Два дня Ян не видел Ольги. Когда он встретил ее на третий день, ему показалось, что она побледнела и осунулась.
– Оля, – начал он, – я чем-нибудь огорчил вас? Скажите, я все сделаю, мне так больно вас огорчать.
Она испугалась, хотела уйти молча, но потом проговорила с усилием:
– Нет, нет… Чем же вы меня огорчили? Спасибо на добром слове. Я только для вас самого… думала… Что, может, вам лучше туда нечасто ездить. Не очень часто…
Ян заметил, что она сдерживает слезы.
– Оля, – сказал он, взяв ее за руку. – Клянусь вам, я не понимаю, что вы можете думать… Верно, вы на ложной дороге. Но я не хочу говорить об этом. Если то, что я езжу часто… вас огорчает, ну я буду редко ездить, гораздо реже. Без рассуждений сделаю, как вы хотите.
Оля улыбнулась, вся просияла, шепнула «спасибо» и убежала. А Яну стало печально. Он обещал ездить редко. Зачем он обещал?
XI
– Я очень рад, что застал вас одного, – проговорил Игнатий, входя в кабинет генерала Белозерского. – Мне нужно с вами поговорить. Раисы Михайловны нет дома?
– Раисы? Нет. Она было мне сказала, что у нас обедает этот… как его, все забываю… ну, ваш друг, молодой человек, которому вы покровительствуете. Потом объявила, что он не приедет, и ушла гулять с мисс Вудли. Это ее успокоит.
– А разве Раиса Михайловна в дурном настроении?
– Да, сердита на что-то. Прогулка ее успокоит. Кабинет генерала поражал безвкусием, всюду видна была небрежность одинокого человека. Раиса не очень заботилась об отце и никогда не заходила сюда.
– Я на днях выхожу в отставку и уезжаю, – проговорил Игнатий.
– Вот как! – протянул неприятно изумленный генерал. – Да, да… Куда ж это вы?
– Не знаю еще. Или к себе в деревню, или за границу.
– Гм… Что это вы вздумали?
– Меня обманули, – холодно проговорил Игнатий.
– Кто бы это, например?
– Раиса Михайловна и вы. Не обижайтесь, генерал, я могу сказать, если вам это приятнее, что я обманулся. Но вы сами дали мне такую твердую надежду…
– Да что делать с этой сумасшедшей! – воскликнул генерал с внезапным волнением. – Это престранная девушка, я ее сам не понимаю. Такие женщины даже любви не внушают, право. Милый мой Игнатий Николаевич, я от всей души изумляюсь вам…
– Это вас не касается, милый мой генерал, – смягчая улыбкой резкость фразы, возразил Игнатий. – Я хочу только спросить в последний раз, ведь вы желаете, лично вы, чтобы дело устроилось? Так как же вы – отец, – прибавил он вдруг со злостью, – и никакого влияния…
– Извините, милейший. Тут я вам ничего не обещал. Вижу, что вы расстроены, иначе бы вам и в голову не пришло о моем влиянии говорить. Спросит она меня – скажу, что я с своей стороны желаю, а больше ничего не скажу. Бог с ней совсем! Страшусь я этих неожиданных женщин, как огня.
Генерал разболтался, говорил много и долго, но Игнатий уже не слушал. Дверь где-то скрипнула, платье прошумело, и он понял, что вернулась Раиса.
За обедом она была особенно молчалива.
– Отчего нет Яна? – сказал Игнатий, когда они перешли из столовой в темно-красную гостиную. – Не съездить ли мне за ним?
Генерал ушел к себе, в гостиной осталась с Игнатием и Раисой только старая мисс Вудли, очень плохо понимающая по-русски. Раиса сидела у лампы, склонив темную голову к работе. На вопрос Игнатия она ответила не сейчас, продолжая работать:
– Пожалуйста, не трудитесь. Иван Иванович быть сегодня не может.
– А, значит, вы осведомлены? Вы его звали и он вам отказал?
Вместо ответа Раиса взглянула на него удивленно и стала складывать работу, намереваясь уйти.
– Позвольте, еще два слова, – остановил ее Самохин. – Я совсем не желал рассердить вас. Я хотел только, будучи уверен, что вы знаете о домашних привязанностях, весьма извинительных, нашего общего друга, – попросить вас быть добрее, не сетовать на него, если он манкирует приглашением… да и то только потому, что все это к слову пришлось, – добавил он, заметив проницательный и недоверчивый взгляд Раисы.
