– Все так, как ты представляла?

Но я ничего не смогла ответить, только улыбалась сквозь слезы.

На следующее утро у меня все болело от занятий любовью.

– Сегодня хороший день, – заявил Гудис за завтраком. – Что скажешь, Подарочек?

– Да, отличный.

– Завтра тоже будет хороший.

– Может быть, – ответила я.

После завтрака я разыскала Нину и попросила у нее пропуск на рынок – Сейб был не в духе.

– Тетка говорит, черная патока с виски может помочь вашей матушке, – объяснила я, – успокоит ее, а у нас она закончилась.

Нина написала мне пропуск и сказала:

– В любое время, когда понадобится… черная патока или что-то другое, приходи ко мне. Ладно?

Тогда я поняла, что у нас есть взаимопонимание. Конечно, узнай она, что я собиралась сделать, ни за что не подписала бы бумагу.

Я пошла к арсеналу с тростью, корзиной тряпок, бутылочкой спирта, метелкой из перьев и шваброй через плечо. Галла Джек уже давно наблюдал за этим местом. Он сказал, что в первый понедельник месяца арсенал открывали для инспекции и уборки, подсчета оружия, чистки мушкетов и прочего. В эти дни сюда приходила свободная чернокожая девушка по имени Хильда, которая выметала мусор, вытирала пыль, смазывала стойки для ружей и мыла уборную. Чтобы она не выходила сегодня, галла Джек дал ей монету.

Денмарк нарисовал мне форму для отливки пуль. Она напоминала острогубцы с той разницей, что к концам был приделан маленький тигель, куда лили свинец для получения мушкетной пули. Эта форма, как он объяснил, не больше кисти его руки, и надо достать две. Главное, сказал он, смотри, чтобы тебя не поймали.

Для меня это тоже было главным.

Арсенал размещался в круглом здании из земляного бетона со стенами толщиной два фута. В нем было три крошечных оконца, расположенные высоко и забранные железными прутьями. В тот день ставни открыли, чтобы впустить свет. Стражник у двери спросил, кто я такая и где Хильда. Я рассказала, что она заболела и послала меня вместо себя.

– Непохоже, что ты сможешь удержать в руках метлу, – ответил он.

«И как, по-твоему, эта метла забралась ко мне на плечо? Сама?» – так мне хотелось ему ответить, но я опустила глаза в землю:

– Да, сэр, но я хорошая работница, вот увидите.

Он отодвинул засов на двери:

– Сегодня там чистят мушкеты. Не лезь им под ноги. Когда закончишь, постучи, и я тебя выпущу.

Я вошла внутрь. С грохотом закрылась дверь. Щелкнул засов.

Я остановилась и попыталась сориентироваться, чувствуя запах плесени, льняного масла и отвратительный дух тюрьмы. В дальнем конце спиной ко мне стояли два стражника и разбирали под окном мушкет – на столе были разложены его части. Один обернулся со словами:

– Это Хильда.

Я не стала поправлять его, а начала подметать пол.

Арсенал представлял собой одно помещение, заполненное оружием. Я внимательно все осмотрела. В середине в несколько рядов стояли бочонки с порохом. Вдоль стен шли деревянные стеллажи с мушкетами и пистолетами, а также с грудами пушечных ядер. В глубине стеллажей стояли дюжины деревянных ящиков.

Я изо всех сил орудовала метлой, надеясь, что ее шуршание заглушит мое шумное прерывистое дыхание. Голоса стражников эхом отдавались в гулком помещении.

– Этот может выстрелить на предохранителе. Видишь пусковую пружину курка? Она испорчена.

– Смотри, чтобы головка шомпола сидела туго и не было ржавчины.

Когда я оказалась позади бочонков с порохом, вне поля зрения стражников, дышать стало легче. Я достала метелку из перьев. Переходя от одного к другому, сметала пыль с ящиков, каждый раз оглядываясь через плечо, прежде чем заглянуть под крышку. Я обнаружила коровьи рога с кожаными ремешками. Связку железных наручников. Свинцовые бруски. Кусочки тонкого шнура, как я думала – запалы. Но никаких форм для отливки пуль.

Потом заметила у стены старый барабан и за ним – еще один ящик. Пробираясь к нему, я задела хромой ногой барабан, и он ударился об пол.

