И стали наперебой рассказывать, что беляки в больнице сначала не хотели им отдавать доктора Айзека, но пока поп с ними спорил, Моз, он в морге работает, показал им доктора Айзека, без Моза бы не нашли, совсем размазали, истоптали, Моз всех знает, сходи к Мозу, Меченый, если она ещё там, заберём, уложим здесь, рядом…
И он пошёл в морг. Мартин пошёл с ним. Но Моз сказал, что не помнит такой, могли ведь и так изуродовать, что не узнаешь, сожжённые-то точно наши, а белых таких тоже было, что уж там, но тут кого-то родные опознали и забрали, а остальных, ну, кого наши не взяли и не опознал никто, их тоже похоронили уже, на белом кладбище, сходи туда, может, сердце подскажет.
Он пошёл. Вернее, Мартин привёл его на белое кладбище к небольшому ряду безымянных холмиков, дал постоять и увёл. А когда он был дома у Андрея? Как-то путается всё. Нет, с кладбища Мартин повёл его к себе домой. Они были уже вдвоём. Остальные отстали у морга или ещё у церкви? Неважно. Понятно, что остальные пошли по домам, к своим, у кого кто остался, всё понятно, у каждого своё, спасибо Мартину, а то бы под забором пришлось спать. Это вспоминалось уже чётко…
…- Всё, пошли ко мне, Эркин. Выпьешь.
— Я и так пьяный.
Мартин быстро посмотрел на него.
— Ты сейчас от выпивки протрезвеешь только.
Он мотнул головой, но Мартин крепко взял его за локоть и повернул.
— Я на фронте такое уже видел, Эркин. Выпьешь, голову очистишь и тогда уже делами займёшься.
И он снова, в который раз, подчинился. Ругая, проклиная себя за послушание, что не смеет сказать белому «нет», но пошёл…
…Эркин рывком сел, вглядываясь в темноту. Послышалось? Нет. Мартин стонет. Эркин осторожно лёг, укрылся. Досталось Мартину, конечно, что и говорить…
…Он шёл рядом с Мартином, молча глядя перед собой. Мартин — спасибо ему — молчал и руку отпустил. С трудом узнавал знакомые улицы, а ведь вроде не так уж много и сгорело, а город совсем чужой… И не додумал, потому что Мартин остановился так резко, что он чуть не споткнулся. И увидел. Они стояли у дома Мартина. На лужайке перед домом громоздилась куча вещей и какие-то беляки и беляшки копались в ней, а распоряжался всем, стоя на крыльце, тощий, ну, глиста глистой, беляк.
— Эт-то что ещё такое? — выдохнул Мартин.
Только тогда их увидели. И замерли. Взвизгнув, шарахнулись женщины, перебиравшие какие-то то ли юбки, то ли… Мартин сунул руки в карманы, шагнул вперёд и повторил уже в полный голос:
— И что это такое?
Все молчали. Мартин медленно шагнул на лужайку, те попятились, и тут он понял и громко сказал.
— Это шакалы, Мартин, — и пошёл следом.
— Верно, — отозвался, не оборачиваясь, Мартин. — А ещё это называется мародёрством, и за него положен расстрел на месте.
Мартин говорил очень спокойно.
— Но… но мы не знали… — сказала одна из женщин.
— Мы думали, вы… вас…
— Спокойно, — вмешался глист на крыльце. — Послушайте, Корк, вы исчезли и как выморочное имущество…
— Вы получили официальное извещение о моей смерти? — по-прежнему спокойно спросил Мартин. — Вы поторопились, Харленд. И вас своим душеприказчиком я не назначал.
Женщины, бросая вещи, испуганно пятились. По-прежнему держа руки в карманах, Мартин подошёл к вещам на траве и, глядя на Харленда, сказал:
— У меня дела в городе. К моему приходу, Харленд, всё, слышите, всё незаконно присвоенное должно быть в доме на своих местах. Вы поняли меня?
Как-то очень быстро и незаметно все исчезли. Только Харленд стоял на крыльце.
— Корк, поймите, это же естественно, это так понятно…
Не отвечая, Мартин повернулся к нему.
— Пошли, Эркин. Думаю, к нашему возвращению они управятся.
Он встретился глазами с беляком, увидел его страх и кивнул…
…Эркин лёг набок, натянул одеяло на голову. Андрей когда так заворачивался, только макушка торчала. Закрыл глаза.