– Вот как! – протянула она. – Иван Иванович должен ценить вашу доброту. К несчастию, я не могу ее оценить, потому что не понимаю, к чему вы клоните речь.
– Значит, он поверил вам тайну сердца под условием ее хранить? Со мной секреты излишни. И сама барышня ничего не скрывает от меня. Прехорошенькая девочка. Манеры немножко мещанские, но зато самоотвержения – хоть отбавляй. Ему такие пухленькие и должны нравиться. Вы как будто изумлены, Раиса Михайловна? Ведь вы же знаете, невеста его, Ольга Дмитриевна Лебедева…
– Лебедева? – машинально проговорила Раиса.
– Неужели он вам ничего не сказал? Не верю, вы друзья! Ах, какой скрытник! Я понимаю, в таком случае, что вы должны сердиться на него, когда он не приходит по вашему зову. Да позвольте, не далее, как вчера…
– Довольно, – произнесла Раиса. – Не хочу знать ваших целей, но вижу ваше неискусное притворство. Боже мой! Как я могла слушать!
Она вышла, даже не убрав работу. Игнатий весело посмотрел ей вслед и подумал:
«Разгневаться изволили! Не поверили! Ну, авось немножко и поверили, а нам только немножко и нужно. Остальное сделается само собою…»
XII
Ян остановился в темной передней, у порога своей собственной комнаты, и не мог сделать ни шагу дальше. Он не стал бы подслушивать, если б сообразил, что подслушивает, но он был слишком поражен.
Он ходил к сестре. После больницы Ян обещал поехать к Белозерским обедать, там же должен был быть и Самохин. Но Ян чувствовал себя расстроенным, озябшим (стояли сильные морозы), и он решил перед Крестовским зайти домой обогреться. Теперь он стоял почти без мыслей и слушал. Говорившие в соседней комнате две женщины не подозревали его присутствия. Он узнал голос Оли, которая всегда смотрела за бабушкой, когда он уходил; собеседница ее была Раиса.
Дверь оказалась полуотворенной. Ян бессознательно, не веря ушам, подвинулся вправо – и тотчас же увидал их обеих, рядом, на широком, стареньком турецком диване. Оля была в своем розовом кашемировом платьице, вся беленькая, с растрепавшимися пепельными кудрями, серьезная, испуганная. Раиса держала ее за руки. Она не сняла черной, толстой жакетки, в которой ходила обыкновенно гулять; только перчатки сдернула и подняла вуаль. На бледных щеках едва заметно горели два розовых пятна.
– Какая ты милочка, – говорила Раиса. – Ты, верно, не знаешь, что ты такая хорошенькая. Ты прежде не была такая. Я бы тебя не узнала.
Раиса крепко несколько раз поцеловала Олю.
– Я так рада, что нашла тебя… Иван Иванович, Самохин – все знали тебя и ни разу, случайно, не назвали твоей фамилии… Но как только Самохин сказал «Лебедева», – я сейчас же поняла, что это ты. Мы с тобой, кажется, в одно время оставили гимназию… Меня увезли за границу, тебя взяли домой.
– Да, я помню… Только тогда ты была другая… Я тебя боялась… – прибавила Оля простодушно. – Знаешь, я тоже, когда мне этот Самохин говорил, я никак не могла предположить, что это ты…
– Самохин тебе говорил обо мне? – живо обернулась Раиса. – Что он говорил?
– Нет, нет – смущенно залепетала Оля. – Ничего… Я ошиблась… Я не знала, что это он про тебя.
– Глупенькая девочка! Разве я тебе не друг? Я даже знаю о тебе маленькую тайну, нечего скрывать! Кто вам нравится, сударыня? Признавайтесь!
Ольга испуганно отшатнулась, хотела встать, но Раиса держала ее крепко, обняв за плечи маленькими, сильными руками, и улыбалась, все ближе наклоняя лицо:
– Ну, право, какая ты дурочка… Чего ты испугалась? Уж если я говорю, что знаю? Иван Иванович славный, добрый, мой друг… Я так обрадовалась за него… Ведь ты его любишь? Скажи, не бойся.
– Люблю, – прошептала Оля с отчаянием. Цепкие руки Раисы охватывали, ласкали, не пускали ее, и она чувствовала себя пойманной. – Ради Бога, – прибавила она, – пойдем ко мне. Здесь я боюсь… Он может вернуться… Застать тебя…
– Нет, он не вернется. Я звала его к нам обедать. Так ты любишь? Крошка моя милая! Ну а он? Тоже любит тебя? Говори скорей!
