Фредди встряхнул его за шиворот.
— Ты что взял?
Глаза мужчины предательски забегали по сторонам. Джонатан сунул руку за борт куртки, и мужчина опять зачастил.
…Да у него, голодранца, и не было ничего, что имел, на себе носил, а так-то у него и взять было нечего, да его шмотьё и с доплатой не нужно, что зарабатывал, то и прожирал, конфеты всё трескал, а так если он где и спёр чего, так это ж, понятное дело, для полиции приберечь, чтоб не пропало, заявить оно, конечно, да хлопотно, а так-то и в дом такое не понесёшь, больно страшно, а добро если в дело пойдёт, так это ж не в грех, а его-то, понятное дело, он же задиристый, всё нос драл, расу потерял, а соблюдать себя не хотел, ну, так если оно нужно, а краденому всегда хозяин сыщется…
Фредди отбросил его от себя.
— Н-ну!
— Ща, ща принесу, я ж понимаю всё…
Мужчина чуть ли не ползком выбрался из разорённой комнаты и тут же — видно, прятал недалеко — вернулся. Подал Фредди пояс в серебряных заклёпках, с серебряной пряжкой и ножнами. Фредди до половины вытащил из ножен холодно блестящее лезвие и посмотрел на мужчину. Вернее, на то место, где тот только что стоял.
— Ш-шакалы, — пробормотал Джонатан.
Фредди молча кивнул, тщательно свернул пояс и пошёл к выходу.
В кабине он сунул пояс под сиденье к их укладкам.
— К Эркину, Джонни.
— Знаю, — Джонатан рванул грузовичок с места.
Хотя трупы были убраны, кровавые лужи где засыпаны песком, а где смыты, и пожарища уже не дымили, но они ясно видели эти следы и достаточно ясно представляли, что же здесь разыгралось на Хэллоуин.
Ворота во двор Эркина были закрыты. Джонатан, как и тогда, остановил машину за углом, и они пошли. Калитка распахнулась от лёгкого пинка — притворена, а не заперта. Эркин тогда вошёл в эту дверь. Сарай напротив распахнут и пуст. Фредди толкнул дверь. Узкая крутая лестница, несколько ступенек поменяли совсем недавно, ещё не потемнели. Поднимаясь, услышали наверху какой-то шум и пошли совсем тихо. Уже всё понятно, но надо выяснить до конца.
Джонатан бесшумно открыл дверь, и они увидели разорённую, разгромленную квартиру. А шумела толстая старуха, перебиравшая какие-то тряпки в засыпанной перьями и клочьями ваты комнате. Она была так занята, что заметила Джонатана и Фредди, только потянувшись к лежащей на полу детской рубашечке и увидев рядом с ней сапоги Фредди. Ойкнула и с неожиданным проворством отскочила к окну.
— Хочется покричать? — ласково спросил Фредди.
— Нет, что вы, — Элма Маури быстро оправилась от растерянности. — Я же вижу, что передо мной джентльмены. Это выморочное имущество.
— Вы уверены в этом?
— Ну, разумеется. И, в конце концов, я имею на это право.
— Вот как?
— Да. За сотрудничество мне положена половина.
— И вы её уже забрали? — тихо спросил Фредди.
— Что вы, мистер, — вздохнула Элма. — Где мне с моими ногами угнаться за молодыми. Её и увести не успели, как, — она обвела рукой разорённую комнату. — Про сарай я даже не говорю. Дрова, керосин, картошка… Даже замки вынули во всех дверях. Конечно, я понимаю, это всё мелочь, но в наше время… — Она вдруг поперхнулась, потрясённо глядя на Джонатана. — Но… но, мистер, я же не знала, никто не знал. Почему Джен не сказала? Она всегда молчала.
— Где она? — резко спросил Джонатан.
— Её увели, как всех сомнительных, на сортировку, — Элма развела руками. — Но уж это вина Джен, я понимаю, она хранила это в тайне, но ведь речь о жизни…
— Где Джен? — уже спокойно спросил Джонатан.
— Её тоже увели, мистер. Но она никому ничего никогда не говорила. Эллис была очень хорошей девочкой, она и воспитывала её как белую. Мы же не знали, что она ваша дочь, мистер. Она считалась «недоказанной».
Фредди нагнулся и поднял разорванный фирменный пакет от Монро, повертел в руках и бросил.
— Да, мистер, — кивнула Элма. — Ничего не осталось. Я всё понимаю, вы велели Джен молчать, и она молчала, но… это не моё дело, мистер, но почему вы никого не предупредили?
— А он где? — разжал губы Фредди.
— Вы про кого, мистер? Про индейца? Он как ушёл тогда утром, так больше и не появлялся. Нет, мистер, он был тихий, работящий. Жаль, конечно, но если бы Джен сослалась на вас, его бы ей оставили.
