— Разумеется, миссис Риббок.

Она пошла за прищепками, а миссис Риббок осталась в гостиной, оглядываясь по сторонам. Норма принесла прищепки, но гостья не спешила уходить.

— Жизнь ведь продолжается, миссис Джонс.

— Да, конечно, миссис Риббок.

— Живой должен думать о живых, не правда ли? — Норма кивнула, и миссис Риббок продолжила: — Жизнь не останавливается. Конечно, да упокоит Господь в своих объятьях всех ушедших, но живые важнее.

Она болтала, болтала, болтала… и всё одно и то же, как слепая лошадь ходила по кругу. И всё о том, что живой важнее и дороже мёртвого. Конечно, когда оба её племянника в форме и с оружием в руках арестованы русскими… Это её живые, и для неё они важнее чужих убитых. Это так понятно. Разве её Джинни не важнее для неё всех чужих? И живых, и мёртвых.

После её ухода Норма расправила шторы, оглядела гостиную — никаких следов разгрома — и пошла к Джинни.

— Ну, как ты, моя девочка?

— Я сумерничаю, мама. Не зажигай света.

— Конечно.

Норма села в кресло у кровати Джинни. За окном шелестел дождь.

— Это была миссис Риббок?

— Да, Джинни. Она передаёт тебе привет.

— Передай ей мою благодарность.

Показалось ли Норме, или в самом деле в голосе Джинни прозвучала несвойственная ей злая ирония.

— Она волнуется за своих племянников. Её можно понять.

— Конечно, мама. Она беспокоится, что те не успели совершить всё задуманное? Убить всех намеченных. Изнасиловать всех женщин, разграбить все дома… О да, серьёзная причина для беспокойства.

— Джинни! — не выдержала Норма.

— Мама, я же видела их вчера. В нашей гостиной. Разве не так?

Норма поникла в кресле. Она так надеялась, что Джинни никого не узнала.

— Мама, — голос Джинни очень спокоен. — Я же узнала. И вспомнила. Всё вспомнила. Тогда зимой были они же.

— Нет, Джинни!

— Я говорю не о Джеке и Хью. А о них вообще. Те тоже были… в форме.

— Джинни, — Норма не знала, чему ужасаться: спокойному тону Джинни или её словам. — Ты же сказала, что это были… цветные… рабы.

— Нет, мама. Вспомни. Так решили миссис Риббок и миссис Поллинг. А я… я побоялась спорить с ними. А сама я никогда не говорила, кто это был. Они посчитали меня умершей и бросили. Там, на дороге, в грязи.

— Джинни, девочка моя, не вспоминай.

— Нет, мама. Мне и было плохо оттого, что я не сказала правды. Это были белые, в форме. Наши доблестные защитники. Джентльмены, — Джинни остановилась и мягко попросила: — Не плачь, мама. Не надо. Года не прошло, и они всё повторили.

— Их всех арестовали. Русские, — всхлипнула Норма.

— Да. Но русские не будут их держать вечно. Арестованные вернутся. И всё начнётся заново. Мама…

— Джинни, но что мы можем сделать?

— Уехать, — просто ответила Джинни.

— Куда?!

— К русским, — Джинни откинула одеяло и встала, подошла к матери и села на подлокотник кресла, обняла. — Я устала умирать от страха и ждать. Что встречу кого-то из тех, что они узнают меня и поймут, что не добили.

— Хорошо, Джинни, — Норма погладила её по руке. — Мы уедем, я согласна. Но…

— Что, мама?

— Не обязательно же к русским. Можно… ну, скажем в другой штат. Луизиану, скажем, к морю. Или уж совсем далеко, в Аризону.

— К ковбоям? — Джинни рассмеялась, и в этот момент Норма согласилась со всем. Её девочка вернулась к жизни! Но голос Джинни уже стал серьёзным. — Они могут оказаться и там. И потом, мама, они тоже прячутся, бегут. И если наши пути пересекутся… Нет, мама, в безопасности мы будем только у русских.

— Джинни, это всё не так просто.

— Конечно, мама. Я понимаю. Но нам надо уехать. Здесь я больше жить не могу.

Норма кивнула.

— Хорошо, Джинни. А сейчас… сейчас ложись, ты простудишься.

— Хорошо, — Джинни встала и подошла к кровати.

В комнате было уже темно, и Норма не увидела, а услышала, как Джинни легла и закуталась.

— Ложись и ты, мама. Завтра с утра начнём действовать. Спокойной ночи, мама. Я люблю тебя.

