Мы так долго жили по соседству с Итоном, что его юные обитатели были нам отлично знакомы. Многие из них сделались товарищами игр Альфреда, прежде чем стать его соучениками. Теперь мы с особым интересом следили за юным сообществом, наблюдая различия в характерах мальчиков и пытаясь угадать в подростке будущего мужчину. Нет ничего привлекательнее, ничего, что располагало бы к себе более, чем свободный духом мальчик, смелый, добрый и великодушный. Таковы были некоторые воспитанники Итона, и всех их отличали чувство чести и отвага; по мере возмужания у многих из них эти качества превращались в самонадеянность; но самые младшие воспитанники, лишь немногим старше Альфреда, отличались очень хорошими наклонностями.

Здесь были будущие властители Англии, те, кому предстояло направлять огромную общественную машину, когда остынет наш пыл, когда воплотятся или рухнут наши замыслы; когда, отыграв нашу драму и сбросив одеяние, требуемое ролью, мы облачимся в одежду, подобающую старости, или в смертную, которая уравнивает всех. Здесь были будущие любовники, супруги, отцы; здесь был будущий землевладелец, воин, политический деятель. Иные воображали, будто они уже сейчас готовы явиться на сцену жизни и оказаться среди действующих лиц. Не так давно я и сам был одним из этих безбородых и рвался на сцену; когда мой мальчик добьется места, ныне занимаемого мною, я буду седоголовым, сморщенным стариком. Как странно все устроено! Вот где загадка Сфинкса, внушающая благоговейный трепет:¹⁸² человек бессмертен, хотя каждый из нас смертен. Если привести слова красноречивого и мудрого писателя, «таковы условия существования некоего вечного целого, состоящего из частей недолговечных; это целое, произволением высшего разума, создавшего человеческий род, никогда не бывает ни старым, ни юным, ни в поре зрелости; но будучи неизменным и постоянным, вместе с тем непрерывно проходит фазы разложения, упадка, обновления и прогресса.

Охотно уступаю я тебе свое место, милый Альфред! Иди, плод нежной любви, дитя наших надежд! Выходи как воин на дорогу, которую я проложил! Я отойду в сторону. Я уже утратил беззаботность детства, безоблачное чело и упругий шаг ранней юности. Пусть все это украшает теперь тебя. Иди, и я еще со многим расстанусь, чтобы передать тебе. Время отнимет у меня силы зрелого возраста, ясность взора и быстроту ног; украдет лучшую часть жизни — пылкие надежды и страстную любовь, но вдвойне одарит всем этим милого моего наследника. Иди же! Воспользуйся щедрым даром. Пусть воспользуются им и твои товарищи. Разыгрывая отведенную вам драму, не посрами тех, кто научил тебя выходить на сцену и подобающим образом произносить слова твоей роли. Да будет твой успех верным и постоянным! Рожденному в весеннюю пору надежды человечества, пусть выпадет тебе подготовить приход лета, за которым никогда не последует зима!

Что-то явно нарушило обычный ход вещей в природе и лишило ее благодатного действия. Ветер, этот король воздуха, бушевал по всему своему королевству; он яростно хлестал море, доводя его до бешенства, а непокорную землю вынуждал смириться.

Эта гибельная сила сотрясала цветущие южные страны, а зимою даже мы в нашем северном затишье стали ощущать ее тяжкие последствия. Не верьте басне, которая дает солнцу превосходство над ветром¹⁸⁴. Кто из нас не видел, как веселый луг, ароматный воздух и вся сияющая природа становятся темными и суровыми, когда пробуждается ото сна восточный ветер? Когда сизые тучи закрывают все небо и нескончаемый дождь льет, пока земля не откажется долее впитывать излишнюю влагу и та разливается лужами по ее поверхности, а факел дня кажется метеором, готовым угаснуть, кто не видел, как северный ветер разрывает тучи, как меж ними проступают полосы небесной синевы? И вот она уже открывается под ветром, и небо снова лазурно. Тучи редеют, они подымаются все выше, открывая весь небосвод, и солнце льет уже свои лучи, возвращенные к жизни ветром.

