Робин обвел взглядом спальню. Прекрасное место для прощального выступления. Слава богу, что все кончено. Больше не будет ни перелетов в туристическом классе, ни пустой болтовни с гостями… Робин мог забыть свою лекцию, так крепко засевшую в его голове, что он, наверно, прочитал бы ее, даже будучи сильно пьяным. Аудитория смеялась в одних местах, хлопала в других – всегда в одних и тех же. В конце концов даже города стали казаться ему одинаковыми. Встречавшая Робина хорошенькая белозубая девушка из оргкомитета по окончании лекции осталась в клубе, чтобы обсудить с Робином творчество Беллоу, Мейлера и других современных писателей. После первого мартини он уже знал, что собеседница намерена забраться к нему в постель.

Робин побывал в сорока шести штатах. И вот теперь он – шеф обзора новостей.

Получив в агентстве несколько гонораров, он снял недорогую квартиру. Однако Робин проводил в ней мало времени. Там стоял письменный стол с большой пачкой бумаги и новой электрической пишущей машинкой, которую он купил вместо крошечной портативной. Работа в Ай-би-си занимала все дневное время, вечера и ночи он проводил с девушками, во время уик-эндов выступал в разных городах с лекциями. Теперь этой жизни пришел конец. Он будет работать на Ай-би-си, не жалея своих сил и экономя каждый цент зарплаты. И в конце концов напишет свою книгу.

Иногда Робин сомневался в своих литературных способностях. Пулицеровская премия еще ни о чем не говорит. Не каждый журналист несет в себе книгу. А он хотел написать книгу. Исследовать влияние войны на карьеры общественных деятелей – взлет Черчилля, появление на политической арене генералов – Эйзенхауэра, Де Голля. После этого он создаст политический роман. Робин мечтал о том дне, когда белые листы превратятся в завершенную рукопись, а книга станет осязаемой реальностью.

Материальный мир мало значил для Робина. Порой, видя, как радуется Аманда новой паре туфель, он удивлялся отсутствию у него самого тяги к обладанию вещами. Наверно, причина заключалась в том, что он никогда не знал нужды. Его отец умер, оставив Китти процентный доход с четырехмиллионного состояния. После ее смерти этот капитал будет поделен между Робином и его сестрой Лайзой. Очаровательная Китти получала в месяц двенадцать тысяч долларов и жила в свое удовольствие. Почему-то мысленно он всегда называл мать «очаровательной Китти». Она была красивой изящной блондинкой – черт возьми, сейчас волосы у Китти, возможно, уже рыжие. Два года назад, когда Китти уезжала в Рим, на голове у нее были светлые «перья». Робин усмехнулся. Для своих пятидесяти девяти лет она выглядела очень хорошо.

Годы детства, а также учебы в колледже были для Робина счастливыми. Его отец дожил до бракосочетания дочери, которое стало в Бостоне крупнейшим событием подобного рода. Лайза переехала в Сан-Франциско. Ее муж, носивший прическу «ежик», был одним из крупнейших на Западном побережье торговцев недвижимостью. Лайза воспитывала двух очаровательных малышей – господи, за пять лет он ни разу не повидал их. Лайзе было… она родилась, когда Робину исполнилось семь лет… значит, сейчас ей тридцать. Благополучная мать. А он по-прежнему холостяк. Ему это нравилось. Может быть, тут сыграл свою роль отец. Однажды он привел двенадцатилетнего Робина на площадку для гольфа.

– Отнесись к этой игре как к школьному предмету, скажем как к алгебре, которую тебе надо освоить. Ты должен стать хорошим игроком, сын. На площадках для гольфа заключено много важных сделок.

– Разве все, чему учится человек, должно помогать ему зарабатывать деньги?

– Да, конечно, если ты хочешь иметь жену и детей, – ответил отец. – В юности я мечтал стать вторым Кларенсом Дэрроу. Но, влюбившись в твою мать, решил заняться корпоративным правом. Я не могу пожаловаться на судьбу. Я стал очень богатым человеком.

– Но ведь тебе нравилось уголовное право, папа.

– Человек, имеющий семью, не всегда волен заниматься тем, чем хочет. На первом месте у него стоит долг перед женой и детьми.

