Только после этого Марселла решила, наконец, дать волю любопытству и взяла оставленный будущим мужем свадебный подарок. Судя по форме и весу, в футляре, очевидно, находилось украшение, но Марселла медлила, понимая, что дар преподнесен не от чистого сердца. На мгновение ей захотелось отослать его обратно, даже не разворачивая, однако здравомыслие и простое женское любопытство все-таки одержали верх и заставили девушку взглянуть на семейную драгоценность Нортрапов.

Освободив футляр от бумаги, Марселла обнаружила отполированную временем деревянную шкатулку продолговатой формы. «Интересно, окажутся ли это бриллианты, — размышляла девушка, — или экстравагантным вкусам графа больше подойдет нечто яркое и пышное… рубины, например, или изумруды?». Остановившись на последнем предположении, она осторожно подняла крышку шкатулки и приблизила свечу.

— О!.. Боже мой!

Сорвавшийся с губ Марселлы взволнованный возглас перешел в растерянный смешок: внутри лежали украшения трех видов, представлявшие собой столь необычные произведения ювелирного искусства, которые она не могла себе даже представить. Марселла поставила подсвечник на столик и обеими руками подняла с бархатной обивки шкатулки диковинное ожерелье.

Судя по всему, первая из невест Нортрапов была весьма крепкого сложения, потому что хрупкая современная мисс едва ли могла бы с легкостью носить на шее столь тяжелое украшение.

Цепочка была сделана из кованых золотых дисков, в каждый из которых был вставлен грубо обработанный драгоценный камень. С широкого ожерелья спускался золотой кулон величиной примерно с ладонь, в виде знаменитого волка с герба Нортрапов. Два крохотных изумруда служили ему глазами, а осколки рубина — изогнутым языком цвета крови. Да, без сомнения, варварское украшение…

Все еще улыбаясь, Марселла расстегнула несложную застежку и надела ожерелье на свою тонкую шею, так что оно легло поверх наглухо застегнутой ночной рубашки. Затем девушка быстро развязала стягивавшую волосы ленту, встряхнула головой, и пышная масса блестящих прядей рыжевато-коричневого оттенка рассыпалась по ее плечам.

— Так лучше, — сказала она самой себе, — но все еще не то.

Непослушными пальцами Марселла расстегнула маленькие перламутровые пуговички и отогнула лиф рубашки, до неприличия обнажив плечи и грудь. Теперь ожерелье лежало прямо на коже. Тяжелое золото охладило внезапно охваченное жаром тело Марселлы и при свете свечи приобрело розовато-янтарный оттенок.

Из зеркала на Марселлу смотрел совсем другой человек: это была она… и не она. С распущенными по плечам волосами и этим варварским ожерельем на шее Марселла вполне могла сойти за одну из тех давно забытых величественных невест Нортрапов.

«Вполне подходящая невеста для графа Вольфа». Эта мысль появилась исподволь, и Марселла позволила пофантазировать, представив себя в брачную ночь лежащей на задрапированной шелком кровати, в комнате, освещенной множеством свечей… Она обнажена, на шее только это ожерелье… Потом вдруг рядом оказывается он, сильный, мускулистый… Марселла даже почувствовала тепло его тела, присущий только ему запах… Вот Вольф дотрагивается до нее…

Неожиданно качнувшееся пламя свечи заставило девушку очнуться. Покраснев, Марселла сорвала ожерелье и торопливо застегнула пуговицы своего строгого ночного одеяния, сурово напомнив себе, что выходит замуж не за какого-то призрачного возлюбленного, а за настоящего мужчину из плоти и крови. Нельзя отрицать, он грешно красив, но вместе с тем выразил явную неприязнь ко всему происходящему.

Марселла положила варварское украшение в шкатулку и, лишь закрыв крышку, вздохнула спокойнее. Потом она задула свечу и снова улеглась в постель.

Дело сделано, напомнила себе Марселла, уютно устраиваясь под одеялом. Теперь ей оставалось играть свою роль до конца и просто надеяться на лучшее. В конце концов, удалось же Марселле провести ночь рядом с этим человеком, и ничего плохого с ней не случилось. Уже погружаясь в тяжелую дремоту, Марселла вновь задалась вопросом, на который сама не осмеливалась дать ответ: что произойдет, когда Гарет узнает, что она солгала ему о случившемся между ними в ночь убийства сэра Роберта?..

