Помню, радовался в таких случаях и я, и холодно, как на убитую дичь, смотрел на смуглое лицо и черные усы, на побелевшие руки, так отчетливо рисующиеся на обшлаге мундира — и не боялся и не смущался этим видом убитого, видом покойника. Кто-нибудь потрогает его, жив ли, дескать? Солдаты или казаки снимут мундир, штаны, патронташ и ружье и пошлют в штаб для определения части войск. А труп, если есть время, торжественно в китайском гробу похоронят, а нет времени, закопают так, на скорую руку, неглубоко. Какое-то отупение на сердце. Сознание, что сегодня ты, а завтра я, что тут счеты короткие, нагоняет это равнодушие и презрение к смерти. Весело, с громким говором вернулась сотня с удачной засады, японцев живых пригрели и обласкали, раненых перевязали и вылечили, мертвых похоронили. И надолго в пустынной деревушке стало разговора о том, как они шли, как падали убитые, как беспомощны были раненые и как растерялись живые. И это событие скрасит несколько скучную жизнь на заставе, полную тревог, ожидания и волнений и все-таки скучную…

На войне — слова «я убил», «я подстрелил» — приобретают совершенно особенное значение, далеко не столь роковое, как в мирное время. Тут страсти распаляются. На днях 2-го Читинского полка подъесаул Гартман рассказывал мне следующую историю, бывшую уже давно, но хорошо характеризующую, насколько сильны охотничьи страсти, инстинкты и порывы у человека на войне.

— Это было 27 апреля, — рассказывал мне Гартман, — на Чандзялинском перевале. Мы поочередно, перекатами, отступали от значительно превосходившего нас силами неприятеля, задерживая его на каждом шагу, и вот, когда мы заняли своими сотнями перевал у Тхумензы, мы заметили, что японский офицер с четырьмя рядовыми забрался на высокую сопку и оттуда распоряжается, указывая направление, в котором нужно двигаться японским ротам; увидевши это, урядник сотни князя Мурузи Околов соскочил с лошади и пытался снять его выстрелами, но дистанция была велика и пули не долетали до японцев.

— Нет, куда! — сказал князь, — брось, не снять его.

— Дозвольте, ваше сиятельство, мы его с братаном снимем. — Околов был отличный стрелок, и князь разрешил ему попытаться. Тогда Околов с другим казаком сели на лошадей и по открытому месту маленькою рысью поехали прямо к той сопке, где стоял офицер. Шагах в четырехстах от нее они спешились. Околов выбрал удобную позу и одним выстрелом «снял» японского офицера. Японцы открыли по нему огонь залпами, прострелили ему ногу, а лошади его холку, а товарищ его вернулся невредимый… Командующий армией наградил Околова за его подвиг знаком отличия военного ордена 3-й степени…

По прибытии в Манчжурию дивизия представилась главнокомандующему, и 14 мая 1904 г. генерал Куропаткин телеграфировал войсковому наказному атаману Сухотину следующее: «Осмотрел сибирскую казачью дивизию; нашел в порядке и благоустройстве. Люди здоровы, лошади в хороших телах. 4-й, 5-й и 8-й полки благословил в бой».

Всего через два дня после этого под Вафангоу сибирские казаки получили первое боевое крещение, покрывшее их заслуженной славой^{285}.

21 мая 7-й сибирский казачий полк, из отряда генерала Мищенко, был направлен в обход расположения неприятеля, занявшего позицию на высотах деревни Хоцзяпудза.

— Покажем, братцы, как сибирские казаки умеют умирать за Царя и родину, — сказал командующий полком войсковой старшина Старков своим казакам перед выступлением.

Слова эти, к несчастью, оказались для него роковыми.

В начале дела японцы пытались перейти в наступление, но были остановлены огнем спешившихся казаков и конного орудия, которое казаки успели поставить на позицию. Перестрелка продолжалась с часа до шести дня, после чего японцы принуждены были бросить позицию и отступить под прикрытием своих сомкнутых частей. Со стороны японцев в перестрелке участвовало шесть рот, из которых четыре подошли позже на подкрепление.