Робин научился играть в гольф. В Гарварде он уже был одним из сильнейших игроков колледжа. Он хотел изучать искусство, а затем пройти курс журналистики. Отец восстал против выбора Робина. Он рассердился, узнав, что Робин читает Толстого и Ницше.

– Это не поможет тебе стать юристом, – заявил он.

– Я не хочу быть юристом.

Отец сердито посмотрел на Робина и вышел из комнаты. На следующий день Китти мягко объяснила сыну, что он должен дать отцу право гордиться им. Робину казалось, что «должен» – это единственное слово, которое он слышит от родителей. Он должен стать хорошим футболистом – это полезно для имиджа будущего адвоката. Он приложил максимум усилий, чтобы стать лучшим защитником гарвардской команды. В тысяча девятьсот сорок четвертом году Робин мог бы заняться изучением корпоративного права, но шла война, и он записался в ВВС, обещав отцу по возвращении домой завершить получение юридического образования. Но все сложилось иначе. Он участвовал во многих боевых действиях, получил звание капитана. Когда Робина ранили, его фото попало на страницы двух бостонских газет – его отец наконец-то мог им гордиться! Ранение было незначительным, но оно усугубило последствия старой футбольной травмы, и Робин надолго застрял в госпитале. Спасаясь от скуки, он начал писать о том, что видел на войне. Потом послал свой очерк другу, работавшему в «Новерн пресс ассошиэйшн». Так началась его карьера журналиста.

После победы его взяли в «НПА» штатным корреспондентом. Конечно, отец и Китти спорили с Робином. Его долг перед отцом – изучать юриспруденцию. К счастью, Лайза познакомилась с Ежиком, и вся семья сосредоточилась на приготовлениях к свадьбе. Спустя пять дней отец умер, играя в сквош. Что ж, такой уход из жизни пришелся бы отцу по вкусу, подумал Робин. Все обязательства перед семьей исполнены, плоть еще крепка.

Робин встал и подвинул сервировочный столик. Он принадлежал самому себе и не имел ни перед кем никаких обязательств. Робин был полон решимости сохранить это положение.

Он прошел в ванную и включил душ. Холодная вода быстро избавила его от легкого похмелья. Черт возьми, он пропустил занятие в гимнастическом зале. Забыл позвонить Джерри Моссу в Нью-Йорк и отменить встречу. Робин усмехнулся. Бедняга Джерри, вероятно, отправился в спортзал один. Джерри ходил туда только потому, что Робин заставлял его делать это. Тридцатишестилетний Джерри не заботился о своей физической форме.

Робин начал напевать. Вернувшись в Нью-Йорк, он сразу же позвонит Джерри и Аманде. Они встретятся в «Улане» и отметят начало его новой работы. Но он не назовет им свою должность – Грегори Остин сам преподнесет новость сотрудникам телекомпании.

Робин стал наносить на щеки крем для бритья. Господи, подумал он, я бы все отдал, чтобы узнать, что происходит сейчас в Ай-би-си.

Для всего штата Ай-би-си понедельник начался как обычно. На столе каждого руководителя появились «цифры» – так здесь называли индексы популярности разных телепередач, определяемые по методу Нильсена. Первый сигнал тревоги поступил в десять часов, им стало сообщение: «Грегори Остин просит Дантона Миллера прибыть в его кабинет в десять тридцать».

Личная секретарша мистера Остина передала это известие Сьюзи Морган, секретарше Дантона Миллера. Сьюзи записала его на листке бумаги, который поместила на столе шефа рядом с индексами Нильсена, потом она через машинописное бюро отправилась в дамскую комнату. Девушки сосредоточенно печатали. Их машинки стучали с половины десятого. Но «верхний эшелон», секретарши начальников, появлялись на работе лишь к десяти часам, в темных очках, без косметики. Показавшись на глаза шефу, они спешили в дамскую комнату, чтобы привести себя в порядок. Спустя двадцать минут они выходили оттуда, напоминая своим видом фотомоделей или манекенщиц. Одна предприимчивая секретарша даже повесила там большое увеличивающее зеркало.