Лаборатория располагалась в трех милях от Санта-Доры, в больших корпусах, обнесенных каменной стеной. Я еще раз порадовался удаче: здесь было все для исследовательской работы. Мастерские, современное оборудование, новейшие материалы и приборы. Уютные, комфортабельные комнаты для персонала.

Я горячо взялся за работу. Фирма скупала патенты на медицинское оборудование, и в лаборатории эти изобретения доводились до нужного уровня, вносились конструктивные изменения, дополнения. Все было интересно и нужно. Я увлекся, и свободного времени совсем не осталось. Даже письма Аните писал урывками. Впрочем, администрация и не поощряла переписку сотрудников.

Вскоре в Санта-Дору приехал Чарли Флетчер. Остался доволен моей работой. И ему я рассказал о своей мечте, о новом проекте. Флетчер выслушал и пришел в восторг. Он жал мне руки, бегал по кабинету и кричал о коренных поворотах в человеческих отношениях. Что и говорить, Флетчер умел быть обаятельным.

Я поверил Флетчеру без оглядки на то, что он делец и сын миллионера…

Но сейчас надо сказать о моем изобретении. Извини еще раз, Джо, но вот сейчас, только что, я проверил твою искренность при помощи специальной аппаратуры. Это не вино заставило тебя говорить откровенно, не вино. Это сделали радиоволны, несущие импульсы особого характера.

— Гарри! — вскочил с кресла журналист. На мгновение ему показалось, что перед ним сумасшедший. Но Слейн тотчас вспомнил недавние ощущения, горящие щеки, потребность говорить, говорить…

— Ты сядь, — спокойно сказал доктор. — И слушай дальше.

— Не знаю, Джо, приходилось ли тебе слышать сказку о том, что у древнего царя Траяна были козьи уши, которых он стыдился, а потому убивал каждого, кто узнавал о его уродстве. Он пощадил только своего брадобрея, без которого не мог обойтись, но повелел ему под страхом смерти хранить тайну. И брадобрей страшно мучился, не имея смелости рассказать кому-либо о том, что знал. Тогда вырыл он яму, сунул в нее голову и трижды прокричал: «У царя Траяна козьи уши!» Брадобрею стало легче.

Вот ты, Джо, приписал сейчас свое возбуждение действию слабенького вина. Да, алкоголь развязывает язык. Римляне говорили: ин вино веритас — истина в вине. У русских есть поговорка: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Как видишь, не так уж невероятна мысль как-то воздействовать на человеческую психику, чтобы услышать правду. Я старательно изучал психологию, особенно процессы возбуждения и торможения…

Представь себе обычную радиолампу, например, триод. Поток электронов направляется по своему естественному пути, от катода к аноду. Но на его пути возникает управляющая сетка, имеющая определенный заряд. В зависимости от величины этого заряда электроны задерживаются на управляющей сетке и лишь часть их достигает анода. Увеличив напряжение на сетке, можно совсем «запереть» лампу, и на анод не поступит ни одного электрона. И наоборот, сняв с сетки напряжение или даже изменив потенциал, мы получим на аноде полное и ускоренное поступление электронов.

Нечто подобное происходит и в психике, где управляющей сеткой служат процессы торможения, пропуская частично или совсем не пропуская «на язык» слова, которые человек хотел бы высказать, «Нельзя», «не должен», «невыгодно» — вот эта управляющая сетка. Чем-либо расторможенный мозг посылает в речевой аппарат сигналы, ничем не сдерживаемые. Так вот, Джо, мне удалось найти особые радиоимпульсы, устраняющие речевое торможение.

Доктор ходил по комнате и говорил спокойно, размеренно, как на лекции. Журналист сидел неподвижно, затаив дыхание, только поворачивал голову вслед за доктором, не спуская с него расширенных глаз.

— Легкое возбуждение, вызванное такими импульсами, располагает к общению, к разговору. Ты сам только что испытал это, не правда ли, Джо?

Заикаясь от волнения, Слейн пролепетал:

— Да, твои волны здорово развязывают язык… Но как же все-таки радиоволны помогают говорить правду?