Да, ты могуч, о ветер! Ты царишь над всеми другими стихиями, меж которых природа разделила свою мощь. Ты могуч, являешься ли ты с востока, неся с собой разрушение, или несешь с запада живительную силу; тебе повинуются облака; тебе подвластно солнце, а безбрежный океан — всего лишь твои раб. Ты проносишься над землей — и столетние дубы рушатся под твоим невидимым топором; на вершинах Альп выпадает снег, и оттуда с грохотом низвергаются снежные лавины. Ты владеешь ключами от царства стужи, ты можешь сковывать потоки и освобождать их; от твоих ласковых прикосновений рождаются почки и листья распускаются, убаюканные тобою.

Зачем же ты так завываешь, о ветер? Вот уж четыре долгих месяца ни днем, ни ночью не смолкает этот рев. Морской берег усеян обломками разбившихся кораблей; море сделалось для них непроходимым. Повинуясь тебе, земля стряхнула с себя всю свою красоту. Хрупкий воздушный шар не смеет подняться в сотрясаемый тобою воздух. Твои министры, тучи, заливают весь край дождями; реки выступают из берегов; горные тропы превратились в бурные потоки; леса и зеленые долины утратили свою красоту; и даже города наши страдают от тебя. Увы, что станется с нами? Огромные океанские волны словно готовятся оторвать наш остров от его основания и выбросить, как жалкий обломок, на просторы Атлантического океана.

Кто же мы, обитатели этой планеты, самой малой из множества населяющих вселенную? Ум наш способен объять бесконечность, а тела подвластны малейшей неблагоприятной случайности. Убеждаться в этом нам приходится ежедневно. Тот, кто заболевает от пустячной царапины, кто гибнет от злотворного воздействия сил природы, обладает тем же могуществом, что и я; подвержен и я действию тех же законов. А между тем мы объявляем себя венцом творения, повелителями стихий, владыками над жизнью и смертью и оправдываем наше самомнение тем, что, хотя отдельный человек гибнет, род людской неистребим и вечен.

Так, отвлекаясь от собственной личности, которую мы сознаем прежде всего, гордимся мы бессмертием человеческого рода и учимся не бояться смерти. Но когда жертвой разрушительных сил, приходящих извне, становится целый народ, человек ощущает свое ничтожество, шаткость своих прав на жизнь и на передачу ее по наследству.

Помню, что, однажды увидев разрушительное действие пожара, я потом не мог без страха смотреть даже на огонь в печи. Пламя пожара охватило все здание, и оно рухнуло. Огонь проникал всюду, не встречая преград на своем пути. Можно ли воспользоваться частицей этой могучей силы так, чтобы не испытывать ее действия на себе? Можно ли приручить детеныша этого дикого зверя и не страшиться, что он вырастет?

Нечто подобное стало нам видеться и в многоликой смерти, которая обрушилась на прекраснейшие уголки нашей земной обители, и прежде всего в чуме. Мы боялись наступления лета. Страны, граничившие с уже зараженными, начали всерьез задумываться над тем, как не допустить к себе врага. Мы, нация торговая, также вынуждены были обсуждать способы отгородиться от заразы.

Было доказано, что чума не является тем, что обычно называют заразной болезнью, как, например, скарлатина или исчезнувшая ныне черная оспа. Чуму называют болезнью эпидемической. Однако неясно было главное: как зарождается эпидемия и как она распространяется. Если по воздуху, то зараженным оказывается и сам воздух. В один из портовых городов пришедшими кораблями была занесена тифозная горячка. Однако те самые люди, которые ее туда занесли, не заразили ею другой город, более удачно расположенный. Но как можем мы судить о воздухе и решать, в каком городе чума никого не поразит, а в каком природа приготовила ей обильную жатву? Точно так же любой человек может девяносто девять раз избежать ее, а в сотый раз погибнуть, ибо тело наше иногда в состоянии сопротивляться заразе, а иногда с готовностью ей поддается. Размышляя над этим, законодатели наши не хотели торопиться с введением нужных законов. Зло распространилось столь широко и было столь грозным, что никакие предохранительные меры не приходилось считать излишними — если они давали малейший шанс спастись.