— Не больше, чем продолжать вражду, которая не должна была никогда начаться.

Гвин фыркнул.

— Это началось в день, когда нога первого норманна ступила в Уэльс, — сказал он, но уменьшил сарказм, поворачиваясь и махнув в сторону зала. — Ну, так как вы здесь, вы могли бы также присесть к моему очагу и отведать моего меда.

Мед Гвина был крепок и не столь тонок, как напиток, который управляющий Эбермона получил из Монмаута, но был приправлен травами, скорее напоминавшими пряные специи. Александр потягивал с удовольствием и собрался взять бочонок с собой назад в Эбермон.

— Я доволен, что вы посетили меня, — сказал Гвин, — потому что я никогда не побываю у вас.

— Да, я знаю. — Александр пристально оглядел зал. Для уэльсца Гвин богат, но его крыша покрыта соломой, а не черепицей, и по норманнским меркам зал был простоват и тесен. Но уэльсцы не собирались оценивать себя по таким стандартам. Они были фермеры-воины, сельские люди, которые успешно противостоят городскому накопительству и жесткой регламентации.

— Итак, какие факты вы обнаружили? — спросил Гвин.

Александр еще раз глотнул меда и отставил стеклянный кубок в сторону.

— Некоторые из ваших молодых людей отсутствовали у вашего очага в день нападения. Я не знаю ни их имен, ни кто они, и я даже не особенно хочу выяснять это, но они были в Эбермоне на рынке. — Он поднял указательный палец, чтобы не дать Гвину прервать. — Хорошо, не на самом рынке, но ради других соблазнов рыночного дня. Госпожа Сахилд не только варит прекрасное пиво, но также держит двух очень любезных распутных девиц для обслуживания. Если вы расследуете, то найдете, что некоторые из ваших молодых людей покрывают своих напарников, которые пользовались услугами этих девушек в тот день.

Гвин окинул взглядом зал, но хотя некоторые люди продолжали заниматься своими делами. Они, очевидно, прислушивались, потому что никто не встретился с его взглядом.

— Что вы говорите?

— То, что вам не сообщили правду ваши собственные люди, пока мне не сказал парень из деревни. — Он покачал головой. — Я прибыл сюда не для того, чтобы обвинить ваших людей в деле, далеком от этого. Действительно, их распущенное поведение оправдывает их. Они не могли украсть овцу Годрика, потому что были в постели с девушками госпожи Сахилд. Овца была украдена самим парнем. Он продал ее в Монмауте и придумал рассказ, чтобы скрыть свой обман. — Александр скривился. — Это семья, где утеряна любовь. Сын устал ждать своей очереди и решил получить свою долю при жизни отца.

Лорд Гвин вдохнул через зубы и кивнул с удовлетворением.

— Я знал, что здесь было что-то не то. — Он посмотрел задумчиво на Александра. — Ваш предшественник принял бы такие сведения близко к сердцу и, вероятно, даже склонился бы к войне скорее, чем признал бы свою ошибку.

Александр пожал плечами и еще раз отхлебнул мед.

— Я — не мой предшественник. Я управляю Эбермоном на доверии моего лорда Маршалла, и, когда я верну его, здесь все должно быть в лучшем состоянии, чем когда мне это дали. Только тогда я получу выигрыш от выполнения моих обязанностей. За последние пять лет я видел множество войн, был на стороне осаждающих и осажденных. Если бы пришлось устроить испытание, я мог бы, вероятно, превзойти моего предшественника на поле битвы также.

— Это — угроза? — спросил Гвин с хитрой улыбкой.

— Считайте это дружественным предупреждением. — Александр допил мед и встал.

Гвин поднялся тоже и вышел с ним из зала на зимний свет.

— Постоянное перемирие, — размышлял он. — Не думаю, что могу пообещать вам это; всегда найдутся причины для спора, но на данный момент я желаю соблюдать вашу просьбу о мире. В конце концов, дружественные предупреждения не должны игнорироваться — любой стороной, не правда ли?

Он протянул руку, и Александр почти совсем не колебался, зная, что они поняли друг друга. В мире или на войне уважение останется постоянным между ними.

