— Зачем?

— Всё затем же, Рози.

Рози принесла из кухни нож. Они вспороли наискось перину, одеяло и подушку и вытащили остатки в кухню так, что куски ваты и перья разлетелись по полу.

— И в комнате так же?

— Да. Мародёры зашьют.

Они вернулись в комнату. Хрустя осколками, миссис Стоун подошла к кровати.

— Помочь вам?

— Нет, Рози, это не сложно.

Двумя резкими взмахами миссис Стоун взрезала перину, проткнула подушку, потом перешла к детской кроватке и вдруг застыла.

— Нет, не могу. Сделайте это, Рози.

Рози кивнула и подошла к ней. Взяла нож и разрезала перинку, подушку, одеяльце. Оттолкнула ногой на середину комнаты распоротого медвежонка. Отбросила нож. Он где-то зазвенел. Оглядела разгромленную развороченную комнату.

— Да, — поняла её миссис Стоун. — Вот теперь это похоже на правду. Идёмте, Рози. Нам надо уйти тихо.

— Вы так ничего и не взяли себе, миссис Стоун, — Рози осторожно пробралась к двери.

— Незачем, — просто ответила миссис Стоун. — К тому же, если что, придётся объяснять, как к вам попала эта вещь.

— Да, — кивнула Рози. — Я и так не забуду.

Они вышли на лестницу, и миссис Стоун оставила дверь открытой. Спустились. Рози осторожно выглянула. Двор пуст. Они перебежали к калитке и выскочили на улицу и быстро свернули за угол.

— Да, а ключи? — Рози вытащила из кармана своего тёмно-синего плащика оставленную ей Женей связку.

Миссис Стоун взяла у неё связку, быстро сняла с кольца ключи, кольцо с немудрящим потёртым брелочком отдала Рози, а ключи бросила в сточный жёлоб у тротуара. Рози кивнула. И какое-то время они шли молча.

— Думаю, завтра контора не будет работать, — попробовала заговорить Рози.

— И послезавтра, — прежним жёстким тоном ответила миссис Стоун. — И не думаю, что она вообще заработает. Там был штаб. И как прикрытие она больше никому не нужна.

— Я уеду к маме на ферму, — сразу сказала Рози. — А вы?

Миссис Стоун пожала плечами.

— Я не думала об этом.

— Миссис Стоун, — робко начала Рози. — Вы… вам уже приходилось видеть… такое?

— Да, — жёстко ответила миссис Стоун. — Я видела достаточно обысков. И не только обысков.

— Я так рада за Джен, — попыталась сменить тему Рози.

— Да, — кивнула миссис Стоун. — У неё хватило мужества полюбить и не отступиться от своей любви, — Рози смотрела на неё, широко распахнув глаза, и она улыбнулась. — Когда вы полюбите, Рози, не отступайте. Любовь не прощает предательства, а её месть страшна.

Простилась сухим кивком и свернула в свой квартал, а Рози побежала домой. Ведь она совсем не подумала, что и её комнату могут разграбить, как комнату этих девочек в больнице. А рядом комната доктора Айзека. Девочки сказали, что его убили, затоптали… Его-то за что?! Нет, как только русские снимут заставы, она уедет. К маме. Хватит с неё города и его радостей… Хватит!..

Она бежала по улицам, всхлипывая на ходу. Счастье ещё, что Джен так и не узнала то, что поняла она. Что толстушка Майра, и Этель, и Ирэн были заодно с этими, что давали информацию и помогали составлять списки на первую и вторую стадии, что вся их контора была только прикрытием штаба, что… нет, даже про себя страшно назвать истинного хозяина и начальника… Нет, с неё хватит. Надо сбежать, исчезнуть и затаиться. Как Джен.

Машина остановилась, и они проснулись. И снова Мартина удивило их чутьё. Он вздрагивал на каждой остановке, а они даже глаз не открывали. А сейчас сразу заморгали, задвигались.

— Вылезай! Стройся!

Они прыгали из грузовика, вставали привычным строем — руки за спиной, глаза опущены — быстро поглядывая исподлобья по сторонам и почти неслышно перешёптываясь.

— Гля, решётки…

— Распределитель?

— Тюрьма, — шепнул Мартин Эркину, а уже от него побежало к остальным.

Рядом выгружалась свора.

— Во здорово!

— Чего?

— А не отпустили их!

— Ага, в одну камеру теперь и потешимся!

— Дурак, это ж тюрьма!