И опять началось. Сон — не сон, мелькание лиц, голосов…
Разорённый дом Андрея. Здесь грабителей не застали: так основательно всё растащили. Кто-то очень шустрый даже стёкла из окон вынул. От Андрея пошли к нему домой. Он уже ни на что не надеялся. И разграбленная, засыпанная перьями и обрывками ваты из вспоротых подушек и перин, квартира оставила его равнодушным. Разорванный в ночь обыска медвежонок Алисы так и валялся на полу. Он не подобрал его. Как не подобрал в доме Андрея его выцветшую старую рубашку. Нет, это ни к чему. От Андрея осталась рукоятка ножа. А тряпки… на что они ему? Про рыжих девчонок ему рассказали. Их видели. С русским солдатом. С ними была Алиса. И ещё какие-то женщины. Те, видно тоже… намылились отсюда. Мартин таскал его по городу, заставлял кого-то о чём-то расспрашивать. Всё путалось. Но он понял главное: Даша и Маша с Алисой и ещё одна женщина вошли в комендатуру. Больше их никто не видел. Видно, так и уехали. Завтра с утра он пойдёт в комендатуру, предъявит удостоверение и… поедет. Догонять Машу и Дашу. И Алису. А сейчас надо спать. Мартин стонет и ругается во сне. В полный голос. Даже здесь слышно. У Мартина никакой надежды, а у него… Женщина, что вошла в комендатуру с Дашей и Машей была в плаще. Сером. Как у Жени. Тёмные волосы узлом на затылке. Как у Жени. И Алиса держалась за её руку. Но не может такого быть. После «трамвая» не живут. Мало ли… похожих. И самое страшное: Алису искал её отец. Женя даже говорить об этой сволочи не хотела. Так на тебе, объявился! С белым телохранителем. Вот это страшно. Если такая гнида уцелела… нет, он Алису не отдаст, об этом и речи нет. Но… нет, даже думать страшно…
…К дому Мартина они вернулись в темноте.
— Заночуешь у меня, — Мартин не приказал, а попросил, и он кивнул в ответ, понимая, что это нужно Мартину больше, чем ему.
Дом Мартина был тёмен и на первый взгляд пуст, но когда они поднялись по ступенькам, то увидели на веранде человека. В чёрной одежде, пришелец сливался с темнотой, и только лицо белело смутным пятном.
— Что вам нужно? — устало спросил Мартин, открывая дверь.
— Сын мой, — заговорил человек.
А фраза знакомая, Священник? Да из белой церкви.
— Идите к себе, святой отец, — сказал Мартин. — Я не нуждаюсь в ваших утешениях.
Мартин зажёг свет в холле. И не скажешь, что здесь грабили, так всё убрано. Он остановился в дверях, но Мартин сразу сказал ему:
— Пошли на кухню, поедим.
Вошедшего вслед за ними священника Мартин как бы не замечал. Он, по примеру Мартина, снял и повесил на вешалку у дверей куртку, поглядел на свои сапоги. Мартин махнул рукой.
— Плевать. Ковёр так и не вернули, сволочи.
— Сын мой, — снова начал священник. — Я понимаю твоё горе.
— Неужели? — хмыкнул Мартин, открывая бар. — И спиртное всё унесли. Ну, ну…
— Шакалы — они шакалы и есть, — кивнул он.
— Ладно, — Мартин захлопнул бар. — Посмотрю сейчас, на кухне осталось что или тоже всё выгребли. Идите домой, святой отец. Дотти вы уже не нужны, а мне… тем более.
Он догадался, что Дотти звали жену Мартина.
— Ты не вправе обвинять всех в её смерти, сын мой. Конечно, сейчас тобой завладело чувство мести.
— Её убийцам вы тоже не поможете, — усмехнулся Мартин.
Священник сокрушённо покачал головой.
— Сын мой…
— Убирайтесь отсюда, — тихо, но с такой злобой сказал Мартин, что священник, защищаясь, вскинул ладони. — Вы… Думаете, я не знаю кого и на что вы благословляли? Где вы были, когда гибли невинные? Кого вы защитили? Ну?! Уходите. Не доводите меня, чтобы я выкинул вас из своего дома. Убирайтесь.
— Я буду молиться за тебя, сын мой. Чтобы Господь вразумил тебя и ниспослал мир твоей душе.
— Делайте, что хотите, святой отец, — Мартин подошёл к входной двери и распахнул её. — И где хотите. Но не здесь. Не вынуждайте меня к насилию.
Священник ушёл. Мартин запер за ним дверь, и они пошли на кухню. Там Мартин нашёл немного уже зачерствевшего хлеба, растопил плиту и поставил кофейник.
— Хоть кофе попьём. Посмотри здесь, может, ещё что найдёшь. Дотти особых запасов никогда не делала, чтоб каждый день по магазинам бегать.
