А ле Буше придержал коня на самом берегу и поднял факел, освещая еще одного всадника, который стремительно приближался к ним.

— Александр! — закричала Манди, узнавая.

— Иди в деревню, оставайся там! — крикнул он ей.

Лунный свет блеснул на окантовке щита и лезвии обнаженного меча. Она услышала скрежет — ле Буше тоже вытягивал меч из ножен.

— Иди! — рявкнул Александр.

Ноги подкашивались, но Манди выполнила его приказ. Оставаясь, она только бы помешала, а так вернется со свидетелями.

Лязг скрещивающихся мечей расколол ночь. Вспыхнули искры, и осколки металла выкрошились из лезвий. Рыцари принимают на лезвие удары меча противника крайне редко, по необходимости, потому что повреждения стального клинка ужасны. Но у ле Буше не было щита, и Александр стремился преодолеть единственную защиту — узкую полоску стали, и уничтожить того, кто ею отмахивается.

Он и его отряд достигли деревни, когда сумерки перешли в ночь, и обнаружили хаос и испуг среди похитителей, мечущихся в поисках сбежавшей пленницы. Александр оставил половину своего отряда разбираться с людьми Стаффорда, топчущимися все еще около церкви, и с другой половиной отправился преследовать остальных людей Стаффорда, через церковный участок и общинные земли.

— Надо было убить вас еще во Франции, Монруа, — бросил ле Буше, задыхаясь, а кони кружились на краю потока.

Александр не тратил впустую дыхание. Не было таких слов, чтобы выразить весь накал чувств. «Действия говорят громче» — так, с набожным выражением говорил Харви. Удары, которые он наносил, были за Харви, за Арнауда де Серизэ, за Манди — и за него самого.

Сражаться приходилось во тьме. Блеск металла непосредственно перед ударом, да мерцание кольчуг были единственным предупреждением. Александр был быстрее, но ле Буше — тяжелее, и, хотя Александр дважды сумел обвести защиту, кольчуга тройного плетения выдержала удары.

Мужчины разъехались, переводя дыхание. Александр прислушался к тяжким вдохам ле Буше и решил, что рыцарь больше вымотан. Надо начинать азартную игру. Он пришпорил Самсона, и конь ринулся на гнедого коня ле Буше. Одним стремительным, низко нацеленным ударом Александр рассек кожу стремени противника. Ле Буше взревел от ярости и попытался парировать удар, но баланс был серьезно нарушен и рыцарь дрогнул в седле.

Александр бросился в новую атаку. Ле Буше отбросил и второе стремя, крепко сжал бедрами бока коня и, парировав удар в правую четверть, послал гнедого на противника.

Гнедой вздыбился и ударил Самсона копытами в грудь. Самсон подался назад и почти потерял опору в мягкой почве, и боком-боком, едва удерживаясь, чтобы не упасть, вступил в речушку. Ледяная вода забурлила вокруг всадника и коня. Самсон заметался, нащупывая твердый грунт задними копытами. Александр вцепился в гриву зубами — рывки жеребца едва позволяли удержаться в седле, не выронив меч и щит.

Но все-таки он инстинктивно поднял щит — и в то же самое мгновение меч ле Буше грохнул по окрашенной древесине. Затем услышал шум и плеск: гнедой бросился с берега в темный поток. Еще мгновение — и кони вновь столкнулись.

Александр пришпорил Самсона и с разворота хлестанул гнедого плашмя по открытому плечу. Жеребец шарахнулся, и ле Буше едва удержал его в узде.

Еще раз боевые кони сблизились, и рыцарские мечи скрестились — замерли, скрежеща. Запястье Александра дрожало, сухожилия напряглись. В силовом единоборстве он не мог противостоять ле Буше и уже ничего не мог сделать, чтобы предотвратить роковой миг, когда его меч вырвется из руки и упадет в черную жижу.

Меч Александра вывернулся из руки и упал.

С мучительным предвкушением победы ле Буше во всю мощь накинулся на Александра. Удар с полного замаха; Александр подставил щит, одновременно пытаясь выхватить кинжал из ножен на правом бедре. Еще раз ле Буше приподнялся в седле и обрушил сокрушительный удар на щит Александра.

