1896 Сентиментальное стихотворенье Час одиночества укромный, Снегов молчанье за окном, Тепло… Цветы… Свет лампы томный – И письма старые кругом. Бегут мгновения немые… Дыханье слышу тишины… И милы мне листы живые Живой и нежной старины. Истлело всё, что было тленьем, Осталась радость чистоты. И я с глубоким умиленьем Читаю бледные листы. «Любовью, смерти неподвластной, Люблю всегда, люблю навек…» Искал победы не напрасно Над смертью смелый человек. Душа, быть может, разлюбила – Что нам до мимолетных снов? Хранит таинственная сила Бессмертие рожденных слов. Они когда-то прозвучали… Пусть лжив торжественный обет, Пускай забыты все печали – Словам, словам забвенья нет! Теснятся буквы черным роем, Неверность верную храня, И чистотою, и покоем От лжи их веет на меня. Живите, звуков сочетанья, И повторяйтесь без конца. Вы, сердца смертного созданья, Сильнее своего творца. . . . . . . . . . . . . . . . Летит мгновенье за мгновеньем, Молчат снега, и спят цветы… И я смотрю с благоговеньем На побледневшие листы. 1896 Ты любишь? Был человек. И умер для меня. И, знаю, вспоминать о нем не надо. Концу всегда, как смерти, сердце радо, Концу земной любви – закату дня. Уснувшего я берегу покой. Да будет легкою земля забвенья! Распались тихо старой цепи звенья… Но злая жизнь меня свела – с тобой. Когда бываем мы наедине – Тот, мертвый, третий – вечно между нами. Твоими на меня глядит очами И думает тобою – обо мне. Увы! в тебе, как и, бывало, в нем, Не верность – но и не измена… И слышу страшный, томный запах тлена В твоих речах, движениях, – во всем. Безогненного чувства твоего, Чрез мертвеца в тебе, – не принимаю; И неизменно-строгим сердцем знаю, Что не люблю тебя, как и его. 1896 Надпись на книге Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю… Я всё уединенное, Неявное люблю. Я – раб моих таинственных, Необычайных снов… Но для речей единственных Не знаю здешних слов… 1896
Родина В темнице сидит заключенный Под крепкою стражей, Неведомый рыцарь, плененный Изменою вражей. И думает рыцарь, горюя: «Не жалко мне жизни. Мне страшно одно, что умру я Далекий отчизне. Стремлюся я к ней неизменно Из чуждого края И думать о ней, незабвенной, Хочу, умирая». Но ворон на прутья решетки Садится беззвучно. «Что, рыцарь, задумался, кроткий? Иль рыцарю скучно?» Тревогою сердце забилось, И рыцарю мнится – С недоброю вестью явилась Недобрая птица. «Тебя не посмею спугнуть я, Ты здешний, – я дальний… Молю, не цепляйся за прутья, О, ворон печальный! Меня с моей думой бесплодной Оставь, кто б ты ни был». Ответствует гость благородный: «Я вестником прибыл. Ты родину любишь земную, О ней помышляешь. Скажу тебе правду иную – Ты правды не знаешь. Отчизна тебе изменила, Навеки ты пленный; Но мира она не купила Напрасной изменой: Предавшую предали снова – Лукаво напали, К защите была не готова, И родину взяли. Покрыта позором и кровью, Исполнена страха… Ужели ты любишь любовью Достойное праха?» Но рыцарь вскочил, пораженный Неслыханной вестью, Объят его дух возмущенный И гневом, и местью; Он ворона, гонит с укором От окон темницы… Но вдруг отступил он под взором Таинственной птицы. И снова спокойно и внятно, Как будто с участьем, Сказал ему гость непонятный: «Смирись пред несчастьем. Истлело достойное тленья, Всё призрак, что было. Мы живы лишь силой смиренья, Единою силой. Не веруй, о рыцарь мой, доле Постыдной надежде. Не думай, что был ты на воле Когда-либо прежде. Пойми – это сон был свободы, Пускай и короткий. Ты прожил все долгие годы В плену, за решеткой. Ты рвался к далекой отчизне, Любя и страдая. Есть родина, чуждая жизни, И вечно живая». Умолк… И шуршат только перья О прутья лениво. И рыцарь молчит у преддверья Свободы нелживой. |