Послышался топот сапог. Я схватила метелку, и перья, как живые, заколыхались в дрожащей руке.

Стражник завопил на меня:

– Что за шум?

– Вон тот барабан упал.

Он прищурил глаза:

– Ты не Хильда.

– Да, она заболела. Я ее замещаю.

У него в руке был длинный металлический прут из мушкета. Он указал им на барабан:

– Нам здесь не нужны такие непорядки!

– Да, сэр. Я буду осторожна.

Он вернулся к работе, но сердце у меня колотилось как бешеное.

Я открыла ящик, к которому был прислонен барабан, внутри оказалось примерно десять форм для отливки пуль. Осторожно, чтобы не звякнули, я вытащила две и засунула в корзину под тряпки.

Потом обмела паутину и смазала маслом стойки с ружьями. Закончив уборку, собрала вещи и постучала в дверь.

– Не забудь про уборную, – сказал охранник, стоящий у двери, и показал на заднюю часть арсенала.

Я направилась туда, но прошла мимо и двинулась к выходу.

Вечером дома я нашла у себя в волосах обрывки паутины. Я взяла полотенце и обтерла все тело, потом улеглась поверх лоскутного одеяла преданий, вспоминая улыбку на лице Денмарка, когда я пришла к нему и вынула из корзины форму для отливки пуль. А когда достала вторую, он хлопнул себя по ноге и заявил:

– Ты, пожалуй, лучший мой помощник.

Я хотела уснуть, но сон не шел, и я вышла из дома, уселась на ступенях заднего крыльца. Во дворе было тихо. Я посмотрела на каморку над каретным сараем, спрашивая себя, искал ли меня Гудис после ужина. Он, должно быть, спал. Денмарк тоже. Одна я бодрствовала, размышляя о тигле на конце формы для отливки, в который льют свинец. Сколько человек убьют эти пули? Я могла сегодня пройти по улице мимо одного из них. А завтра – мимо другого. Могла бы пройти мимо сотни людей, которые умрут из-за меня.

Высоко в небе висела круглая белая луна. Она казалась совсем маленькой, способной поместиться в тигель формы для отливки пуль. Вот о чем я мечтала – чтобы луна была там вместо свинца.

Я приехала в Чарльстон в своем лучшем квакерском наряде – скромном сером платье с плоским белым воротничком и подходящим капором, само смирение. Перед отъездом из Филадельфии меня официально приняли в квакерскую церковь. Испытание завершилось. Я стала одной из них.

Увидев меня по прошествии более чем года, мать подставила щеку для поцелуя со словами:

– Вижу, ты вернулась квакершей. Право, Сара, как ты можешь показываться в Чарльстоне в подобной одежде?

Мне тоже не нравился мой наряд, но он, по крайней мере, шился из шерсти и не требовал рабского труда. Мы, квакеры, бойкотировали южный хлопок. «Мы, квакеры» – как непривычно это звучало.

Я постаралась улыбнуться и не придавать значения ворчанию матери, еще не вполне уловив ее мотивы.

– Вот как ты меня встречаешь. Ты ведь скучала по мне, правда?

Она сидела на том же месте, где я видела ее в последний раз, – у окна в кресле с высокой спинкой и обивкой из потускневшей золотой парчи. На ней было то же черное платье, а на коленях лежала адская трость с золотым набалдашником. Создавалось впечатление, что она сидит здесь с самого моего отъезда. Казалось, она такая же, как прежде, только более неряшливая. Кожа шеи висела над воротником складками, как у черепахи, и волосы на лбу обтрепались, как край тряпки.

– Разумеется, я скучала по тебе, дорогая. Без тебя страдало все семейство и слуги, но нельзя появляться на людях в таком наряде. Тебя примут за квакершу, а здесь хорошо известны их антирабовладельческие взгляды.

Об этом я не подумала. Я провела ладонями по бокам юбки, испытав вдруг нежность к тусклому платью.

С порога послышался голос:

– Если это и есть твое отвратительное платье, я закажу себе такое же.

Нина. Как она изменилась! Переросла меня на несколько дюймов. Черные волосы откинуты назад, высокие скулы, густые брови и черные глаза. Моя сестра превратилась в роковую красавицу.