Лезвие застряло в железной окантовке. Александр потянул изо всех сил, высвобождая щит, ле Буше тоже напрягся, пытаясь выдернуть клинок. Миг предельного напряжения сил — и короткий резкий треск. Щит освободился, Александра отбросило назад, и от падения удержала только высокая лука рыцарского седла.

Ле Буше заревел от боли и ужаса. Дважды рев раскалывал ночь, и на третий оборвался хриплым карканьем. Ле Буше медленно выпал из седла, грохнулся оземь и лежал, слабо корчась.

Какое-то время Александр смотрел, замерев от неожиданности. Затем спешился; помня о финале поединка у стен Водрея, он вытащил кинжал и не подходил слишком близко.

Кровь, больше крови, чем когда-либо видел раньше Александр, черной и блестящей, как река под лунным светом…

Зубчатая рукоятка сломанного меча наемника торчала из глубокой раны наверху бедра, около самой промежности. Рукоятка все еще подрагивала. Прямо перед взором Александра, который смотрел со смешанным чувством облегчения и ужаса, рука ле Буше двинулась, легла на рукоятку, схватила, пытаясь вытянуть, затем дернулась в судороге и опала.

Уже зная, что враг мертв, Александр все оттягивал момент приближения к ле Буше и держал наготове кинжал, когда наклонился над телом и расшнуровал кольчужный нашейник.

Но страшное сердце не билось, и тьма заливала раскрытые глаза.

Александр просунул пальцы под тунику и, касаясь все еще горячей кожи, нащупал засаленный кожаный шнур. Потянул — и вытащил крест, и как долгожданное видение, золото и аметисты заискрились. Лезвие кинжала разрезало шнурок, и Александр сомкнул ладонь на теплом металле.

— Теперь вы остались ни с чем, — сказал он ле Буше. — Упокойтесь в мире. — Он сотворил крестное знамение, повернулся спиной к трупу, и в который раз взобрался на терпеливо стоящего Самсона. Гнедой ле Буше нервно кружил поодаль. Александр оставил его — пусть подберет кто-то из его отряда, и поскакал вброд через черный поток, к деревне, отыскать Манди.

Пивная была вторым наиболее посещаемым местом в деревне после церкви, да и это происходило только из-за настойчивости священника.

Хозяйка пивной, вдова Эгги, была известна своим искусством, и новость о появлении свежего пива разносили клиенты на много миль вокруг. В этот прекрасный, залитый лунным светом вечер, большой пучок зеленых веточек ивы красовался за наличником, извещая клиентов, что дозрел новый бочонок и его надо прикончить поскорее, пока пиво не прокисло.

Из-за этого и естественного желания посплетничать относительно присутствия солдат в деревне у вдовы Эгги набралось много народу, когда Манди ворвалась в сие изысканное общество и стала, задыхаясь, посреди пивной. Камиза прилипла к телу, волосы разметались до бедер, а глаза были дикими.

Кое-кто из наиболее суеверных перекрестился и забормотал заклинания, не решив окончательно, алкогольное ли это видение или визит представительницы волшебного народа.

Священник, однако, немедленно рассеял их сомнения.

— Да это та молодая женщина, которую привезли рыцари, — сказал он, поднимаясь со своего места у очага; тонкая линия пены украшала его верхнюю губу. — Они сказали, что она сошла с ума. Ее возили к мощам святого Томаса в Кентербери, чтобы помолиться за ее выздоровление. — Он говорил на английском, который Манди едва понимала.

Она обвела взглядом крестьян. Все они глазели с любопытством, но никто не захотел встретиться с ней взглядом.

— Вы должны помочь мне, — умоляюще обратилась она к священнику, зная, что он понимает по-французски. — Меня похитили против моего желания. Идите со мной, быстро, разве вы не слышите звуки боя? — И она указала на дверь; теперь, когда в пивной все затихли, действительно можно было расслышать лязг мечей и удары.

Священник открыл рот.

— Дочь моя… — начал он и затих, обратив глаза ко входу.

Томас Стаффорд вступил в пивную с обнаженным мечом в руках.

На лице застыла мрачная маска, скулы напряглись. Он пытался сдержать гнев.

— Не обращайте на нее внимания, отец, — прорычал он. — Я же сказал, что она помешанная.