками. Это, надо сказать, на него не похоже. Что-нибудь конкретное - это не в его привычках. Это он, надо сказать, рискнул. Видно, тоже не в шутку разволновался.
А в конце концов было резюме:
- … а наказывать мы Дмитрия Геннадьевича не будем. Мы поступим по-другому. Мы поставим его отвечать за этот участок работы…
Вот так вот: не по-отечески даже, а по-Отечески, в лучшем стиле незабвенного Хозяина.
… а вот если он справляться не будет, вот тогда-то мы его и накажем. Если будет необходимость. Что вы на это скажете?
- Готов выполнить любое поручение Партии и задание правительства.
- Что ж ты не радуешься? Все не просто обошлось, а прошло, прямо-таки как в сказке… Братуха, да если ты теперь сумеешь себя правильно поставить, то через полгода полковником будешь! А через год - генералом! Генерал-майор ГБ Гаряев - как тебе?
Потенциальный генерал-майор ГБ, не отвечая, махнул в единый дух стакан "Посольской", что было для него, вообще говоря, вовсе нехарактерно (он не запил даже после своего памятного падения), и только потом поднял на собеседника дикий взгляд:
- Нет, ты что - правда не понимаешь? И ты тоже? Вся страна, от министра и маршала и до пастуха в колхозе тащит все, что может! Весь интеллект нации сосредоточен на этой проблеме, потому как иначе было не выжить, только о том, как стащить, и думают. Это ж тебе не плутоний, не пулемет какой-нибудь, а все сплошь справные и пользительные в хозяйстве вещи.
- Так блюди, раз приставили!
- Да не в моих это силах, понимаешь?! Не в моих, не в чьих, и вообще не в человеческих!
- Не ссы, - рассосется. Главное - не бери в голову, не накручивай себя.
- Не, - Гаряев, подумав, принял еще полстакана, еще подумал и повторил, - не рассосется. Дважды-два - четыре. Нельзя знать даже, что такое может существовать.
- Ты того - темпы сбавь. Вырубишься.
- Поверишь, - не действует! Тут ведь такое дело, что вообще никто ничего не должен знать, даже слухов не должно быть никаких и ни единого… А тут ты такой приходишь, весь из себя, и, оказывается, - полностью в курсе дела. По-хорошему, ежели уж меня прямо с сегодняшнего дня, я и тебя должен был бы того… И всех причастных, и всех, кто в курсе. Ты хоть это понимаешь, придурок? И что я вовсе не шучу, и что очень может быть, что завтра…
- Нет, - голосом некоего обобщения всех ядовитых змей просвистал его собеседник, - это ты придурок. Идеалист сраный. Как все умники, в упор не видишь са-амых простых вещей.
- Каких это?
- Да вот таких, которые в этой стране даже кретины понимают! Понял? Можно ничего другого не понимать, но все у тебя будет в порядке, ежели уж это ты понимаешь всем сердцем.
- Так просвети.
- Всего несколько принципов. Умри ты сегодня, а я - завтра. Каждому - до себя. В глазах начальства дело таково, как о нем докладывают. В любом случае лучше быть начальником, нежели подчиненным. А уж это не просто истина, но - Истина! Ты, кстати, во-первых - закусывай, а во-вторых - плесни другу, а то впрок не пойдет…
- Нет, - Гаряев, который, одновременно, и слушал и не слушал, вроде бы думая о своем, ответил невпопад, - но к-какие же однако… И не знаешь, за кого первого бога молить, за того, который в бараний рог и каленым железом повторно, или за нынешнего отца-благодетеля… Нет, ты понимаешь, - они такой язык выдумали, что на нем нипочем не скажешь то, что хочешь. Вот пробовал сегодня, - так не вышло. Язык сам по себе поворачивался рядом. Хочешь сказать: "Мандец вам всем в ближайшее время" - а получается: "Данная группа технологий может, знаете ли, представлять определенную такую, понимаете ли, неопределенную такую угро-озочку, ма-аленькую такую, - для Нашего Общего Дела". В малообозримой такой перспективочке… Понимаешь?
- А говоришь - не действует. Уже пятнадцать минут слышу от тебя сплошные: "Ты меня понимаешь?"