В начале же перестрелки смертельно был ранен командующий полком войсковой старшина Старков. Зная, что ему остается жить всего несколько минут, Старков пытался было сам написать донесение, но рука его ослабела и он успел лишь отдать словесные распоряжения по полку и по своим частным делам…

В этом же деле были легко ранены есаул Водопьянов и подъесаул Трошков. Казаков ранено одиннадцать, контужено двое; потери японцев точно не установлены, но были значительнее, чем у нас.

Почетная роль выпала на долю сибирской казачьей дивизии в боях под Ляояном 20 и 21 августа, где казакам, дравшимся в пешем строю, левый фланг нашей армии обязан приостановкой обхода его армией Куроки.

Для обеспечения левого фланга была выслана на Янтаиские копи дивизия генерала Самсонова с третьей Забайкальской батареей. В задачу отрада входило взять Янтаиские копи, если они уже захвачены японцами, и затем во что бы то ни стало удерживаться на этой позиции. Первым прибыл в Янтаиские копи 5-й Сибирский полк и расположился на позициях, а через два часа стянулся весь отряд, предупредив таким образом противника. 21 августа сюда же прибыл генерал Орлов с двумя полками своей дивизии, которыми было предпринято наступление на неприятеля, окончившееся, как известно, полной неудачей. Отброшенные японцами, полки эти должны были отступить, а неприятель, преследуя, намеревался уже захватить Янтаиские копи. Тут-то сибирские казаки проявили в полной мере свою стойкость, самоотверженно удерживая позиции под напором превосходного в силах противника. Здесь убит хорунжий Иван Бейнинген, тело которого вынесли казаки: Самсонов, Шкурыгин, Грязное и Федоров, бросившись в жесточайший огонь.

От копей дивизии приказано было отступить к деревне Тумынза; здесь казаки удерживали позицию всю ночь под сильнейшим огнем неприятеля и, видя, что дело может дойти до рукопашной схватки, взяли от коноводов пики, намереваясь сбрасывать ими неприятеля со склонов горы. Удержав за собою позиции до тех пор, пока опасность отхода миновала, казаки спокойно отошли к деревне Сайтайдзы.

Генерал Самсонов свидетельствует, что казаки дрались с величайшим хладнокровием и таким мужеством, что японская пехота не раз останавливалась перед этой живой и грозной силой.

После отступления от Ляояна 5-й Сибирский полк имел горячий стрелковый бой с неприятелем у деревни Бенсиху 28 и 29 сентября, имевший последствием приостановку наступления японцев.

В последующий затем период войны на сибирских казаков возложено было наблюдение за движениями японцев и несение сторожевой и разведывательной службы у Мукденских позиций.

Насколько сибирские казаки успешно исполняли возлагавшуюся на них разведывательную службу, оценит в свое время беспристрастная история, а пока мы приведем отзыв корреспондента В. Простого, который в одном из №№ «Сибирского Вестника», в опровержение доходивших с театра войны слухов, горячо расхваливает качества сибирских казаков и как разведчиков. «Много разговоров, — говорит корреспондент, — было здесь по поводу сибирских казаков. Говорили, что они очень ленивы, что они спят на постах, плохо производят разведки и проч. Но люди, близко стоящие к казакам, совершенно беспристрастно отзываются о них с большой похвалой, указывая на то, что казаки всегда делают очень аккуратно все, зависящее от них. Правда, разведки их не всегда отличаются полнотой, но это зависит совеем не от казаков, а от той обстановки, в которой им приходится работать. Сами казаки, напр., чуть не со слезами говорят, что иногда они упускают прекрасные случаи нанести вред неприятелю только потому, что на разведки высылают их партиями в 3–5 человек, тогда как японские разъезды меньше 20–25 человек никогда не бывают, причем всегда почти имеют для прикрытия пехоту.

Самое обычное явление, когда казакам приходится иметь дело одному против трех-четырех, а иногда и больше. И, несмотря на это, потери у казаков самые незначительные в людях, и только лошадей порядочно выбыло из строя. Объясняется это природной сметливостью казаков, умеющих сразу ориентироваться в трудную минуту и найти выход из трудных обстоятельств.