— Ну не по одному ж нас распихают.

— А один к ним попадёшь…

— Тогда хреново…

— А ни хрена, сквитаемся…

— Ты сортировку сначала пройди, прыткий…

— За Мартином смотри, а то его к белякам запихнут.

— Давай в серёдку его…

— Ага, быстро, пока не смотрят…

— И шапку ему поглубже…

Мартин и охнуть не успел, как его быстро передвинули в середину строя. Эркин остался на краю, жадно ловя обрывки русских фраз.

Так… это непонятно, а, нет, это они про беляков… другое крыло… крылья-то при чём? Нет, другое… А, камеры в разных отсеках… нет, непонятно чего-то… сразу по камерам…

— Первые четыре. Марш!

Эркин чуть не выругался в голос. Но кто же думал, что русские отсчёт с этого края начнут? Оказаться в первой четвёрке — хреново… Хорошо ещё, что четвёртым стоит.

Дверь… Тамбур… Комната… Стол… Русский в форме…

— Имя… Фамилия… Год рождения… Место жительства… Кем работаешь… Документы… Что в карманах…

Ну, это не страшно, не так страшно. Они стояли в затылок друг другу и подходили по одному. Когда Роб замялся на вопросе о документах, его не ударили, не накричали, а просто что-то чиркнули в своих бумагах и всё. И Губачу ничего не сделали, хотя у того ни документов, ни имени, ни работы…. Может, и обойдётся. Ну, вот и его черёд.

Эркин, по-прежнему держа руки за спиной, шагнул к столу.

— Имя?

— Эркин, сэр.

Русский быстро вскинул на него глаза.

— Как? Эр-кин?

— Да, сэр. Эркин.

Русский кивнул, записывая.

— Фамилия?

— Мороз, сэр.

И снова быстрый удивлённый взгляд.

— Как-как? Может, Мэроуз?

— Нет, сэр. Мороз. По-английски — frost.

Русский улыбнулся.

— Так может, у тебя и отчествоесть? — спросил он с заметной насмешкой, специально ввернув в середину фразы русское слово.

Эркин напрягся, но отвечал по-прежнему спокойно.

— Да, сэр. Фёдорович.

— Скажи пожалуйста, — удивился русский. — А документы?

— Да, сэр.

Эркин осторожно, чтобы резким движением не навлечь удара, распахнул куртку и достал из кармана рубашки красную книжечку удостоверения, подал её русскому и снова заложил руки за спину.

— В чём дело? Почему задержка?

— Посмотрите, капитан.

Русских уже трое. Вертят его удостоверение, рассматривают его самого, явно сверяя с фотографией.

— Может, ты и русский знаешь?

Спросили по-русски, и темнить уже поздно. Шагнул — так иди.

— Немного понимаю.

— Давно подал заявление?

— Двадцать первого октября.

— Где оформлял?

— В Гатрингсе.

Русские вопросы наперебой с трёх сторон. Эркин отвечал по-русски, стараясь не путаться в словах, спокойным голосом, только пальцы за спиной всё сильнее вцеплялись друг в друга.

— Ладно, — тот, кого называли капитаном, был, видимо, старшим. — Остальное потом. Оформляйте в общем порядке.

— Есть.

Эркин перевёл дыхание. Дальше пошло быстро. Две сотенных кредитки — как это он не сообразил, пока везли, посмотреть, но обошлось, положили к остальному без вопросов — бумажник, несколько сигарет, расчёска — купил тогда в Гатрингсе на толкучке — рукоятка ножа, немного мелочи, обе запаянные в целлофан справки, шапка — всё, больше ничего у него в карманах не было, выдернули ещё пояс из джинсов. Охлопали ещё раз по карманам, отдали расчёску и шапку, а остальное сгребли в пакет. И вот он уже идёт по коридору. Стены глухие, как в лагерном отсеке распределителя.

— Стой.

С лязгом открывается дверь.

— Вперёд.

Эркин перешагнул через порог, дверь захлопнулась, и… и увидел всех троих. Губача, Роба и Длинного, растерянно озиравшихся по сторонам.

— Меченый!

— Чего так долго?

— Бумаги мои смотрели. Вы чего стоите?

— Да чего-то… — промямлил Роб, оглядывая теснившиеся в камере двухэтажные койки.

А Губач ответить не успел. Дверь открылась, впустив Митча, который с ходу заорал, бросаясь к одной из верхних коек у стены.

— Это моя!