— Волны тут ни при чем. Дело в импульсах, модулированных на них. Что же тут удивительного? Еще в начале нашего века немецкий психиатр Ганс Бергер открыл электрическую деятельность человеческого мозга. Вскоре швейцарец Гесс произвел опыт с электродами, вживленными в мозг кошки. Если из специального генератора через проводники подавать во вживленные электроды определенные импульсы, то можно искусственно вызвать у кошки нужную экспериментатору реакцию — чувство боли или гнева, страха и так далее. Не так давно доктор Хосе Дельгадо из Йельского университета разработал методику электрического стимулирования мозга — ЭСМ. Ты помнишь сенсацию по поводу его участия в бое быков? Да, профессор выступил в Испании на корриде в роли матадора. Представь себе: на арене разъяренный бык и против него один человек, притом безоружный. Человек взмахнул красной шляпой, и бык, нацелив рога, мчится на него. Между ними оставалось всего несколько метров, когда Дельгадо нажал кнопку миниатюрного радиопередатчика, зажатого у него в ладони. И бык мгновенно остановился. Нажата вторая кнопка, и вполне усмиренный бык отошел, стал чесаться об изгородь. Конечно, незадолго до этой корриды животное перенесло операцию — в его мозг были вживлены электроды. В нужный момент радиоимпульсы были приняты этими электродами, активизировались тормозящие центры мозга животного, и порыв к нападению пропал. В изобретенном мною методе происходит нечто подобное, только импульсы подаются в кору головного мозга не путем вживленных электродов, а просто при помощи радиоволн, проникающих сквозь ткани черепа…

— …И отпускают в мозгах какие-то там тормоза? Ну, Гарри, если все так, как ты толкуешь!..

— Ты понял, Джо, принцип действия «импульсов правды»? Чтобы тебе стало яснее, я сейчас набросаю схему…

— Ради бога, не надо, Гарри! Уж я и так обалдел от всех таких чудес, а схем терпеть не могу с начальной школы и на всю жизнь! Пожалей мои мозги, в них сейчас как в старом автомобиле — все тормоза сорваны…

— Может быть, отложим наш разговор?

— Да нет же, рассказывай! Только, ради бога, поменьше науки. Я верю тебе и без схем, хотя, по-моему, ты все же малость тронутый… Итак, — ты работал в лаборатории под Санта-Дорой.

Мы договорились с Флетчером, что я немедленно приступаю к разработке схемы генератора импульсов, которым мы дали условное название «импульсов правды». Флетчер не очень-то разбирался в конструктивных тонкостях радио и электросхем. Он был не ученый, а делец. Но зато легко схватывал общий смысл, умел оценить важность изобретения и, если было выгодно, умел рисковать, идти на затраты. Не думаю, чтобы Флетчер вот так сразу поверил в мой проект, но безоговорочно предоставил мне полную свободу действий, приказал диспетчерской службе немедленно выполнять все мои заказы, отвел специальное помещение и прикрепил самых опытных сотрудников. На дверях моей лаборатории появился аншлаг: «Вход запрещен!», сюда могли входить только я, Флетчер и три моих помощника, специалисты из Штатов — инженер Шпеер и техники Тейсон и Хилл. Худой, голенастый, похожий на кузнечика в очках, немец Шпеер быстро и аккуратно производил все расчеты по моим заказам. Техники, мастера на все руки, собирали отдельные узлы аппаратуры. Никому из них не было известно, над чем именно мы работаем.

Флетчер сразу же окружил изобретение атмосферой строгой секретности. Это никого особенно не удивляло, так как многие отделы лаборатории были тоже засекречены. Что ж, фирма вправе оберегать свои изобретения от завистливых конкурентов.

Я редко выходил за стены нашего городка, работал до глубокой ночи. Лишь изредка вечерами гулял на крыше корпуса, где было устроено что-то вроде площадки для отдыха. Город Санта-Дора не виден был за горами. Вообще местность там безлюдная, только небольшая деревушка в полумиле выше по течению реки. Речка неширокая, но быстрая, туда ходили купаться сотрудники. Словом, смотреть не на что, и я возвращался к своим расчетам и схемам. Два раза Флетчер возил меня в Санта-Дору «встряхнуться», звал в местные варьете. Но ничего меня не интересовало, кроме работы.