В маленькой деревенской церкви, в которой собралось несколько человек, стояла непривычная тишина. Казалось, можно было ощутить ход самого Времени. Приглушенное покашливание, редкое шуршание юбок и потрескивание оплывающих свечей лишь усиливали это впечатление. Словно по молчаливому соглашению присутствующие воздерживались от каких-либо разговоров. Они просто ждали, сохраняя позу вежливого терпения.

Однако сам Гарет был расположен далеко не благодушно. Он стоял чуть в стороне от остальных, испытывая неприятное чувство, будто стены церкви давят на него. К тому же, горящих свеч оказалось слишком мало, чтобы рассеять сумерки, сгущавшиеся особенно быстро из-за закрывавших небо мрачных серых туч.

Плохое настроение нового графа Шербрука усугублялось еще и тем, что одет он был, как то предписывала мода, в такой же непривычно сковывающий движения костюм, который ему пришлось носить после выхода из тюрьмы Ньюгейт: черные бриджи и белый жилет с голубым сюртуком, застегивавшимся на декоративные золотые пуговицы. В последние дни перед свадьбой Гарету приходилось, скрепя сердце, выдерживать часами длившиеся примерки, которые Джессика и Невилл сочли абсолютно необходимыми для снабжения его гардеробом, достойным настоящего графа.

Гарету не было никакой нужды смотреться в зеркало: он и так знал, что выглядит как светский щеголь.

— Настоящий образец моды, — язвительно говаривал о себе Гарет своему новому слуге Куинну, ответственному за все эти страдания.

Любимой пыткой Куинна, которой тот подвергал своего хозяина, было сооружение галстука из длиннющего куска накрахмаленного полотна, вполне пригодного для использования в качестве паруса. Результат усилий Куинна, безусловно, мог бы заслужить похвалу арбитров моды в светских кругах, однако из-за замысловатых складок, подпиравших подбородок, Гарету казалось, что он постоянно подвергается опасности быть задушенным собственным галстуком.

Гарет с трудом поборол желание размотать этот ненавистный стягивающий предмет и отшвырнуть его прочь, напомнив себе, что сегодня у него на шее вполне могла бы оказаться веревка палача. Что ж, по сравнению с казнью через повешение женитьба представлялась ему меньшим из двух зол.

Однако в данный момент Гарет начал сомневаться, состоится ли вообще это венчание.

Его беспокойный взгляд задержался на плотно закрытой церковной двери. Гарет почувствовал, как заиграли желваки на челюстях, но быстро взял себя в руки, стараясь сохранить безразличный вид. Однако в душе у него все кипело.

«Куда же запропастилась эта мерзавка?» — мысленно негодовал он.

Церемония должна была начаться еще полчаса назад, и Гарет уже сомневался, а не передумала ли Марселла насчет свадьбы? Как ни странно, возможность такого поворота событий не обрадовала его настолько, как этого можно было ожидать.

Гарет молча перевел холодный взгляд с одного свидетеля этого фарса на другого. Здесь находился и Кэлвин Чапел, чьи пронизывающие глаза сверкали сегодня каким-то странным торжествующим блеском. Молоденький священник с лицом херувима и его суровая с виду жена держались немного в стороне от остальных. Священник украдкой поглядывал на свои карманные часы.

Подавив искушение самому свериться с часами, Гарет посмотрел на вдовствующую графиню Шербрук. Женщина ободряюще улыбнулась сыну, который был не в силах ответить ей тем же. Одетая, как всегда, в черное платье, графиня держала голову по-королевски гордо и рядом с разряженным, как петух, Невиллом Нортрапом напоминала ему изящного черного лебедя.

Человек, которого Гарет должен был считать своим дядей и на которого он поразительно походил внешне, и на этот раз не изменил своей привычке выглядеть настоящим франтом. Обычное томное скучающее выражение лица Невилла нисколько не изменилось при встрече со взглядом Гарета.