— И я, — Норма встала, — и я люблю тебя. Спокойной ночи, Джинни.

Норма поцеловала её в щёку, как в детстве, и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Да, уже поздно. Лучше и ей лечь спать. Дождь всё не прекращается. Под дождь хорошо спится. Пусть Джинни спит.

Она прошла в свою спальню и села на кровать, по-прежнему не зажигая света. Ей он не нужен. Здесь ничего не изменилось. Уезжая на фронт, Майкл видел эту спальню именно такой. И она осталась такой. Только фотография Майкла на тумбочке у изголовья теперь в чёрной рамке. И это всё придётся бросить. Этот дом. Его купил Майкл. Для них двоих. Для их детей. Как они обставляли этот дом. Майкл смеялся: «Вьём гнездо», — и становился серьёзным: «Город глухой, не город, а городишко, бомбить его не будут». Майкл не ошибся. Джексонвилль не бомбили. Ни разу. Всё бросить… Майкл воевал с русскими, они убили его, и туда, к ним? Но… но если Джинни это нужно, то… то какие могут быть разговоры? И Джинни права: не ждать же, пока Джек и Хью вернутся. Да, завтра она начнёт хлопотать.

Госпиталь засыпал. Страшный поток израненных, избитых, обожжённых людей схлынул. И Ларри решил рискнуть выйти пройтись перед сном. Он уже знал, что поворота не случилось, не допустили. Так что всё в порядке. Он переобулся и, натягивая на ходу поверх пижамы куртку, пошёл к выходу. Из пятого бокса его окликнули.

— Постой, ты… гулять?

Ларри остановился и вежливо ответил:

— Да, сэр.

— Может… — юноша замялся. — Тебе она не нужна сейчас?

Ларри посмотрел на торчащую из кармана газету. Давным-давно, вчерашним утром, когда ещё ничего не было, он собирался отдать её Майклу.

— Сэр, это не моя газета, я должен её вернуть. Но… но у меня в палате есть книга. Если вы хотите, сэр…

Юноша покачал головой.

— Нет. А ты… Где ты берёшь книги?

— Здесь есть библиотека, сэр, — улыбнулся Ларри.

— Но… но она же для русских.

— Там есть книги на английском, сэр.

Юноша кивнул. Он стоял в дверях своей палаты, как в раме, упираясь ладонями в косяки.

— Ты… ты завтра покажешь мне, где она.

Интонация была неопределённой: не вопрос, не просьба и никак не приказ.

— Да, сэр. Сочту за честь, сэр, — вежливо склонил голову Ларри.

Юноша вдруг улыбнулся.

— А поворота не получилось, — сказал он совсем тихо.

— Не сочтите за дерзость, сэр, — ответил улыбкой Ларри, — но я смею думать, что уже и не получится.

— А когда русские уйдут?

Ларри задумчиво пожал плечами.

— Не знаю, сэр. Я не знаю, когда это будет.

— Да, ты, — и с еле заметным усилием, — прав. Но ведь навсегда они не останутся. Ты ведь… разговариваешь с этим… седым. Он командовал, когда всё началось.

— Его зовут Майкл, сэр, — кивнул Ларри.

— Да. Вот спроси у него, сколько они будут ещё здесь.

— Хорошо, сэр. Я спрошу его об этом, сэр.

Ларри ещё раз поклонился и ушёл.

Сидней Кроуфорд проводил его тоскливым взглядом и вернулся в свою палату, лёг на кровать. Как там мама? Будем надеяться, её не тронули. Конечно, дороги сейчас перекрыты, ей не проехать. Хорошо, если она дома, а если выехала и застряла в дороге? И ничего не сделать, ничем и никак не помочь. Чувствуя, как подкатывают слёзы, досадливо мотнул головой. Ещё чего?! Хватит того, что вчера разревелся, да так, что чёрный пришёл. Зря мама его боится, он тихий. И вежливый… Как его зовут? А, вспомнил, слышал, как его называют цветные, что здесь работают. Ларри, да, правильно. Нет, неплохой он, и понимает всё, и не нагличает.

Ларри вышел из корпуса и прислушался. Тихо. Да, пока разговаривал с этим белым, совсем стемнело.

— Далеко собрался, Ларри? — окликнул его, подходя, Арчи. — Привет.

— Привет, — улыбнулся Ларри. — Ну, как там?

— Сказали, можем идти спать, — Арчи зевнул, пришлёпнув себе рот ладонью. — Так ты куда?

— Так, пройтись. Два дня не гулял.

— Ладно, давай, проводи меня.