— Убирайтесь, — тихо сказал Джонатан.
Элма Маури бросила на пол то, что держала в руках и пошла к двери. Остановилась, посмотрела на Джонатана, вертевшего в руках распоротого ножом медвежонка, и вдруг вскинула голову.
— Вы слишком поздно вспомнили о своих отцовских обязанностях, мистер.
И ушла.
Джонатан бросил на пол игрушку и повернулся к Фредди.
— Ты что-нибудь понимаешь?
— Не вижу ничего непонятного, — ответил, не глядя на него, Фредди.
— Опросим соседей.
— Они будут отвечать не тебе.
— То есть?
— Тому, за кого тебя принимают. Отцу девочки.
— Ты с ума сошёл?
— К лучшему, Джонни. Ты ищешь дочь, лучшей крыши не придумать. Пошли, Джонни. Здесь делать нечего.
Когда они спустились по лестнице, то увидели стоящих посреди двора нескольких женщин. Им что-то рассказывала та самая старуха. Заметив идущих к ним Джонатана и Фредди, женщины быстро разошлись, почти разбежались по своим домам. Но две остались.
Джонатан остановился так резко, что шедший за ним Фредди едва не налетел на него.
— Этого не может быть!
Фредди не так услышал, как почувствовал этот шёпот.
Элма Маури демонстративно повернулась к ним спиной и пошла к своему дому, но её собеседница осталась на месте, и с улыбкой смотрела на подходящих к ней одетых по-ковбойски мужчин.
Джонатан коснулся рукой полей своей шляпы, и было видно, каких усилий ему стоило не снять её.
Старая Дама приветливо улыбнулась.
— Рада вас видеть, — она сделала лёгкую, еле заметную паузу на месте обращения. — Вам нужна помощь?
— Буду весьма признателен, — ответил Джонатан.
— Пройдёмте ко мне, — предложила Старая Дама, внимательно осматривая Фредди. — Не думаю, что мы уложим вашу проблему в два слова.
— Вы как всегда правы.
Они уже подошли к её дому, когда Фредди буркнул:
— Пойду, поспрашиваю, — и ушёл.
Старая Дама улыбнулась и открыла дверь.
— Входите, Джонни.
— Благодарю.
Крохотная бедная гостиная, но, обводя её взглядом, Джонатан заметил кое-какие знакомые вещи и улыбнулся.
— Да, Джонни, — Старая Дама с улыбкой наблюдала за ним. — Вы не меняетесь. Как и ваш… друг.
— Я никак не ожидал вас встретить, Каролина. Или… уже можно: тётя Каролина?
— Когда-то вы называли меня Карой, Джонни. Я бы предпочла этот вариант.
— Как вам будет угодно, Кара.
Она улыбнулась.
— Вы всегда были покладистым мальчиком, Джонни. Когда чужие просьбы совпадали с вашими желаниями, не так ли?
Джонатан с улыбкой кивнул.
Они сидели у маленького круглого стола, покрытого вязаной ажурной скатертью. Большой альбом в бархатной обложке лежал строго посередине.
— Не смотрите на него, Джонни. Там нет ни одной известной вам фотографии.
— Тем более интересно, Кара.
— Я купила его за месяц до переезда сюда. У Старой Дамы, — он улыбнулась, — должен быть семейный альбом. Я купила его на барахолке, — вульгарное слово прозвучало у неё очень легко и даже естественно, — придумала, кто кем мне приходится, и, когда кто-нибудь слишком любопытный суёт в него нос, мне есть что ответить. Я даже нашла себя. Смотрите, — она безошибочно открыла альбом и показала Джонатану пожелтевшую фотографию. Девочка в пышном платьице и панталончиках с оборками, в распущенных локонах бант, сидит на увитых цветами качелях. — Пусть попробуют доказать, что это не я в пять лет, — она засмеялась и закрыла альбом. — Так, что вы ищете здесь, Джонни? Кого — понятно, но что?
Джонатан на мгновение задумался и улыбнулся.
— Расскажите всё, что знаете, Кара. Я сам отберу нужное.
Она негромко рассмеялась.
— Конечно, Джонни. Ну, здесь её звали Джен Малик. Она приехала сюда за два года до капитуляции, работала в конторе у Грэхема и где-то ещё, растила девочку. Кстати, что девочка по всем документам «недоказанная» — это ваш грех, Джонни. Да, незаконные дети — проклятье любой старой семьи. Но жизнь полна превратностей, и проклятие может стать благословением. Оставить девочку «недоказанной»… — она укоризненно покачала головой. — И подкидывать Джен кое-что тоже можно было пораньше, а не ждать осени. Между вами… между родителями может быть что угодно, но ребёнок не должен страдать. А теперь… теперь поздно.