РУАН, МАРТ 1199 ГОДА

— Мой брат, — сказал Иоанн сквозь зубы. — Чума на голову моего галантного чудо-брата. Даже если бы я рассказал то, что я знаю о его недостатках, люди будут все равно верить мифу о нем больше, чем моей правде. — Он бродил по опочивальне, беспокойный, как животное в клетке. Правая рука сжимала красивый серебряный кубок, в котором плескалась щедрая мера пряного вина. Наконец, он сделал большой жадный глоток.

Манди повернулась от сундука, на который она становилась на колени, чтобы снять мерку для новой туники, которую она шила для Иоанна в течение его пребывания во владении.

Ничто не предвещало его приезда, только внезапный вихрь его появления через дверь, вихрь, требующий комфорта и внимания. Именно так все было с ним. Долгие отсутствия, когда только материальное богатство ее окружения поддерживало ее веру в то, что она имела коронованного любовника, — и затем внезапные посещения, ужасные и бурные.

— Вы поссорились с Ричардом? — спросила она успокаивающим и сочувствующим голосом.

— Нет. Он поссорился со мной. Кажется, что слово Филиппа Французского значит больше, чем мое.

Он подошел к маленькой колыбели, в которой лежал его сын и тезка. Рожденный в начале февраля, младенец уже имел пух рыжих анжуйских волос и прекрасную, молочную кожу.

Иоанн присел и протянул украшенный перстнем указательный палец. Младенец сжал его крошечной ладошкой, словно морской звездой.

Иоанн немного смягчился.

— Я не мог остаться во дворце сегодня ночью, — сказал он, глядя на ребенка. — Все эти смотрящие на тебя лица, жаждущие знать, правда ли, что я отрекся от клятвы Ричарду. Они что, думают, что я так глуп?

— Тебя в этом обвиняют? В отречении от клятвы? — Манди закрыла крышку сундука и положила на кровать новую тунику и рубашку.

— Да, именно в этом меня и обвинили, — ответил он. — Филипп показал Ричарду письмо, которое, по его словам, получено от меня. Он предполагает, что я хочу поменять подданство взамен на определенные уступки. Вы думаете, я настолько глуп, чтобы написать нечто подобное?

Манди молча покачала головой.

— Ха, а Ричард решил, что именно так. Публично отчитал меня, да еще и потребовал мои яйца на блюде.

Высвободив палец, он встал.

— Я держался твердо и только через два дня смог доказать, что я, а не Филипп Август, говорил правду. Но знаешь, что самое обидное? Факт, что он посчитал меня достаточно глупым, чтобы оспаривать все, написанное в письме, полном ничем не прикрытых амбиций. Я не отрицаю, что желаю того, чем обладает Ричард, но я знаю, что через какое-то время все это и так будет принадлежать мне. Мой ведущий праведную жизнь братец никогда не произведет на свет ребенка… только в случае, если станет возможным, чтобы мужчины рожали. — Он разразился коротким смешком, полным пренебрежения.

— А я думала, у него есть ребенок, — усомнилась Манди. — Я помню, что слышала при дворе, будто бы он заявил о признании отцовства и назвал сына Филиппом.

— Зачатый со шлюхой, которая обычно одевалась молодым оруженосцем и наклонялась к нему спиной, если вы понимаете, что я имею в виду, — бросил он, все так же дико ухмыляясь. — Если он и зачал с ней ребенка, то по ошибке. В пылу выбрал не ту дырку. Что случилось, милочка, я вас шокировал?

Манди героически покачала головой, достаточно хорошо зная, что подтверждение его догадки только распалит его на дальнейшие возмутительные остроты.

— Я знаю о предпочтениях вашего брата, — сказала она. — Кое-кто из моих знакомых однажды привлек его взгляд.

— Если он привлек лишь его взгляд, он еще легко отделался, — парировал Иоанн.

Не желая больше говорить об этом, Манди перевела разговор на первоначальную тему.

— Значит, ты и твой брат не в ладах, или вы все-таки помирились?

Иоанн пожал плечами.

— Вроде помирились, — ответил он, нахмурясь. — Филиппу не удалось вбить между ними такой клин, чтобы сделать нас врагами, но я все-таки не завидую компании Ричарда.